Пушкин Александр Сергеевич
Л. И. Тимофеев, Вяч. Черкасский. Апокриф?.. Или...

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   ПРОМЕТЕЙ 13
   

Л. И. Тимофеев, Вяч. Черкасский

Апокриф?.. Или...

1.

   На последней странице автографа рассказа "Метель", датированного 20 октября 1830 года, в левом нижнем углу рукою Пушкина сделана запись: "19 окт. сожж. X песнь"1. Этой записью открывается длинная загадочная история X главы "Евгения Онегина". Как известно, X глава была задумана Пушкиным в 1829 году, писалась в Болдине в 1830 году и представляла собой наполненную резким политическим содержанием хронику истории России первой четверти XIX века.

0x01 graphic

   В рукописях Пушкина сохранилось еще одно упоминание о X главе. В автографе "Путешествия Онегина" против стихов:
   
   Уж он Европу ненавидит
   С ее политикой сухой --
   
   Пушкин написал: "в X песнь" 2.
   Однако, несмотря на совершенное Пушкиным в болдинскую осень 1830 года, по выражению Н. Л. Бродского, "аутодафе", X глава продолжала свою жизнь. Мы находим упоминание о ней в дневниковой записи П. А. Вяземского от 19 декабря 1830 года: "Третьего дня был у нас Пушкин. Он много написал в деревне: привел в порядок 8 и 9 главу Онегина, ею и кончает; из 10-й, предполагаемой, читал мне строфы о 1812 годе и следующих. Славная хроника". И далее Вяземский цитирует две запомнившиеся ему строки из X главы: "У вдохновенного Никиты, у осторожного Ильи" 3.
   11 августа 1832 года Александр Тургенев в письме к брату Николаю пишет: "Александр Пушкин не мог издать одной части своего Онегина, где он описывает путешествие его по России, возмущение 1825 года и упоминает, между прочим, и о тебе:
   
   Одну Россию в мире видя,
   Преследуя свой идеал,
   Хромой Тургенев им внимал
   И, плети рабства ненавидя,
   Предвидел в сей толпе дворян
   Освободителей крестьян.
   
   В этой части у него есть прелестные характеристики русских и России, но она останется надолго под спудом. Он читал мне в Москве только отрывки" 4.
   Справочник Л. А. Черейского "Пушкин и его окружение" помогает нам установить, что встречи Александра Тургенева с Пушкиным "возобновляются лишь по приезде Тургенева в Россию в 1831-м. В дек. 1831-го (с 7 по 24) они систематически встречаются в Москве..." 5.
   Таким образом, Пушкин читает X главу более чем через год после ее сожжения. Все это свидетельствует о том, что поэт помнил главу наизусть. Предположение Б. В. Томашевского, что "какие-то копии этой главы оставались у Пушкина после 1830 года" 6, представляется нам поэтому маловероятным. Но очевидно, что и в том случае, если Пушкин не имел списков и читал главу по памяти, то она запоминалась слушателями и могла быть записана ими. Однако резко политический характер главы, единодушно отмечаемый современниками (приведем еще запись из воспоминаний М. В. Юзефовича, встречавшегося с Пушкиным летом 1829 года: "Он (Пушкин.-- Л. Т., В. Ч.) объяснил нам довольно подробно все, что входило в первоначальный его замысел, по которому, между прочим, Онегин должен был или погибнуть на Кавказе, или попасть в число декабристов" 7), и особенности николаевской эпохи создавали опасность для ее хранителей {С X главой, по-видимому, связаны и те фрагменты "Путешествия Онегина", в которых идет речь о военных поселениях и о которых П. А. Катенин сообщает в письме П. В. Анненкову: "Об осьмой главе Онегина слышал я от покойного в 1832-м году, что сверх Нижегородской ярмонки и Одесской пристани Евгений видел военные поселения, заведенные гр. Аракчеевым, и тут были замечания, суждения, выражения, слишком резкие для обнародования, и потому он рассудил за благо предать их вечному забвению..." 8}.
   На письме А. Тургенева 1832 года обрываются все следы X главы, и она уходит из нашего поля зрения более чем на 70 лет, вплоть до 1906 года, когда в IV выпуске издания "Пушкин и его современники" было опубликовано сообщение: "В 1904 году рукописное отделение библиотеки Академии наук обогатилось ценнейшим собранием автографов Пушкина, принесенным в дар Академии вдовой покойного Леонида Николаевича Майкова Александрой Алексеевной Майковой" 9. И далее в описании автографов стихотворений Пушкина (описано В. И. Срезневским) под номерами 37д и 57 были названы рукописи, возвращающие нас к X главе "Евгения Онегина".
   37д -- "Наброски из путешествия Онегина. Листок сероватой бумаги с клеймом 1823 г. Среди текста красная цифра 55" 10.
   57 -- "Нечаянно пригретый славой..." и "Плешивый щеголь, враг труда..." (1830?). В четвертку, 2 л. (1 л. перегнутый пополам). На бумаге клеймо 1829 г. Красные цифры: 66, 67. Текст писан с внутренней стороны сложенного листа. Поправок почти нет; писано наскоро, многие слова недописаны, собственные имена обозначены буквами" 11.
   Однако связь этих рукописей с X главой была установлена пушкинистами не сразу. Через четыре года, в 1910 году, в XIII выпуске "Пушкина и его современников" П. О. Морозов опубликовал статью "Шифрованное стихотворение Пушкина", в которой проанализировал автограф Пушкина, описанный под номером 57, пришел к выводу, что это шифрованное стихотворение, и расшифровал его. Затем Морозов обратил внимание на то, что последние семь стихов расшифрованного текста продолжаются онегинскими строфами рукописи, описанной В. И. Срезневским под номером 37 д как "Наброски из путешествия Онегина". Все это привело исследователя к следующему заключению: "...шифрованные отрывки также могут относиться к Путешествию Онегина, которого поэт приводил в круг декабристов. Но в таком случае в отрывках недостает уже очень многих стихов, так как составить из них "онегинские" строфы совершенно невозможно" '2.
   Морозов справедливо предположил, что Пушкин, опасаясь, "как бы это новое его произведение не нашло себе нежелательных читателей", зашифровал его и что отсутствие в "автографе некоторых стихов, необходимых для уяснения смысла и дополнения рифм, объясняется, по всей вероятности, тем, что все стихотворение не поместилось на одном листе и часть его была переписана на другом, до нас, к сожалению, не дошедшем" 13.
    Впервые принадлежность расшифрованных и исследованных Морозовым стихов к X главе "Евгения Онегина" была установлена Н. О. Лернером в 1915 году, в шестом томе сочинений Пушкина, где они и были напечатаны под названием "Из десятой (сожженной) главы "Евгения Онегина" 14.
   И наконец, С. М. Бонди в докладе на Пушкинском семинарии при Петроградском университете (доклад не был тогда напечатан, но на него ссылался М. Гофман в книге "Пропущенные строфы "Евгения Онегина" 1922 г.) убедительно доказал, что четверостишия, расшифрованные Морозовым, не следуют друг за другом как цельный текст, а каждое из них является только началом соответствующей онегинской строфы.
   

2.

   Вперед, вперед, моя исторья!
   Лицо нас новое зовет.
   
   Дальнейшая история X главы приводит нас в Ленинград 1949 года в Отдел рукописей Государственной публичной библиотеки имени M. E. Салтыкова-Щедрина.

0x01 graphic

   26 ноября 1949 года главный библиограф библиотеки, кандидат исторических наук Даниил Натанович Альщиц, "отбирая для описания рукописи, относящиеся по происхождению или по содержанию к XVI веку <...>, исследовал собрание Общества любителей древней письменности" 15. Среди рукописных книг, принадлежавших кн. П. П. Вяземскому (основателю Общества любителей древней письменности, сыну П. А. Вяземского), между листов "Апостола" XVI века он обнаружил "какие-то листки". "Стихи,-- записал тогда Д. Н. Альшиц.-- Придется идти к своему рабочему месту и внимательно посмотреть. Может быть, читатель, возвращая рукопись в фонд, забыл вынуть вложенные в нее свои поэтические опыты. Не должно быть. При приеме от читателя рукопись просматривается с пересчетом листов. Посмотрим: рука XIX века. "Ты прав, читатель, что ж, не скрою..." Незнакомые стихи, но строфа явно пушкинская, онегинская. "Владыка слабый и лукавый..." Это уже что-то знакомое" 16.
   Так был найден текст, состоящий из 18 строф и 8 строчек, который внешне сохранял структуру онегинской строфы, включая в себя строки, найденные Морозовым.
   Как специалист-источниковед, постоянно сталкивающийся в своей деятельности с различными апокрифами, подделками, Д. Н. Альшиц на протяжении десяти дней тщательно и придирчиво исследовал рукопись и выучил ее наизусть.
   Он описал этот текст:
   "Рукопись второй половины XIX века, стальным пером, на белой нелинованной бумаге. Водяных знаков нет, кроме горизонтальных параллельных полос на расстоянии 2:5 см одна от другой. Листки ординарные, in quarto числом 5 (пять). На каждой странице, в левом верхнем углу, тою же рукой, что и сам текст, проставлены NoNo 1...10. Текст написан черными чернилами, мелким, разборчивым, но культурным, а не писарским почерком, по 2 строфы на странице. Перед каждой строфой M -- римской цифрой -- I--XIX. Заглавия нет. Пропусков и сокращений нет. На последней 10-й странице писавший, по ошибке, начал снова повторять уже написанные им на странице 9 строфы XVII и XVIII. Дописав вторично XVIII строфу до слов -- "Славян бунтарская задруга", он спохватился в своей ошибке, перечеркнул написанное двумя жирными диагоналями крест-накрест и, проставив цифру -- XIX,-- принялся за следующую строфу. XIX строфа уместилась до слов: "Онегин! -- Пушкин! -- Наконец!" Здесь список обрывается. Естественно, что продолжение следовало на листах 6+n, попавших в какое-то другое место. На странице 1 у правого края, на уровне строки: "Он долго корчил либерала" -- нарисован теми же чернилами перечеркнутый по диагонали квадратик. Лист 5, судя по чернильному следу, со стороны страницы 10 проколот в виде подковки, видимо, пером, которое писало скорее всего в момент, когда листок был на весу. (Возможно, был поднят за уголок для просушки жирных линий перечеркивания)" 17.

0x01 graphic

0x01 graphic

   Однако нам было не суждено ознакомиться с этой рукописью. 6 декабря 1949 года она была утрачена по причинам, не зависевшим от Д. Н. Альшица, и летом 1950 года текст ее был восстановлен им по памяти {Пользуясь случаем, выражаем глубокую благодарность Д. Н. Альшицу, предоставившему нам этот текст и ряд других материалов (переписку с Б. Томашевским и пр.), хранящихся в его архиве.}. В 1955 году Д. Н. Альшиц предпринял ряд мер по розыску обнаруженных им в свое время листков с текстом X главы. Но они не были найдены. Сам Д. Н. Альшиц, сделавший ряд значительных разысканий в области своей непосредственной специальности -- древнерусской истории, таких, как Список опричников, черновые наброски Иваном Грозным истории своего царствования и другие, вернулся к своей работе. Сегодня мы располагаем текстом, который был записан Д. Н. Альшицем в 1950 году. Обратимся к этому тексту:
   

I

   Ты прав, читатель, что ж, не скрою --
   Виновен, замышлял обман:
   Не досказать судьбу героя
   И кое-как прервать роман.
   Но не суди поэта строго --
   Причин на это очень много
   И, если б в ряд их ставил ты,
   Как раз бы кончил у Читы.
   Продолжить я намерен все же;
   Быть перед совестью в долгу,
   Ей-богу, дольше не смогу --
   Жизнь -- клад, но истина дороже;
   Она мне цензор и указ...
   Итак, подвинем наш рассказ.
   

II

   [Вл]адыка [слабый и лукавый,
   Плешивый щеголь, враг труда,
   Нечаянно пригретый славой,
   Над нами царствовал тогда] *.
   Вскочив на трон отца капрала,
   Он долго корчил либерала
   И будто выполнить решил
   Все, что Лагарп ему внушил.
   Явил он действия отвагу:
   В кругу интимнейших друзей
   Свободомысленных князей
   Чернил прожектами бумагу...
   Но почему-то из царя
   Не получилось бунтаря.
   * В прямых скобках ранее известный текст.
   

III

   [Его мы очень смирным знали,
   Когда не наши повара
   Орла двуглавого щипали
   У Бонапартова шатра].
   Немало перьев эта птица
   Лишилась возле Австерлица,
   И еле спас ее узор
   Тильзита тягостный позор,
   А нам царя военный гений
   Оставил в память той поры
   Новинки воинской муштры
   Да стон военных поселений.
   Под этот стон и ляжешь в гроб,
   [Ты,-- Александровский холоп!]
   

IV

   [Гроза двенадцатого года
   Настала -- кто тут нам помог?
   Остервенение народа,
   Барклай, зима иль русский бог?]
   Нет слов, могуча сила божья
   (Почти как сила бездорожья),
   Зимой, и верно, выпал снег,
   Барклай был опытный стратег...
   Но всех причин на первом месте
   Народ наш честный прочно встал,
   И он недаром зароптал,
   Прочтя в победном манифесте,
   Что царь, не сняв с него узду,
   Лишь посулил от бога мзду
   

V

   [Тут * -- бог помог -- стал ропот ниже,
   И скоро силою вещей
   Мы очутилися в Париже,
   А русский царь главой царей].
   Всеевропейское дворянство
   Пустилось в пляс, порок и пьянство...
   Наш царь скакал по городам,
   Меняя лошадей и дам...
   Аристократ распетушился,
   Как будто вовсе не был он
   Низвержен, попран, оскорблен,
   А так -- невинности лишился --
   Из крови встав, не стал умней,
   А только сделался жирней.
   * В ранее известном тексте -- "Но бог помог..."
   

VI

   [И чем жирнее, тем тяжеле.
   О русский глупый наш народ,
   Скажи, зачем ты в самом деле]
   Так долго носишь гнет господ?
   Зачем в военную годину,
   Уже держа в руках дубину,
   Ее ты рано опустил?
   Иль ты забыл, иль ты простил,
   Что не француз и не татарин,
   Не швед, не немец, не поляк,
   А только он твой главный враг --
   Рабовладелец, русский барин?
   Иль на авось по старине
   Ты понадеялся вполне?
   

VII

   [Авось, о Шиболет народный,
   Тебе б я оду посвятил,
   Но стихоплет великородный
   Меня уже предупредил].
   "Авось" теперь на службе трону:
   [Моря достались Альбиону] *,
   А что за вычетом морей,
   Авось подляжет под царей,
   Мечтать об этом так отрадно...
   Наш просвещенный новый царь
   Всей суше будет господарь
   И с ней управится изрядно,
   А нынче все и вкривь и вкось,
   Но я... надеюсь на авось!
   * В ранее известном тексте -- "Албиону" (так в рукописи).
   

VIII

   [Авось, аренды забывая,
   Ханжа запрется в монастырь,
   Авось по манью Николая
   Семействам возвратит Сибирь]
   Тех, что в народе тайно славят,
   [Авось дороги нам исправят],
   Авось Российская печать
   О правде сможет не молчать...
   Авось поэт, служитель лиры,
   Придворным сможет и не быть
   И даже сможет не носить
   Камер-лакейские мундиры...
   Но я отвлекся от времен,
   Когда был свержен Напольон.
   

IX

   [Сей муж судьбы, сей странник бранный,
   Пред кем унизились цари,
   Сей всадник, Папою венчанный,
   Исчезнувший как свет * зари],
   Чинов британских сворой гадкой,
   Он схвачен был бульдожьей хваткой
   И похоронен был живьем
   На душном острове своем.
   [Измучен казнию покоя],
   Он слушал моря грозный рев,
   Подобно грохоту боев,
   Ласкавший сердце боевое...
   Он там угас, на много лет
   Оставив в мире яркий след.
   * В ранее известном тексте -- "тень".
   

X

   [Тряслися грозно Пиринеи --
   Волкан Неаполя пылал,
   Безрукий князь друзьям Мореи
   Из Кишинева уж мигал],
   И на самом Олимпе знати
   В спесивой Английской палате,
   Ударил смелый звук речей:
   Поэт сразился за ткачей.
   Царя имея в роли шефа,
   Язвил крамолу Меттерних,
   Но вопреки стараньям их,
   [Кинжал Л]увеля, [тень Б]абефа
   И гильотины светлый нож
   Не блекнут в памяти вельмож.
   

XI

   [Я всех уйму с моим народом,--
   Наш царь в конгрессе говорил]
   И усмирительным походом,
   Чуть руки в кровь не обагрил.
   Союз монархов европейских
   В своих надеждах полицейских
   Чуть где подошвы припечет,
   На наше войско клал расчет.
   Свободным мыслям нет преграды,
   Как прежде русские полки
   На вид покорны и дики,
   Исправно делают парады,
   Но дух свобод исподтишка
   Закрался в царские войска.
   

XII

   [Потешный полк Петра Титана,
   Дружина старых усачей,
   Предавших некогда тирана
   Свирепой шайке палачей],
   На ужас пытки ежедневной
   Ты вдруг ответил вспышкой гневной
   И твой мучитель Шварц -- сатрап,
   Бежал как трус, как подлый раб.
   Сам царь испуган был и взбешен: --
   Ведь запоют, того смотри,
   "Allons, enfants de la Patrie!".
   Весь полк бы должен быть повешен!
   Но будет шум... На первый раз --
   Сибирь, шпицрутены, Кавказ.
   

XIII

   [Россия присмирела снова,
   И пуще царь пошел кутить,
   Но искра пламени иного
   Уже издавна, может быть],
   Все большим жаром разгоралась...
   Уж воедино собиралась,
   Семья борцов, богатырей,
   Дерзнувших грянуть на царей.
   Друзья, друзья... сердечной кровью
   Я каждый слог о них пишу
   И музу трепетно прошу --
   Где не талантом, там любовью
   Стихи возвысить на предел
   Достойный их прекрасных дел.
   

XIV

   [У них свои бывали сходки,
   Они за чашею вина,
   Они за рюмкой русской водки]
   Судили труд Карамзина:
   В журчаньи фраз его грацьозных
   Ловили шум волнений грозных,
   Восстаний клекот боевой
   И гул свободы вечевой...
   Немало было между ними
   Героев минувшей войны --
   Отчизны верные сыны --
   Вот им достойнейшее имя,
   Неувядаемый венец,
   Победой кованных сердец.
   

XV

   [Витийством резким знамениты,
   Сбирались члены сей семьи
   У беспокойного Никиты,
   У осторожного Ильи].
   Ярился Кюхля беспрестанно,
   Каховский дулся как-то странно,
   Одним желанием горя --
   Своей рукой забить царя;
   Пылал Рылеев ярче лавы --
   Мой брат по песням, по борьбе,
   А может быть, и по судьбе...
   (Кто мне простит такие главы?)
   Рылеев! -- века славный сын,
   Борец, поэт и гражданин!
   

XVI

   [Друг Марса, Вакха и Венеры,
   Тут Лунин дерзко предлагал
   Свои решительные меры
   И нерешительных пугал *.
   Читал свои сатиры ** Пушкин,
   Меланхолический Якушкин,
   Казалось, молча обнажал
   Цареубийственный кинжал.
   Одну Россию в мире зная, ***
   Лаская в ней свой идеал,
   Хромой Тургенев им внимал
   И, плети рабства проклиная, ****
   Предвидел в сей толпе дворян
   Освободителей крестьян].
   * В ранее известном тексте -- "И вдохновенно бормотал".
   ** В ранее известном тексте -- "свою сатиру".
   *** В ранее известном тексте -- "видя".
   **** В ранее известном тексте -- "ненавидя".
   

XVII

   [Так было над Невою льдистой,
   Но там, где ранее весна
   Блестит над Каменкой тенистой
   И над холмами Тульчина,
   Где Витгенштейновы дружины
   Днепром подмытые равнины
   И степи Буга облегли,
   Дела иные уж пошли]:
   Там закипал серьезный кризис --
   Уже для будущих боев
   Солдат готовил Муравьев,
   Читая им свой катехизис,
   [Там рать отважных набирал *
   Холоднокровный генерал];
   * В ранее известном тексте -- "И рать набирал".
   

XVIII

   [Там Пестель] в стиле теоремы
   Неотразимо развивал
   Конституцьонные системы
   И "Русской правдой" их назвал...
   Там острый вкус -- перчинка юга --
   Славян бунтарская задруга --
   Всему кипенью придала...
   Там мысль упорная вела
   К цареубийству подготовку,
   Чтоб стаей пуганых скворцов
   Вельмож рассыпать из дворцов,
   Создать смятенья обстановку,
   Чтоб развертеть восстанья меч...
   Чтоб искру пламенем возжечь!
   

XIX

   В тот год, читатель, снова в ссылке,
   Зарытый в Псковские снега,
   Метался, как сверчок в бутылке,
   Опальный Пушкин -- Ваш слуга.
   Вдруг, радость! Нет, вообразите!
   С письмом от Пестеля к Никите
   Ну кто б вы думали -- гонец? --
   Онегин! -- Пушкин! -- Наконец!
   
   Ознакомившись с этим текстом, известные советские пушкинисты: Д. Д. Благой, С. М. Бонди, Т. Г. Зенгер, Б. В. Томашевский, И. Л. Фейнберг -- сочли его литературной подделкой {В 1956 году в XXVII выпуске "Ученых записок Белорусского государственного университета имени В. И. Ленина" профессор И. В. Гуторов опубликовал фальсифицированный текст X главы, вносящий в текст, найденный Д. Н. Альшицем, грубые искажения. Этот текст мы не рассматриваем. О нем убедительно написал Д. Д. Благой в статье "О казусах и ляпсусах" ("Новый мир", 1957, No 2, с. 256--260).} (в вышедшей в 1980 году книге Ю. М. Лотмана "Роман А. С. Пушкина "Евгений Онегин": Комментарий" об этом тексте вообще не говорится).
   Первым и наиболее убедительным в аргументации пушкинистов являлось указание на то, что строка "Уже держа в руках дубину", несомненно, восходит к известной фразе Л. Н. Толстого: "Дубина народной войны поднялась со всею своею грозною и величественною силой" -- тем самым определялось точное время подделки. Однако в этом рассуждении не хватало одного важного аргумента. Казалось бы, сначала необходимо было определить, что образа "мужика с дубиной" не было у Пушкина, и он впервые появился у Толстого. Такой проверки сделано не было. Между тем достаточно обратиться к "Истории Пугачева" : "В самом деле, положение дел было ужасно. Общее возмущение <...> Начальники оставляли свои места и бежали, завидя <...> заводского мужика с дубиною" ,8, чтобы убедиться в том, что образ мужика с дубиной принадлежит Пушкину. Более того, этот же образ мы встречаем у Пушкина в пропущенной главе "Капитанской дочки": "В самом деле, я увидел рогатку и караульного с дубиною. Мужик подошел ко мне...
   -- А где ваши господа? -- спросил я с сердечным замиранием...
   -- Господа-то наши где? -- повторил мужик.-- Господа наши в хлебном анбаре...
   Хлебный анбар находился на дворе. У запертых дверей стояли два мужика, также с дубинами" 19. В несколько другом контексте, в "Заметке о холере": "Несколько мужиков с дубинами охраняли переправу через какую-то речку" 20. Как видим, образ мужика с дубиной появляется у Пушкина не раз, и, так сказать, с окраской агрессивности.
   Таким образом, убедительность этого аргумента ни в коей мере не может считаться исчерпывающей. Перед нами либо совпадение текстов Пушкина и Толстого, либо реминисценция Толстого из Пушкина, которого, как известно, он очень внимательно изучал.
   Несостоятельность этого аргумента заставляет более пристально взглянуть и на другие доказательства того, что перед нами подделка, поскольку он, несомненно, создавал известную психологическую пристрастность в подходе к тексту, найденному Д. Н. Альшицем.
   Аргументы были следующие. Б. В. Томашевский в замечаниях по поводу текста (архив Д. Н. Альшица) считал, что строчка "Тут Лунин дерзко предлагал" является позднейшей поправкой Пушкина. На самом деле эта строка находится в тексте, расшифрованном П. О. Морозовым в 1910 году 21, и без всяких сомнений принадлежит самому Пушкину {Отмечено Д. Н. Альшицем. В дальнейшем аргументы Д. Н. Альшица будут обозначаться буквой (А).}.
   Вслед за тем Б. В. Томашевский указывал, что ряд строк не мог принадлежать Пушкину по причине их слабости. На этом следует остановиться подробнее:
   
   Чтоб развертеть восстанья меч...
   И пуще царь пошел кутить...
   Всей суше будет господарь...*
   Я всех уйму с моим народом...
   Чинов британских сворой гадкой...
   Из Кишинева уж мигал...
   Чуть руки в кровь не обагрил.
   Но бог помог -- стал ропот ниже...
   * Следует, однако, иметь в виду, что слово "господарь" употреблялось в русском языке не только как титул правителя Молдовы и Валахии, но и в более широком смысле: господин, хозяин, владелец, государь (титул правителя, царя). См.: Словарь русского языка XI--XVII вв., вып. 4. М., 1977, с. 100.
   
   Строки эти, бесспорно, слабые. При этом нечетные строки взяты нами из гипотетической подделки, а четные -- из текста X главы Пушкина, расшифрованной Морозовым. Другими словами, в той обстановке, в которой писалась X глава, появление слабых строк было просто неизбежно. Пушкин X главу сжег. Можно ли найти более убедительное доказательство того, что он относился к ней с очевидным опасением и не работал над этим текстом так же свободно и раскованно, как над другими. Например: из 270 строк вариантов "Анчара" в окончательный текст стихотворения Пушкин включил только 36 строк 22. Ясное дело, что позволить себе создавать варианты таких строк X.главы, как: "[Цареубийственный кинжал]" или: "[Плешивый щеголь, враг труда]", Пушкин не мог. Между тем особенностью творческого процесса Пушкина было то, что поэт иногда как бы "обтекал" строки, которые не находил сразу, а потом возвращался к ним.
   Простейший пример. Кто из нас счел бы пушкинской строку: "Анчар, феномен роковой" и даже ее улучшенный вариант: "Анчар -- кустарник роковой" 23. Однако эта строка, бесспорно, принадлежит Пушкину и в окончательном тексте звучит: "Анчар, как грозный часовой" 24. Еще один пример: "Как лань лесная молчалива" 25. Не предполагал же Пушкин оставить в ЕО говорящую лань. И действительно, в окончательном тексте мы читаем: "Как лань лесная боязлива" 26. Таких примеров в черновиках Пушкина можно найти очень много. Они его совершенно не беспокоили; он знал, что позднее найдет точную формулировку. X же глава, как мы смело можем сказать, писалась, во-первых, без возможности такой ее доработки, а во-вторых, она создавалась в обстановке, которой не знало ни одно стихотворение Пушкина. Следующим аргументом пушкинистов было наличие в тексте чуждых, по их мнению, Пушкину оборотов. Б. В. Томашевский считал, что выражение "корчил либерала" явно не пушкинское. Однако у Пушкина мы встречаем в ЕО строчку: "Иль корчит так же чудака" 27, а в "Романе в письмах" фразу: "...я не корчу английского лорда" 28. Денис Давыдов использует выражение "корчит либерала" в "Современной песне":
   
   Всякий маменькин сынок,
   Всякий обирала,
   Модных бредней дурачок,
   Корчит либерала (1836 г.) 29.
   
   Б. В. Томашевский видит в стихе: "В журчаньи фраз его грацьозных" -- невозможное для времени Пушкина употребление слова "грацьозный". К сожалению, как это ни поразительно, мы до сих пор не имеем полного "Словаря языка Пушкина", хотя пятый том этого словаря, содержащий более 1600 слов из пушкинских вариантов, не вошедших в четыре изданных тома, давно готов к печати в Институте русского языка! (Понять, почему он до сих пор не вышел в свет, совершенно невозможно.) Поэтому мы не можем определенно сказать, что Пушкин это слово не употреблял. Однако его употреблял А. К. Толстой в поэме "Портрет", написанной в 1872--1873 годах: "То молодой был женщины портрет, В грацьозной позе" 30.
   Вообще замена "и" мягким знаком в такого рода словах широко практиковалась в русской поэзии вплоть до Блока: "Не видно молньи боевой"31. Сам Пушкин этим пользовался: манью32, исторья33, Мильонная34 (А), Виргилья35. В журналах пушкинской поры мы встречаем написание: Шамполион36 и Шампольон37. Поэтому нет оснований вслед за Б. В. Томашевским зачислять строку: "Конституцьонные системы" -- в непушкинские. У Е. Баратынского, например, в стихотворении "Дядьке-итальянцу" (1844 г.) мы встречаем строку: "Он звонкой пустотой революцьонных фраз"38. Вызвавший возражение со стороны Б. В. Томашевского оборот "серьезный кризис" мог появиться и под пушкинским пером. Слово "кризис" Пушкин употреблял по-французски: "...dans une heure nous aurons la crise" ("...через час мы ждем кризиса")39. В лексике Пушкина имеется и слово "серьозно": "С моей стороны я отступился; возражать серьозно -- не возможно"40. "Серьезный" мы находим у Лермонтова в стихотворении "В альбом автору "Курдюковой":
   
   Угрюмых и серьезных
   Фигур их не терплю (1840 г.) 41.
   
   Примеров употребления такого рода слов мы можем найти у Пушкина очень много. Но не будем забывать и о тех исправлениях, которые Пушкин бы внес в текст при окончательной обработке.
   Строки: "Ей-богу, дольше не смогу" и "[Там Пестель] в стиле теоремы" -- Б. В. Томашевский также считает не пушкинскими. Однако в черновиках ЕО мы находим строчку: "Да мало что ль еще смогу" 42 (А). Что же касается слова "теорема", то, учитывая даже тот факт, что Пушкин не проявлял особого усердия к математике, трудно предположить, что он не знал этого слова, изучая математические науки в течение шести лет в Царскосельском лицее, где, как гласит "Отчет конференции Лицея", "чистая математика проходима была <...> постепенно до самых высших ее вычислений" 43, тогда как в известном в те годы "Курсе чистой математики" Е. Войтяховского, о котором, кстати, напоминает Пушкину один из корреспондентов 44, "теорема" -- одно из наиболее употребительных понятий. Таким образом, аргументы, основанные на утверждении, что мы имеем дело с ошибками в языке мистификатора, несостоятельны.
   Сомнительным оборотам "свободомысленных князей" или "своей рукой забить царя" гипотетической мистификатор из осторожности предпочел бы их привычное звучание "свободомыслящих", "убить". Однако, употребленные в исследуемом нами тексте в таком виде, они приобретают новые смысловые оттенки (например, слово "забить" в русском языке относится к забою скотины (А), что применительно к царю звучало чрезвычайно резко и дает основание считать это слово принадлежащим Пушкину.
   Кроме того, в ЕО мы найдем примеры такого же необычного словоупотребления: "Мой неисправленный чудак"45 и др.
   Таким образом, под влиянием "дубины" против интересующего нас текста сделано очень много возражений. Однако не все они достаточно взвешены.
   

3

   Как же мог появиться этот текст? Пушкин его сжег, и как автор списка отпадает. Но Пушкин его читал избранным лицам -- это известно. Можно предположить, что среди них присутствовал и его брат Лев. Мемуаристы рассказывают, что Лев Пушкин обладал исключительной памятью и помнил буквально наизусть все стихи брата. Узнав о смерти Л. С. Пушкина, Вяземский отметил в "Старой записной книжке": "С ним, можно сказать, погребены многие стихотворения брата его неизданные, может быть, даже и не записанные, которые он один знал наизусть. Память его была та же типография, частию потаенная и контрабандная. В ней отпечатлевалось все, что попадало в ящик ее. С ним сохранялись бы и сделались бы известными некоторые драгоценности, оставшиеся под спудом..." 46 Конечно же, Лев Пушкин не мог не слышать X главу, и если ему и не пришла в голову мысль записать ее (что, вряд ли), то можно предположить, что избранным лицам по памяти X главу он читал (вполне возможно, заменяя от себя, как поэт, те стихи, которые забывал). В свою очередь, эти избранные лица могли запомнить и передавать X главу, постоянно внося в нее изменения в зависимости от памяти исполнителей.
   Остановимся на одном аналогичном примере. Вспомним строки из лермонтовского "Демона":
   
   Скакун лихой, ты господина
   Из боя вынес как стрела,
   Но злая пуля осетина
   Его во мраке догнала! 47
   
   Проверим их по Лермонтову. Да, они звучат так. Теперь приведем эти строки, использованные в качестве цитаты:
   
   Скакун на волю господина
   Из битвы вынес, как стрела,
   Но злая пуля осетина
   Его во мраке догнала.
   
   Как видим при передаче строфа сильно изменилась. Однако кому принадлежит эта передача? А. Блоку в статье "О современном состоянии русского символизма" 48. Невольно заменив строки Лермонтова, он даже этого не заметил. Добавим, что замена эта, очевидно, прошла мимо внимания и такого авторитетного лермонтоведа, как Д. Е. Максимов, который в комментарии к V тому Собрания сочинений Блока (М.-- Л., 1962) отметил только то, что эта цитата из "Демона"49.
   Всем известен пример В. Маяковского, который строку из ЕО: "Я знаю: век уж мой измерен" -- читал: "Я знаю: жребий мой измерен"50. Блоковская строка: "И ты увидишь: мир прекрасен" -- передана К. Паустовским в "Золотой розе": "И ты увидишь -- жизнь прекрасна"51.
   Совсем недавно в повести "Алмазный мой венец" В. Катаев даже откровенно оговорил свое право при цитировании стихов на соавторство с цитируемым автором, "считая, что это гораздо жизненнее, чем проверять их (стихов.-- Л. Т., В. Ч.) точность по книгам (?! -- Л. Т., В. Ч.), хотя бы эти цитаты были неточны" 52. Очевидно, сколь значительны могут быть изменения в тексте, отстоящем от нас на столько лет.
   Конечно, у нас нет оснований для безоговорочного утверждения, что текст, найденный Д. Н. Альшицем, принадлежит Пушкину. Но скажем прямо, в нем есть такие строки, подделать которые кажется невозможным:
   
   А нам царя военный гений
   Оставил в память той поры
   Новинки воинской муштры
   Да стон военных поселений.
   Под этот стон и ляжешь в гроб,
   [Ты,-- Александровский холоп!]
   
   А ведь в сохранившемся пушкинском тексте имеется только одна строка: "[Ты александровский холоп]".
   К строке: "Измучен казнию покоя" мы находим продолжение:
   
   [Измучен казнию покоя],
   Он слушал моря грозный рев,
   Подобно грохоту боев,
   Ласкавший сердце боевое...--
   
   которое по своей мощи не может не заставить вспомнить стих Пушкина. Строфа:
   
   [У них свои бывали сходки,
   Они за чашею вина,
   Они за рюмкой русской водки]
   Судили труд Карамзина --
   
   только заканчивается новой строкой. Однако трудно представить себе, что строчку: "Судили труд Карамзина" -- мистификатор подписал к пушкинскому трехстишию. Настолько она неожиданна, придает совершенно новый поворот всей строфе. Оставшиеся от Пушкина три стиха не дают мистификатору ни малейшего намека на такую строку. Кроме того, строка эта буквально пушкинская и по своей лексике (у Пушкина есть выражение "труды Карамзина" 53), и по очень редкому, у Пушкина буквально единичному, употреблению глагола "судить" в форме "судить что": "И не судить сказанья строго" 54.
   Остановимся подробнее на некоторых деталях исследуемого текста {Вопрос о знаках препинания для текста, записанного по памяти, особый. Мы не поднимаем его в нашей работе, ограничиваясь наблюдениями словесно-интонационного характера.}. Прежде всего отметим характерные для Пушкина анафорические начала строк:
   
   Там лес и дол видений полны;
   Там о заре прихлынут волны
   На брег песчаный и пустой,
   И тридцать витязей прекрасных
   Чредой из вод выходят ясных,
   И с ними дядька их морской;
   Там королевич мимоходом
   Пленяет грозного царя;
   Там в облаках перед народом
   Через леса, через моря
   Колдун несет богатыря... 55
   ("Руслан и Людмила").
   
   В VIII главе "Евгения Онегина" в строфах XXIV--XXVI:
   
   Тут было несколько девиц,
   Не улыбающихся лиц;
   Тут был посланник, говоривший
   О государственных делах;
   Тут был в душистых сединах
   Старик, по старому шутивший...-- 56
   
   "тут" повторяется даже семь раз. В XVII-- XVIII строфах исследуемого текста обратим внимание на такие же анафорические строки, начинающиеся "там":
   
   [Там Пестель] в стиле теоремы
   Неотразимо развивал
   Конституцьонные системы
   И "Русской правдой" их назвал...
   Там острый вкус -- перчинка юга --
   Славян бунтарская задруга --
   Всему кипенью придала...
   Там мысль упорная вела
   К цареубийству подготовку,--
   
   в которых "там" повторяется шесть раз. Интонационно перед нами чрезвычайно близкие построения.
   Если рассматривать текст, найденный Д. Н. Алыницем, не изолированно, а как продолжение "Евгения Онегина", то первая строфа его становится необходимой для органичного перехода от заключительных строф поэмы к следующей главе. Одна из последних строф ЕО:
   
   Кто б ни был ты, о мой читатель,
   Друг, недруг, я хочу с тобой
   Расстаться нынче как приятель.
   Прости. Чего бы ты за мной
   Здесь ни искал в строфах небрежных,
   Воспоминаний ли мятежных,
   Отдохновенья ль от трудов,
   Живых картин, иль острых слов,
   Иль грамматических ошибок,
   Дай бог, чтоб в этой книжке ты
   Для развлеченья, для мечты,
   Для сердца, для журнальных сшибок,
   Хотя крупицу мог найти.
   За сим расстанемся, прости! 57
   
   А в первой строфе текста, найденного Д. Н. Альшицем:
   
   Ты прав, читатель, что ж, не скрою --
   Виновен, замышлял обман:
   Не досказать судьбу героя
   И кое-как прервать роман.
   Но не суди поэта строго --
   Причин на это очень много
   И, если бы в ряд их ставил ты,
   Как раз бы кончил у Читы.
   Продолжить я намерен все же;
   Быть перед совестью в долгу,
   Ей-богу, дольше не смогу --
   Жизнь -- клад, но истина дороже;
   Она мне цензор и указ...
   Итак, подвинем наш рассказ.
   
   Добавим, что содержание первой строфы так же тесно связано со стихотворными набросками: "Ты хочешь, мой наперсник строгой", "Ты мне советуешь, Плетнев любезный", "Вы за "Онегина" советуете, други", "В мои осенние досуги", написанными в ответ на предложение Плетнева продолжить "Евгения Онегина". В одном из них: "Ты мне советуешь, Плетнев любезный", Пушкин пишет:
   
   Ты говоришь: пока Онегин жив,
   Дотоль роман не кончен -- нет причины
   Его прервать...58
   
   В первой строфе гипотетической подделки мы находим буквально ответ на эти строки:
   
   Причин на это очень много
   И, если б в ряд их ставил ты,
   Как раз бы кончил у Читы.
   
   Несомненно и глубокое лексическое единство этих стихотворений Пушкина с этой же первой строфой текста: герой, рассказ, роман, клад (правда, в ином значении), прервать, причины, продолжать (в нашем тексте -- продолжить) 59. Особого внимания заслуживает строка: "Но не суди поэта строго", близкая черновой строка ЕО: "И не судить сказанья строго" 60. Вспомним также пушкинские строки:
   
   Не хочу судить я строго 61.
   Судей решительных и строгих... 62
   
   Можно отметить и определенную перекличку первой строки этой же первой строфы: "Ты прав, читатель, что ж, не скрою" -- со строкой из черновиков ЕО:
   
   Что-ж до сражений -- то читатель
   Прошу вас только подождать
   Извольте далее читать
   И не судить сказанья строго
   Сраженья будут -- не солгу
   Да мало что ль еще смогу 63.
   
   Мы найдем в ЕО обращение к критику, также начинающееся оборотом "Ты прав": "Ты прав, и верно нам укажешь" 64.
   Обращение к читателю, которое мы дважды встречаем в тексте: в первой строке первой строфы и в первой строке последней строфы: "В тот год, читатель, снова в ссылке", характерно для всего ЕО: "Вы согласитесь, мой читатель" 65, "Гм! Гм! Читатель благородный" 66, "Но что бы ни было, читатель" 67, "И вы, читатель благосклонный" 68, "Кто б ни был ты, о мой читатель" 69.
   Апелляция к совести: "Быть перед совестью в долгу" -- напоминает аналогичную апелляцию Онегина в разговоре с Татьяной: "Поверьте (совесть в том порукой)" 70.
   Встречающиеся в тексте образцы необычного словоупотребления: "Итак, подвинем наш рассказ", "Стихи возвысить на предел" -- соответствуют постоянному поиску Пушкиным новых выразительных средств: "Как он вперед меня подвинет" 7', "Когда прибегнем мы под знамя" 72, "И двигнется ночная тень" 73.
   В первой строфе исследуемого текста ЕО называется и романом и рассказом: "И кое-как прервать роман", "Итак, подвинем наш рассказ". Эти два названия существуют параллельно в самом ЕО: "А где, бишь, мой рассказ несвязный?" 74, "Мой напечатанный рассказ" 76, "В начале моего романа" 76, "И тем я начал мой роман" 77.
   Глубоко органичен переход от второй строфы к третьей. Трудно предположить, что он явился не естественным развитием мысли автора, а вписан потом между четверостишиями:
   
   [Властитель слабый и лукавый,
   Плешивый щеголь, враг труда,
   Нечаянно пригретый славой,
   Над нами царствовал тогда].
   
   и:
   
   [Его мы очень смирным знали,
   Когда не наши повара
   Орла двуглавого щипали
   У Бонапартова шатра].
   
   Действительно, рассказ об Александре I, заключающийся афористической концовкой (одна из особенностей онегинской строфы, отмеченная Л. П. Гроссманом):
   
   Но почему-то из царя
   Не получилось бунтаря --
   
   прямо вливается в строку: "[Его мы очень смирным знали]", естественно подчеркивая контраст "бунтарь" -- "смирный". Строки:
   
   Немало перьев эта птица
   Лишилась возле Австерлица --
   
   многоплановы: "эта птица" -- и герб Российской империи, и сам Александр I.
   Строка: "Тильзита тягостный позор" -- привлекает внимание словом "позор". Пушкин в стихотворении "Наполеон" также называет Тильзит и Аустерлиц "позором": "Исчезни, краткий наш позор!" 78.
   Третья строфа начинается пушкинским четверостишием:
   
   [Гроза двенадцатого года
   Настала -- кто тут нам помог?
   Остервенение народа,
   Барклай, зима иль русский бог?]
   
   четвертой строфы -- дает недвусмысленный ответ на этот вопрос:
   
   [Но бог помог -- стал ропот ниже,
   И скоро силою вещей
   Мы очутилися в Париже,
   А русский царь главой царей].
   
   Таким образом, если бы текст между этими четверостишиями дописывался потом, мистификатор вряд ли придал бы строфе тот поворот, который она имеет в исследуемом тексте.
   Неожиданное определение стратегических качеств Барклая: "Барклай был опытный стратег" -- соответствует взгляду Пушкина на Барклая, высказанному в письме Н. И. Гречу: "Стоическое лицо Барклая есть одно из замечательнейших в нашей истории. Не знаю, можно ли вполне оправдать его в отношении военного искусства; но его характер останется вечно достоин удивления и поклонения" 79.
   
   Народ наш честный прочно встал,
   И он недаром зароптал --
   
   аналогичный оборот мы встречаем в пушкинских "Заметках по русской истории XVIII века": "Производя слабый ропот в народе, привыкшем уважать пороки своих властителей" 80.
   Существенно также отметить повторение слова "ропот" в двух строках подряд: в конце четвертой строфы так называемой подделки: "И он недаром зароптал" -- ив начале пятой, в расшифрованном Морозовым пушкинском тексте: "[Но бог помог -- стал ропот ниже]".
   Характеристика в пятой строфе европейской жизни после поражения Наполеона:
   
   Всеевропейское дворянство
   Пустилось в пляс, порок и пьянство...--
   
   перекликается с черновой строкой из "Путешествия Онегина":
   
   Уж он Европу ненавидит
   С ее политикой сухой,
   С ее развратной суетой81.
   
   Против этих строк Пушкин написал: "в X песнь".
   Возражения Б. В. Томашевского в адрес слова "всеевропейское", причислявшего его к непушкинским, решаются, на наш взгляд, чисто орфографически. Слово это могло возникнуть в тексте, найденном Д. Н. Альшицем, в результате описки в словах "всё европейское".
   Обратим внимание на то, что такие важные для содержания шестой строфы понятия, как "господа" ("Так долго носишь гнет господ"), "русский барин" ("Рабовладелец, русский барин"), имеются в лексике ЕО:
   
   Господ соседственных селений
   Ему не нравились пиры 82.

0x01 graphic

   Следующий сохранившийся отрывок -- начало
   
   Был настоящий русский барин
   
   Подбор национальностей в строках:
   
   Что не француз и не татарин,
   Не швед, не немец, не поляк --
   
   в русле творческих высказываний Пушкина: француз -- 1812 год, швед-- "Полтава", татарин, поляк:
   
   Не то беда, что ты поляк:
   Костюшко лях, Мицкевич лях!
   Пожалуй, будь себе татарин,--
   И тут не вижу я стыда;
   Беда, что ты Видок Фиглярин 84.
   
   Строка: "Камер-лакейские мундиры" -- в восьмой строфе, если предположить ее принадлежность Пушкину, как будто могла появиться не ранее декабря 1833 года, когда Пушкин стал камер-юнкером. Однако строка эта могла возникнуть и независимо от личного опыта поэта. Ироническое отношение к придворной службе поэта проявлялось у Пушкина и раньше. 14 августа 1831 года он пишет Вяземскому:
   
   Любезный Вяземский, поэт и камергер...
   (Василья Львовича узнал ли ты манер?
   Так некогда письмо он начал камергеру,
   Украшенну ключом за верность и за веру).
   Так солнце и на нас взглянуло из-за туч!
   На заднице твоей сияет тот же ключ.
   Ура! хвала и честь поэту-камергеру.
   Пожалуй, от меня поздравь княгиню Веру 85.
   
   Кроме того, ничто не мешало Пушкину впоследствии внести в текст 1830 года какие-либо изменения.
   В девятой строфе исследуемого текста особое внимание привлекает на первый взгляд несколько неожиданное, а на самом деле подлинно пушкинское определение "душный" в строке: "На душном острове своем". В стихотворении "Наполеон" и в строфах, не вошедших в печатный текст стихотворения "К морю", Пушкин, повествуя о заточении Наполеона, употребляет именно определение "душный":
   
   Искуплены его стяжанья
   И зло воинственных чудес
   Тоскою душного изгнанья
   Под сенью чуждою небес 86.
   
   Он искупил меча стяжанья
   И зло воинственных чудес
   Тоской, томлением изгнанья
   Под сенью душной тех небес 87.
   
   Глагол "угас" в строке: "Он там угас, на много лет" -- постоянно используется Пушкиным при описании гибели Наполеона: "Угас великий человек" 88, "Там угасал Наполеон" 89, "Он угасает недвижим"90, "Угас в тюрьме Наполеон" 91.
   Отметим определенное сходство строки: "Оставив в мире яркий след" -- с онегинской строкой: "Где грустный он оставил след" 92.
   В десятой строфе следует остановиться на стихах:
   
   [Кинжал Л]увеля, [тень Б]абефа
   И гильотины светлый нож
   Не блекнут в памяти вельмож.
   
   Образ "светлый нож" уже был у Пушкина, правда, в совершенно другом контексте: "Сверкая светлыми ножами" 93.
   Обращение к английской палате лордов: "В спесивой Английской палате" -- совершенно органично продолжает географический экскурс первых четырех пушкинских строк, причем переход от Александра Ипсиланти: "[безрукий князь] к Байрону: "Поэт сразился за ткачей" -- глубоко логичен, связывая этих двух участников борьбы за независимость Греции.
   Обратим внимание и на тот факт, что в библиотеке Пушкина имеются мемуары Байрона на французском языке "Mémoires de Lord Byron". Bruxelles, 1830, разрезанные, с пометами Пушкина 94. В этих мемуарах Байрон отмечает и свои выступления в палате лордов: "Я отказался представить петицию должников -- надоела парламентская комедия. Я выступал там трижды, но не думаю, что из меня получится оратор. Первая моя речь (в защиту ткачей.-- Л. Т., В. Ч.) понравилась, какой успех имели вторая и третья -- не знаю" 96.
   Отметим очевидную близоть строки: "Отчизны верные сыны" -- пушкинской строке: "России двинулись сыны" 96 и строк:
   
   Мой брат по песням, по борьбе,
   А может быть, и по судьбе --
   
   строкам Пушкина:
   
   Мой брат родной по музе, по судьбам? 97
   Мой брат по крови, по душе... 98
   
   Строки:
   
   Сибирь, шпицрутены, Кавказ.
   Не швед, не немец, не поляк...
   Борец, поэт и гражданин! --
   
   обращают на себя внимание. Такого рода тройные перечисления у Пушкина встречаются не раз и не два:
   
   Француз, испанец, армянин...99
   Гарольдом, квакером, ханжой...100
   Манзони, Гердера, Шамфора... 101
   Но панталоны, фрак, жилет... 102.
   Гораций, Кикерон, Лукреций103.
   Ни карт, ни балов, ни стихов 104.
   Ни Скотт, ни Байрон, ни Сенека... 105
   Крикун, мятежник и поэт 106.
   И Ночь, и Звезды, и Луну... 107
   
   Строки типа: "Рылеев! -- века славный сын", "Авось поэт, служитель лиры" -- со сложным эпитетом в форме существительного часто употребляются Пушкиным:
   
   Плешивый щеголь, враг труда... 108.
   Фонвизин, друг свободы... 109
   Денис, невежде бич и страх 110.
   Ты... свободы, вакха верный сын... 111
   Ты ль это, слабое дитя чужих уроков... 112
   Прости, счастливый сын пиров... 113
   Гений, парадоксов друг... 114
   Hugo с товарищи, друзья натуры... 115
   
   Несомненно, не могут не вызвать ощущения сходства строки:
   
   Ну кто б вы думали -- гонец?
   Чего б вы думали? -- воды 116.
   (ЕО)
   
   Можно было бы привести еще большое количество текстовых параллелей между так называемой подделкой и пушкинскими строками, но мы еще не говорили о стихотворных особенностях текста, хотя здесь нужна особая осмотрительность. Конечно, при наличии не только уже заранее данной формулы онегинской строфы и первых четверостиший, не говоря уже о том, что в качестве примера перед нами находится более пяти тысяч строк, входящих в ЕО, любой поэт и даже просто версификатор в состоянии составить несколько плохих подражательных "онегинских" строф вдобавок с возможностью сослаться на ошибки устной передачи. Поэтому разбор строф "апокрифа" в этом отношении бесполезен.
   Однако здесь в ряде случаев перед нами те или иные виды включения в пушкинскую строфу, сочетания с пушкинскими строками (вдобавок, как говорилось, по сути дела, с их набросками сравнительно с обычной для Пушкина тщательной обработкой стиха). И здесь положение резко меняется. Строфа -- это интонационное целое, в котором строки органично внутренне связаны, соотносятся друг с другом, предшествующая строка уже предсказывает интонацию последующей:
   
   Где, где смятенье, состраданье?
   Где пятна слез?... Их нет, их нет! 117
   
   Очевидно, в какой мере первая строка подсказывает интонацию второй, а та, в свою очередь, опирается на первую (такая же, но более сложная связь,-- между строфами, очень заметна, например, в строфическом переносе).
   Проследим поэтому, в какой мере органично связаны между собой в интонационном плане строки Пушкина и соотносящиеся с ними строки так называемой подделки. В конце второй строфы говорится, что "из царя Не получилось бунтаря". Далее -- начало третьей строфы, строка Пушкина "[Его мы очень смирным знали]", на контрасте (бунтарь -- смирный) подхватывающая характеристику царя, интонация, связывающая эти строки, несомненно, оправдана. Затем Пушкин говорит: "[Орла... щипали]", и "апокриф" подхватывает злую иронию: "эта птица" (то есть двуглавый орел), не нарушая тона первого четверостишия. В четвертой строфе Пушкин говорит о зиме, так называемый апокриф -- "Зимой, и верно, выпал снег", продолжая тот же ход мысли и иронической интонации. "Зароптал" в той же строфе "подделки" подготавливает пушкинское "[стал ропот ниже]" в начале пятой строфы, "жирней" гипотетического апокрифа в конце пятой строфы подготавливает пушкинское "[И чем жирнее]", в первой же строке шестой строфы "Иль на авось" предполагаемой мистификации в конце шестой строфы подготавливает "[Авось]" Пушкина в первой строке седьмой строфы, в восьмой строфе пушкинская строка "[Семействам возвратит Сибирь]" легко переходит в продолжающую ее строку гипотетического апокрифа "Тех, что в народе тайно славят", последнее слово восьмой строфы -- "Напольон" естественно развертывается в последующей пушкинской строке девятой строфы "[Сей муж судьбы]". Все эти примеры говорят о том, что интонации пушкинских строк "состыкованы" со строками, не входящими в канонический текст X главы, не создавая у читателя ощущения искусственности, интонационного разрыва. Особенно отчетливо об этом говорит пример девятой строфы: Пушкин включил в нее одну строку из стихотворения "Герой": "[Измучен казнию покоя]" (в "Герое" она звучит: "мучим казнию покоя") 118. Она стоит отдельно. Какой должна быть интонация следующей строки? В "Герое" она продолжается: "Осмеян прозвищем героя" 119, то есть подсказана самим Пушкиным, нужна (по схеме строфы) лишь мужская рифма. Для гипотетического мистификатора, казалось бы, этого было достаточно. Но пушкинское продолжение заменяется другим: находится контраст покоя и ревущего моря, создаются строки, никоим образом не уступающие своей выразительностью строкам "Героя". Они, пожалуй, и не всякому поэту по плечу:
   
   [Измучен казнию покоя],
   Он слушал моря грозный рев...
   
   Еще один пример интонационной завершенности одинокой строки: "[Ты александровский холоп]". Нам неизвестно, откуда она: начало ли это строфы, середина, конец ли ее, с какой интонацией ее произнести. Все это решено в гипотетической вставке: она соотнесена с ироническим продолжением строк о царе, переходит к воспоминанию про "стон военных поселений" и затем получает опять-таки просто блестящее завершение, опирающееся на интонацию предшествующих строк:
   
   Под этот стон и ляжешь в гроб,
   [Ты,-- Александровский холоп!],
   
   где каждое слово передает то отношение к Аракчееву, которое оно могло бы получить у Пушкина. Как и в девятой строфе строка о покое, так и здесь "Ты" органически вписались в интонацию строфы, уловили ее выразительный строй.
   Остановимся еще на одном, последнем примере: ноже гильотины в десятой строфе, эпитете к слову "нож". Эпитет в принципе несет в себе отношение к определяемому, мы вправе искать это отношение и здесь. Но тут возникает неожиданная трудность: здесь отношений может быть два. Либо отношение приговоренного, либо отношение приговорившего, судьи. Очевидно, что в первом случае оно передает ужас, страх, отчаяние обреченного; во втором выражает чувство правоты, справедливости приговора. Эпитет неизбежно приобретает однозначный характер -- или плюсовой или минусовый, и это его ограничивает, делает односторонним (либо нож -- страшный, жуткий, хищный, жадный, красный, или он -- грозный, гневный, правый, верный, славный, точный). Мы перебрали более двадцати эпитетов, но не сумели избежать однозначности. Оказывается, ее все же можно преодолеть. И это сделано: "И гильотины светлый нож". "Светлый" может быть понято многозначно, и той и другой стороной, это определение и неоспоримо и неотвратимо, как судьба, но найти определение такой емкости нелегко, оно действительно завершает строфу.
   Конечно, и эти примеры, говорящие о высоте стиховой культуры так называемой подделки, сами по себе опять-таки в такой же мере не являются доказательством авторства Пушкина, как и рассмотренные ранее. Однако неизбежность трудностей устной передачи X главы оправдывает необходимость обращения к поискам того, что называют "косвенными уликами", тем более что к ним в ряде случаев можно применить слова Пушкина: "Порой я стих повертываю круто. Все ж, видно, не впервой я им верчу..." 120 Автора так называемой подделки представить себе непросто, да и цель его, по сути дела, непонятна: во времена, близкие к Пушкину, она была опасна, а в более позднее время ее не нужно было скрывать. Возможность найти в ней хотя бы крупицы текста Пушкина, как кажется, в ней просвечивающие, сама по себе уже делает нерациональным полный отказ от ее проверки, и она требует коллективной работы.
   Естественно, что мы здесь такого рода работу только начинаем. Следует помнить, что у нас еще не установилось однозначного отношения к окончанию ЕО: открытость его сюжета, незавершенность судьбы героя трактуется по-разному, можно видеть в ней своеобразную и закономерную развязку, можно как будто ожидать и дальнейших поворотов этой судьбы, в частности в пересечении пути Онегина с декабристами.
   Рассмотренный нами текст предлагает именно такое решение, поэтому характер его оценки получает и более общее значение. Вот почему, учитывая все сказанное, мы считаем, что его не следует предавать забвению, не объявляя, конечно, текстом Пушкина. Но включить его в раздел "DUBIA", привлечь к нему внимание, несомненно, нужно, ожидая либо новых поисков и находок, либо основательного доказательства того, что эти поиски не дали результатов.
   В этом, в сущности, цель нашей работы.
   

ПРИМЕЧАНИЯ

   1 Пушкин А. С. Полн. собр. соч., т. I -- XVI. М.--Л., Изд-во АН СССР, 1937 -- 1949; т. VIII/2/; с. 622. В дальнейшем при ссылках на это издание указываются том /римская цифра/, полутом и страницы /арабская цифра/.
   2 VI, 496.
   3 Вяземский П. А. Записные книжки /1813 -- 1848/. М., 1963, с. 208.
   4 Журнал Министерства народного просвещения. Новая серия, ч. XLIV, 1913, март. Спб., 1913,, с. 16 -- 17.
   5 Черейский Л. А. Пушкин и его окружение. Л., 1975, с. 424.
   6 Литературное наследство, М., 1934, No 16 -- 18, с. 387.
   7 Русский архив, 1880, кн. III /2/. М., 1880, с. 443.
   8 Литературный критик. М., 1940, No 7--8, с. 231.
   9 Пушкин и его современники. Спб., 1906, вып. IV, с. 1.
   10 Там же, с. 11.
   11 Там же, с. 15.
   12 Пушкин и его современники. Спб., 1910, вып. XIII, с. 10.
   13 Там же, с. 12.
   14 Библиотека великих писателей. Пушкин, Пг., 1915, т. VI, с. 212 -- 215.
   15 Архив Д. Н. Альшица. Докладная записка директору Государственной публичной библиотеки имени M. E. Салтыкова-Щедрина, л. 1.
   16 Архив Д. Н. Альшица. Записки историка-библиографа, л. 2.
   17 Там же, л. 24 -- 25.
   18 IX /1/, 39.
   19 VIII /1/, 376 -- 377.
   20 XII, 310.
   21 VI, 524.
   22 III/2/, 693--701.
   23 III/2/, 693.
   24 III/1/, 133. 21 VI, 290.
   26 VI, 42.
   27 VI, 168.
   28 VIII /1/, 53.
   29 Давыдов Денис. Соч. М., 1962, с. 158.
   30 Толстой А. К. Собр. соч. в 4-х т. М., 1963, т. I, с. 547.
   31 Блок А. Собр. соч. в 8-ми т. М.--Л., 1960, т. 3, с. 253.
   32 VI, 522.
   33 VI, 118.
   34 VI, 249.
   35 VI, 219.
   38 Сын отечества. Спб., 1824, ч. 91, с. 260.
   37 Там же, 1825, ч. 100, с. 303 -- 304.
   38 Баратынский Е. Стихотворения. М., 1976, с. 264.
   38 XV, 38, 316.
   10 XIV, 196.
   41 Лермонтов М. Ю. Собр. соч. в 4-х т. М., 1969, т. 1, с. 300.
   41 VI, 407.
   43 Кобеко Д. Императорский Царскосельский Лицей. Наставники и питомцы. 1811 -- 1843. Спб., 1911, с. 104.
   44 XVI, 142.
   45 VI, 185.
   46 Вяземский П. А. Старая записная книжка. Л., 1929, с. 161.
   47 Лермонтов М. Ю. Собр. соч. в 4-х т. М., 1969, т. 2, с. 421.
   48 Блок А. Собр. соч. в 8-ми т. М.--Л., 1962, т. 5, с. 436.
   49 Чуковский К. И. Современники. М., 1967, с. 330.
   51 Паустовский К. Повести. М., 1980, с. 608.
   52 "Новый мир". 1978, No 6, с. 44.
   53 XI.121.
   54 VI; 407.
   55 IV, 5.
   56 VI, 176.
   57 VI, 189.
   58 III /1/, 395.
   59 III /1/, 326, 395--397.
   60 VI, 407.
   61 II /1/, 193.
   62 VI, 7.
   63 VI, 407.
   64 VI, 87.
   65 VI, 80. - VI, 81.
   67 VI, 134.
   68 VI, 141.
   69 VI, 189.
   70 VI, 78.
   71 III /1/, 234.
   72 VI, 283.
   73 II /1/, 442.
   74 VI, 202.
   75 VI, 301. 78 VI, 114.
   77 VI, 27.
   78 II /1/, 215.
   79 XVI, 164.
   80 XI, 15.
   81 VI, 496.
   82 VI, 36. 88 VI, 295.
   84 III/1/, 215.
   85 III /1/, 271.
   86 II /1/, 216.
   87 II /2/, 853.
   88 II /1/, 213.
   89 II/1/, 332.
   90 III /1/, 252
   91 III /2/, 880.
   92 VI, 141.
   93 I, 122.
   94 Модзалевский Б. Л. Библиотека А. С. Пушкина. Спб., 1910, с. 182.
   95 Mémoires de Lord Byron. Bruxelles, 1830, t. second, p. 191.
   96 1, 80.
   97 II /1/, 427.
   98 II /1/, 323.
   99 VI, 201.
   100 VI, 168.
   101 VI, 183.
   102 VI, 16
   103 VI, 438.
   104 VI, 28.
   105 VI, 107.
   106 VI, 267.
   107 VI, 41.
   108 VI, 521.
   109 VI, 12.
   110 I, 156.
   111 II /1/, 83.
   112 I, 195.
   113 II /1/, 101.
   114 III /1/, 464.
   115 V, 376.
   116 VI, 203.
   117 VI, 182.
   118 III /1/, 252.
   119 III /1/, 252.
   1120 V, 380.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru