The Quakers from their origine till the present time: an international history. By John Cunningham, D. D. Edinburgh, 1868.
Квакерство, исторію котораго предлагаетъ Кённингэмъ, принадлежитъ къ числу самыхъ любопытныхъ произведеній релилознаго сектаторства въ новѣйшемъ обществѣ. Это было одно изъ тѣхъ движеній, которыя явились послѣ реформаціи какъ дальнѣйшее ея развитіе, -- плодъ стремленій очистить религію отъ ея внѣшней, формально-догматической стороны и сообщить религіи тотъ чисто-духовный характеръ, который такъ соотвѣтствуетъ ея сущности. Квакерство, какъ бываетъ обыкновенно съ крайними направленіями, осталось немногочисленной религіозной фракціей и никогда не имѣло много послѣдователей; но тѣмъ не менѣе дѣятельность его главнѣйшихъ представителей нерѣдко яркимъ образомъ вмѣшивается въ религіозную и соціальную исторію общества; въ средѣ квакеровъ явилось не мало замѣчательныхъ личностей, извѣстность которыхъ идетъ далеко за предѣлы исторіи англійскаго религіознаго сектаторства. Назовемъ напримѣръ, Фокса и Вильяма Пенна, Ланкастера и Аллена, или и наше время Брайта.
Авторъ излагаетъ въ. общемъ очеркѣ происхожденіе квакерства, различныя видоизмѣненія идей и нравовъ секты, и между прочимъ останавливается особенно на ея "международной исторіи", т. е. на той дѣятельности квакерства, гдѣ оно трудилось ли обще-человѣческой филантропіи и смягченія нравовъ;-- въ этой исторіи оно имѣло извѣстныя отношенія и къ Россіи. Дѣло въ томъ, что квакеры уже издавна задумывали планы пропаганды, которая ставила себѣ самыя обширныя цѣли: убѣжденные въ истинѣ своей духовной религіи, они старались, если не доставить ей всеобщее господство, то по крайней мѣрѣ сдѣлать ея принципы сколько можно болѣе извѣстными. Они не задумывались рекомендовать ее папѣ, Людовику XIV и даже "великому турку", /Т. е. турецкому султану. Это было еще въ XVII-мъ столѣтіи. Съ конца прошлаго вѣка квакерство опять вступило въ періодъ особенно оживленной пропаганды. Не ограничиваясь чисто-религіознымъ вопросомъ, оно въ это время особенно увлекалось филантропическими цѣлями: освобожденіе негровъ, улучшеніе тюремъ, устройство школъ для широкаго распространенія первоначальнаго образованія въ народѣ, нашли въ квакерахъ ревностныхъ защитниковъ и дѣятелей, которымъ и дѣйствительно удалось достигать замѣчательныхъ результатовъ. Труды многихъ "друзей" (какъ называютъ себя квакеры) свидѣтельствуютъ о чрезвычайной преданности дѣлу человѣколюбія и объ рѣдкой энергіи въ преслѣдованіи предположенной цѣли.
Въ началѣ нынѣшняго столѣтія квакеры имѣли не одинъ разъ встрѣчи и бесѣды съ императоромъ Александромъ, на которыхъ мы и остановимся. Но прежде впрочемъ упомянемъ объ ихъ встрѣчѣ съ другимъ русскимъ государемъ, Петромъ Великимъ,-- встрѣча эта мало извѣстна въ нашей исторической литературѣ.
Это было въ 1698 г., когда Петръ былъ въ Лондонѣ. Въ извѣстныхъ "юрналахъ" подъ 3-мъ апрѣля записано: "были въ квекорскомъ костелѣ" {Устряловъ, Ист. Петра В., т. III, прилож.}. Кённингэмъ приводить изъ Кларксоновой "жизни Пенна" слѣдующія подробности о встрѣчѣ Петра Великаго съ квакерами.
"Квакеры, -- говоритъ Кённингэмъ, -- всегда стремились найти себѣ прозелитовъ между государями, и во время пребыванія въ Лондонѣ Петра, двое изъ нихъ успѣли получить доступъ къ этому удивительному человѣку, въ которомъ высочайшій геній привился къ самому дикому корню. Они объяснили ему, черезъ переводчика, основныя начала своей религіи и представили ему экземпляръ "Апологіи Барклая" и нѣсколько другихъ книгъ, относящихся къ ихъ вѣрѣ. Онъ спросилъ, не іезуитами ли написаны эти книги -- вопросъ, который мы можемъ объяснить только предположеніемъ, что онъ услышалъ что-нибудь объ обвиненіяхъ, какія дѣлались противъ Пенна. Квакеры конечно отвѣчали, что это не такъ. Затѣмъ царь спросилъ, почему они не оказываютъ уваженія высшимъ, когда не снимаютъ шляпъ входя къ нимъ, и какую пользу могутъ они оказать въ какомъ-нибудь царствѣ, если они не хотятъ брать въ руки оружія? Друзья отвѣтили на пытливые вопросы царя какъ могли лучше.
"Экземпляръ, представленный царю, было латинское изданіе "Апологіи Барклая". Но его величество не зналъ по-латыни. Когда это стало извѣстно, то Вильямъ Пеннъ, сопровождаемый Джоржемъ Уайтгэдомъ и депутаціей "друзей", искалъ второго свиданія съ Петромъ; они думали, что еслибы имъ удалось сдѣлать его квакеромъ, то онъ держалъ бы въ своихъ рукахъ какъ правительство, такъ и религію великой московской имперіи. Какъ ни кажется намъ нелѣпой эта мысль, она вовсе не казалась нелѣпой для нихъ. Аудіенція была имъ дана, и Пеннъ представилъ царю нѣсколько квакерскихъ книгъ, переведенныхъ на нѣмецкій языкъ и вступилъ съ нимъ въ разговоръ на этомъ языкѣ. Петръ былъ чрезвычайно любознателенъ, и желая знать все, такъ интересовался этими оригинальными людьми, дважды хотѣвшими его видѣть, что послѣ не разъ приходилъ на квакерскіе митинги въ Детфордѣ, чтобы видѣть ихъ богослуженіе. Разсказываютъ даже, что шестнадцать лѣтъ спустя, когда онъ былъ въ Фридрихштадтѣ, въ Голштиніи, чтобы помогать датчанамъ противъ шведовъ, съ пятью тысячами человѣкъ, онъ спрашивалъ, нѣтъ ли въ этомъ городѣ квакерскихъ собраній; и узнавши, что есть, отправился туда, въ сопровожденіи блестящей свиты. Одинъ квакеръ, по имени Филиппъ Деферъ, началъ проповѣдовать. Такъ какъ русскіе знатные люди не понимали языка проповѣдника, то царь иногда I переводилъ имъ, и въ концѣ, говорятъ, замѣтилъ, что если кто живетъ согласно тѣмъ началамъ, какія они слышали, тотъ долженъ быть счастливъ" {Cunningham, стр. 155--156.}.
Не такъ случайны были сношенія квакеровъ съ императоромъ Александромъ. Напротивъ того, завязанныя одинъ разъ, онѣ потомъ продолжались; Александръ относился къ квакерамъ съ такимъ расположеніемъ, съ такимъ довѣріемъ и сочувствіемъ, что связи его съ ними отражаютъ въ себѣ черты его внутренняго настроенія и характера и пріобрѣтаютъ историческую важность. Эти связи его съ квакерами еще не были разсказаны въ нашей литературѣ, и мы приведемъ нѣкоторыя подробности изъ книги Кённингэма, который сообщаетъ ихъ на основаніи "жизни Вильяма Аллена" и "Мемуаровъ Грелье" -- тѣхъ двухъ квакеровъ, съ которыми императоръ Александръ въ особенности сближался и бесѣдовалъ. Эти два человѣка играли въ то время особенно дѣятельную роль въ квакерскомъ обществѣ, какъ пламенные филантропы и проповѣдники квакерскаго христіанства.
Этьенъ Грелье (Et. Grellet, или, какъ его имя писали также по-англійски, Stephen Grillett, 1773--1855) былъ родомъ французъ. Онъ происходилъ изъ дворянской фамиліи; послѣ взрыва революціи, онъ съ братомъ своимъ эмигрировалъ, вступилъ въ роялистскую армію, попался въ плѣнъ; ему предстояло быть разстрѣляннымъ, но онъ успѣлъ убѣжать въ Голландію, и оттуда отправился сначала въ Демерару, потомъ въ Нью-Йоркъ. Какъ и слѣдовало молодому французу тѣхъ временъ, онъ былъ вольтеріянецъ, но потомъ онъ сталъ читать Вильяма Пенна, нѣсколько разъ имѣлъ сверхъестественныя видѣнія, которыя и обратили его къ религіи и подѣйствовали на него съ такой силой, что онъ обратился именно въ квакерство: онъ посвятилъ себя служенію страждущимъ и религіозному миссіонерству. Жизнь его проходила въ далекихъ и продолжительныхъ странствованіяхъ, въ Новомъ и Старомъ Свѣтѣ; религіозный энтузіазмъ сталъ его природой; онъ часто имѣлъ видѣнія и слышалъ божественный голосъ, дававшій ему повелѣнія, и это внушало ему энергію, поддерживавшую его въ самыхъ трудныхъ, иногда страшныхъ подвигахъ. Разъ онъ отправился нарочно въ Филадельфію, гдѣ свирѣпствовала желтая лихорадка, опустошавшая городъ; онъ долго оставался тамъ, ухаживалъ за больными и помогалъ хоронить мертвыхъ, -- наконецъ заболѣлъ самъ; но божественный голосъ сказалъ ему, что онъ еще не долженъ умирать. Онъ проповѣдовалъ въ страшныхъ тюрьмахъ, куда сами тюремщики не совѣтовали ему входить. Это былъ настоящій странствующій рыцарь религіозной проповѣди и филантропическаго самоотверженія. Главнымъ его мѣстопребываніемъ оставались Соединенные Штаты, гдѣ у него была жена; но онъ нѣсколько разъ отправлялся за океанъ, проповѣдовалъ въ Англіи и на континентѣ, наконецъ проѣхалъ всю Европу изъ конца въ конецъ. Въ 1811 году онъ еще разъ отправился въ Старый Свѣтъ и нѣсколько лѣтъ провелъ въ Англіи и въ путешествіяхъ по Европѣ. Въ 1813 или 1814 онъ между прочимъ встрѣтился съ г-жей Крюднеръ, которая возъимѣла къ нему большое уваженіе. Лѣтомъ 1814 года онъ былъ въ Лондонѣ, Когда прибылъ туда изъ Парижа императоръ Александръ.
Такой же неутомимой дѣятельностью отличался другой тогдашній представитель квакерства, Вильямъ Алленъ (1770--1843), одинъ изъ замѣчательнѣйшихъ филантроповъ своего времени. Небогатые родители предназначали его къ промышленной карьерѣ; но онъ увлекся своими вкусами къ естественнымъ наукамъ и пріобрѣлъ обширныя свѣдѣнія въ химіи, которыя доставили ему профессуру этого предмета, мѣсто въ королевскомъ ученомъ обществѣ и практическія занятія въ одномъ химическомъ заведеніи, гдѣ онъ сталъ потомъ партнеромъ и пріобрѣлъ значительное состояніе. Съ очень ранней молодости начались и его неустанные филантропическіе труды:. пораженный рѣчами Вильберфорса противъ торговли неграми, онъ сталъ его ревностнымъ союзникомъ въ этой пропагандѣ; онъ горячо интересовался школьной системой Ланкастера и распространеніемъ образованія въ народной массѣ, и имя Аллена тѣсно связывается съ исторіей ланкасгерской школы; онъ присоединился къ Самуэлю Ромильи, извѣстному англійскому юристу, когда тотъ предпринялъ преобразовать англійскій уголовный кодексъ; онъ устроивалъ дешевый столъ для бѣдныхъ и т. л. Все время Аллена было занято его разнообразными интересами и трудами; не было филантропическаго предпріятія, въ которомъ бы онъ не участвовалъ. Въ 1813 году Алленъ вступилъ и въ знаменитое предпріятіе Роберта Овэна, покупку Нью-Ланарка, гдѣ должны были приводиться въ исполненіе широкіе планы нравственнаго преобразованія общества, задуманные энергическимъ филантропомъ-соціалистомъ. Предпріятіе раздѣлено было на нѣсколько паевъ или акцій, каждая въ десять тысячъ фунтовъ стерл. Въ числѣ пяти или шести партнеровъ, которые рисковали тогда участвовать въ предпріятіи Овэна, было два квакера, Алленъ и богатый капиталистъ Уокеръ; одинъ пай взялъ Бейтамъ. Алленъ не имѣлъ сначала большого желанія вступать въ дѣло; но Овэнъ, какъ разсказываютъ его біографы, особенно желалъ имѣть его помощь, потому что имя Аллена имѣло большой вѣсъ въ религіозномъ мірѣ. Наконецъ Алленъ уступилъ настояніямъ своихъ друзей и присоединился къ фирмѣ. Съ Овэномъ они были въ дружескихъ отношеніяхъ, хотя трудно было найти больше противоположности чѣмъ было въ ихъ принципахъ. Овэнъ совершенно отвергалъ, какъ извѣстно, смыслъ и пользу религіи; Алленъ все строилъ на духовно-религіозномъ принципѣ, но тѣмъ не менѣе они соединились, потому что въ этомъ предпріятіи у нихъ было общее, на чемъ они совершенно сходились: это была филантропическая сторона дѣла, стремленіе къ нравственному облагороженію человѣческаго общества. Алленъ "счелъ своей обязанностью" участвовать въ дѣлѣ, имѣвшемъ "цѣль до сихъ поръ невиданную", -- но онъ съ самаго начала оговорилъ интересы религіознаго образованія въ Нью-Ланаркскоц общинѣ. Потомъ, какъ извѣстно, между Овэномъ и его квакерскими партнерами стали возникать несогласія, вину которыхъ едва-ли можно такъ безусловно сваливать на послѣднихъ, какъ это часто дѣлали. Алленъ съ самаго начала заявилъ свои желанія, Овэнъ соглашался на религіозную терпимость; а впослѣдствіи онъ самъ, вызывающимъ тономъ нѣкоторыхъ своихъ воззваній, возбудилъ раздоръ, который заставилъ ихъ разойтись. При всемъ томъ, они дѣйствовали вмѣстѣ очень долго, до 1828 года {См. Booth, Hohen Owen, Lond. 1869, стр. 28--31, 44--48.}.
Оба эти квакера, Алленъ и Грелье, были весьма типическими представителями секты. Неутомимая дѣятельность, готовность служить нравственному благу человѣчества, сила убѣжденія, доходившая почти до мономаніи, упорство въ стремленіи къ цѣли, независимость характера, не уступавшая ни передъ какими авторитетами, сосредоточенность религіознаго чувства -- таковы были свойства этихъ людей, съ которыми императору Александру пришлось говорить о предметахъ религіи и нравственности.
Когда квакеры держали свои годовые митинги въ маѣ 1814,-- разсказываетъ Кённингэмъ,-- шли нѣкоторые разговоры о посѣщеніи Англіи союзными государями, и Грелье подалъ мысль, что это былъ бы благопріятный случай внушить имъ, что царство Христа есть царство справедливости и мира. Замѣтимъ, что отрицаніе войны есть одинъ изъ основныхъ принциповъ квакерства; въ 1812 г. квакеры подавали уже принцу-регенту Англіи свой адресъ въ этомъ смыслѣ, осуждавшій войну какъ беззаконіе. Принцъ-регентъ принялъ ихъ благосклонно; но адресъ конечно не помѣшалъ войнѣ. Квакеры рѣшили теперь обдумать предложеніе Грелье. Черезъ нѣсколько дней послѣ того, на одномъ изъ квакерскихъ митинговъ появилась великая княгиня, сестра ими. Александра, и молодой герцогъ вюртембергскій; они держали себя такъ благочестиво, что сердца "друзей" возрадовались этому.
Наконецъ императоръ Александръ и король прусскій прибыли въ Лондонъ. Квакеры немедленно составили адресъ и назначили депутацію, "на случай, еслибъ среди лести, которую монархи принимали каждодневно, они захотѣли на минуту выслушать голосъ истины". Депутацію составляли Вильямъ Алленъ, Стефенъ Грелье, Джонъ Вилькинсонъ и Люкъ Говардъ. Они отправились сначала къ прусскому королю; онъ принялъ ихъ и въ отвѣтъ на адресъ замѣтилъ только, что въ его владѣніяхъ есть нѣсколько членовъ ихъ общества, что это прекрасные люди, а что касается до войны, то она необходима для достиженія міра. Это былъ вѣжливый, но равнодушный, холодный пріемъ. "Но совсѣмъ инымъ образомъ принялъ ихъ другой, болѣе великій человѣкъ и государь".
Черезъ три дня послѣ этого было воскресенье, и императоръ Александръ, въ сопровожденіи своей сестры, великой герцогини ольденбургской, молодого герцога ольденбургскаго, герцога вюртембергскаго, графа Ливена и другихъ, введенные Вильямомъ Алленомъ, внезапно появились на квакерскомъ митингѣ. "Это произвело немалое смущеніе между "друзьями" -- разсказываетъ ихъ историкъ. Впрочемъ, богослуженіе продолжалось по обыкновенію. Было время молчанія (молчаливаго религіознаго срсредоточенія, которое входитъ въ число благочестивыхъ квакерскихъ упражненій); затѣмъ встали одинъ за другимъ трое друзей и говорили, что имъ было внушено духомъ, потомъ была молитва. Императоръ и его свита слѣдовали во всемъ за богослуженіемъ квакеровъ, и царь, выходя къ экипажу, пожалъ руки всѣмъ друзьямъ, которые были около него -- "снисходительность, которою эти добрые люди безъ сомнѣнія гордились до своего послѣдняго дня, несмотря на свои идеи о человѣческомъ равенствѣ и о грѣховности сниманія шляпы передъ людьми".
Въ слѣдующій вторникъ, Стефенъ Грелье, В. Алленъ и Джонъ Вилькинсонъ явились, какъ имъ было назначено, въ отель Польтни, для представленія императору своего адреса. Александръ принялъ ихъ самымъ милостивымъ образомъ, пожимая имъ дружески руки. Они представили ему свой адресъ и затѣмъ нѣсколько книгъ, на которыя онъ только взглянулъ, желая повидимому скорѣе начать разговоръ. Императоръ стоялъ среди залы, и смиренные квакеры стояли кругомъ его. Онъ спрашивалъ ихъ объ ихъ религіозныхъ мнѣніяхъ, ихъ богослуженіи, духовныхъ лицахъ и многихъ другихъ вещахъ. Когда Вильямъ Алленъ объяснялъ ему принципы общества, онъ часто замѣчалъ: "я думаю также". "Служеніе Богу -- говорилъ онъ,-- должно быть духовное, чтобы оно было принимаемо, а внѣшнія формы имѣютъ важность второстепенную". "Я самъ -- продолжалъ онъ, -- молюсь каждый день, не въ формѣ словъ, но сообразно тѣмъ представленіямъ, какія имѣю въ это время о своихъ нуждахъ. Прежде я употреблялъ слова, но потомъ оставилъ это, такъ какъ слова часто были неприложимы къ состоянію моихъ чувствованій". Квакеры говорили ему о войнѣ, которую они считали дѣломъ противозаконнымъ, о рабствѣ людей, противъ котораго они боролись, о томъ, что дѣлаетъ Британское и Иностранное Школьное Общество (распространявшее ланкастерскія школы) и что оно могло бы сдѣлать въ его обширномъ царствѣ. Когда Грелье осмѣлился говорить ему объ его отвѣтственности, какъ неограниченнаго государя столь обширной страны, слезы показалась на его глазахъ; онъ взялъ квакера за руку своими обѣими руками и сказалъ: оти ваши слова долго останутся напечатлѣнными въ моемъ сердцѣ". Разговоръ продолжался около часа, и императоръ увѣрилъ депутацію, что. онъ согласенъ съ большею частію ихъ мнѣній, и что хотя, по его исключительному положенію, его способъ дѣйствій долженъ быть иной, онъ соединенъ съ ними въ духовномъ поклоненіи Христу.
Заинтересовавшись квакерами, императоръ выразилъ желаніе видѣть одинъ изъ ихъ домовъ; но это было невозможно въ суетѣ лондонской жизни. Онъ хотѣлъ сдѣлать это въ Брайтонѣ, но и тамъ громадная толпа народа помѣшала ему въ этомъ. Ужена пути въ Дувръ императоръ увидѣлъ квакера съ женой, стоявшихъ у дверей своего дома и смотрѣвшихъ на поѣздъ. Императоръ велѣлъ остановиться, вышелъ съ великой княгиней изъ экипажа и просилъ-у хозяевъ позволенія видѣть внутренность ихъ дома. Имъ показали главныя комнаты и они приняли завтракъ, предложенный хозяевами. Прощаясь, великая княгиня "поцѣловала жену квакера", а императоръ поцѣловалъ ея руку {Cunningham, стр. 241--246.}.
Кромѣ "Жизни Вильяма Аллена" и "Мемуаровъ Грелье", по которымъ составилъ свой разсказъ Кённингэмъ, эта аудіенція была также описана и третьимъ членомъ квакерской депутаціи, Вилькинсономъ, у котораго мы заимствуемъ еще нѣкоторыя подробности. Вилькинсонъ, какъ и его товарищи, съ валкимъ уваженіемъ и похвалами говоритъ о благочестіи императора, который высказывалъ вообще большое сочувствіе къ духовнымъ принципамъ квакерской религіи. Разспрашивая объ ихъ обществѣ, онъ между прочимъ сказалъ: "какимъ образомъ никто изъ людей вашего общества не былъ въ Россіи? Если кто-нибудь изъ нихъ отправится въ. мою страну по религіознымъ предметамъ, пусть онъ не ждетъ представленія, а приходитъ прямо ко мнѣ; я буду радъ видѣть его". Эти послѣднія слова онъ повторилъ еще разъ. Прощаясь съ квакерами, онъ говорилъ: "я разстаюсь съ вами какъ другъ и братъ" {Мы упомянули уже, что квакеры называютъ себя друзьями.}.
Разсказъ Вилькинсона, въ частномъ письмѣ отъ 21 іюля 1814 г., напечатанъ былъ въ особой книжкѣ въ 1817 году {Correct Statement of what passed at а conference between the Emperor Alexander and а deputation from the Society of Quaken; consisting of J. Wilkinson, St Grillette, and Wm. Allen, etc. London 1817. 26 стр. Здѣсь, стр. 9--17, описаніе бесѣды съ "истинно христіанскимъ императоромъ" въ частномъ письмѣ Вилькинсона (one of Three who were admitted to an Audience with the truly Christian Emperor). Самой "Жизни Анена" и Мемуаровъ Грелье мы не имѣли подъ руками.}.
Понятно, что благосклонность императора и приведенныя слова его могли казаться почти прямымъ приглашеніемъ для квакеровъ побывать въ Россіи. Черезъ нѣсколько лѣтъ они дѣйствительно отправились въ новую миссію, цѣлью которой была на этотъ разъ и Россія. Предпріимчивость квакеровъ и внимательность, оказанная имъ со стороны императора Александра, довольно понятны при тогдашнихъ обстоятельствахъ секты и вкусахъ императора. Въ это время -- замѣчаетъ Кённингэмъ -- за квакерами установилась репутація самой благожелательной и человѣколюбивой секты въ мірѣ. И дѣйствительно, всѣмъ извѣстны были стремленія квакеровъ къ уничтоженію невольничества; Елизавета Фрей была уже извѣстна своими трудами для улучшенія тюремъ; школы взаимнаго обученія, дѣло Ланкастера, сильно поддерживаемое Алленомъ, начали быстро распространяться за предѣлы Англіи. "Быть квакеромъ, значило быть филантропомъ; и свѣтъ охотно прощалъ нелѣпости костюма и обычаевъ за горячее сердце, которое билось подъ квакерской одеждой". Въ той части общества, которая искренно желала улучшеній, питала въ себѣ надежды на исправленіе общественныхъ порядковъ, дѣятельность квакеровъ, при всей односторонности, могла находить симпатію, какъ Овэнъ и Бентамъ могли соединяться въ одномъ дѣлѣ съ Уокеромъ и Алленомъ. Въ обществахъ было еще много порывовъ свободы и человѣколюбія; еще не успѣлъ остыть энтузіазмъ временъ войны за освобожденіе, и лучшіе люди, иногда весьма различныхъ политическихъ и религіозныхъ принциповъ, сближались на общихъ отвлеченныхъ интересахъ человѣческой нравственности и благосостоянія. Въ первые годы реставрацій, когда еще не наступило послѣднее столкновеніе враждебныхъ общественныхъ элементовъ, "либерализма" и реакціи, даже въ числѣ людей, ставшихъ потомъ открытыми врагами общественной свободы, было много такихъ, которые при всѣхъ реакціонныхъ наклонностяхъ участвовали въ этихъ планахъ нравственнаго освобожденія человѣчества: филантропія была въ то время въ большомъ ходу, и такъ какъ занятія этой филантропіей въ сущности ни къ чему особенному не обязывали, то она и могла пріобрѣтать много приверженцевъ даже въ чисто реакціонномъ лагерѣ, и филантропы-реакціонеры готовы были думать, что этимъ способомъ достаточно удовлетворяются потребности народа и общества. Такъ думали и нѣкоторые правители. Они не думали тогда, что это была только капля въ морѣ общественныхъ неустройствъ, требовавшихъ совсѣмъ иного, болѣе широкаго и послѣдовательнаго исправленія. Императоръ Александръ представлялъ одинъ изъ самыхъ разительныхъ примѣровъ этого неопредѣленно-мечтательнаго либерализма и филантропіи. Онъ несомнѣнно желалъ добра, былъ упоренъ въ своихъ стремленіяхъ къ тому, что считалъ этимъ добромъ, но къ сожалѣнію, въ увлеченіяхъ своего личнаго чувства онъ не видѣлъ всей сущности задачи; онъ поддавался увлеченіямъ и мечтаніямъ, и удовлетворялся ими одними... Въ квакерахъ онъ увидѣлъ живое олицетвореніе представлявшихся ему идеальныхъ стремленій, и отсюда объясняется его особенная благосклонность къ "друзьямъ".
"Друзья" между тѣмъ продолжали свою пропаганду. Грелье вернулся въ Америку, но черезъ два года его снова потянуло въ Европу, и онъ отправился въ новое странствіе. Въ половинѣ 1818 г. онъ былъ уже въ Лондонѣ, у своего друга Аллена. Вскорѣ они отправились въ путь; черезъ Норвегію и Швецію, гдѣ ласково были приняты шведскимъ королемъ, они прибыли въ Петербургъ, гдѣ нашли нѣсколько "друзей".
Первый визитъ ихъ былъ къ князю А. Н. Голицыну. Они объяснили ему, что "мотивомъ для посѣщенія Россіи было у нихъ чувство религіозной обязанности, наложенной на нихъ великимъ Отцомъ человѣческой семьи, и сильное желаніе содѣйствовать общему благу человѣчества", -- программа, чрезмѣрная идеальность которой въ то время не бросалась въ глаза, даже въ Петербургѣ.
Квакеры просили позволенія осмотрѣть школы, тюрьмы, больницы и другія общественныя учрежденія. Кн. Голицынъ датъ имъ это позволеніе и сказалъ, что императоръ, котораго тогда не было въ Петербургѣ, писалъ ему, чтобъ онъ принялъ квакеровъ какъ его друзей и удержалъ ихъ до его возвращенія.
Квакеры начали свои труды. Посѣтивъ тюрьмы, они увидѣли, что труды Елизаветы Фрей были уже извѣстны въ Петербургѣ и что въ тюрьмахъ сдѣланы были нѣкоторыя улучшенія; но вообще, квакеры нашли здѣсь много недостатковъ, которые ихъ опечалили. Они были очень обрадованы, когда увидѣли, что въ школахъ была въ полномъ дѣйствіи Ланкастеровъ система. Они однако сожалѣли, встрѣтивъ между учебными книгами одну -- книжку изреченій (a book of sentences), состоявшую главнымъ образомъ изъ переводовъ съ французскаго я заключавшую не совсѣмъ одобрительныя мысли. Они тотчасъ принялись за дѣло и составили учебную книжку, состоявшую исключительно изъ библейскихъ изреченій; по словамъ мемуаровъ Грелье, императоръ впослѣдствіи ввелъ эту книжку въ русскія школы, а потомъ она была принята Британскимъ и Иностраннымъ Школьнымъ Обществомъ. Кромѣ школъ, госпиталей и т. п., квакеры знакомились и съ различными сферами русскаго общества; они появлялись въ аристократическихъ домахъ и сдѣлали визиты важнымъ духовнымъ лицамъ. Извѣстны напр. ихъ бесѣды съ митрополитомъ Михаиломъ и епископомъ Филаретомъ, впослѣдствіи московскимъ митрополитомъ.
Между тѣмъ, императоръ воротился въ Петербургъ, и вскорѣ послалъ за квакерами. Онъ принялъ ихъ въ небольшомъ кабинетѣ, посадилъ ихъ подлѣ себя, называлъ ихъ "старыми друзьями", вспоминалъ о свиданіи съ ними въ Лондонѣ и т. д. Квакеры говорили ему о своихъ занятіяхъ, о томъ положеніи, въ какомъ они нашли тюрьмы, сообщали о трудахъ Елизаветы Фрей, и излагали свой взглядъ, что человѣчество слишкомъ долго слѣдовало системѣ, цѣлью которой было скорѣе мщеніе, чѣмъ исправленіе; что система возмездія несостоятельна, и что съ духомъ христіанской любви гораздо согласнѣе другая система, которую уже время попробовать. Они указывали, что могло бы быть сдѣлано для большаго успѣха тюремной реформы, для которой трудился въ Петербургѣ Вальтеръ Веннингъ. Они сообщили императору свои наблюденія относительно школъ, сказали объ упомянутой выше книжкѣ сентенцій и о той, которую составили они сами. Императоръ выразилъ имъ свое удовольствіе и желаніе послѣдовать ихъ совѣтамъ. Въ концѣ свиданія, продолжавшагося два часа, императоръ самъ предложилъ имъ провести вмѣстѣ нѣсколько времени въ религіозномъ самоуглубленіи и внутренней молитвѣ (по квакерскому обычаю). Квакеры сами были расположены къ этому и исполнили его желаніе.
Черезъ три недѣли, императоръ снова послалъ за Алленомъ и Грелье. Императоръ сказалъ имъ, что онъ сдѣлалъ нѣкоторыя изъ предложенныхъ ими улучшеній, освободилъ нѣсколькихъ заключенныхъ, которыхъ они считали несправедливо наказанными, и такъ былъ доволенъ ихъ книжкой уроковъ изъ св. писанія, что рѣшился ввести ее во всѣ школы имперіи. Онъ говорилъ имъ о своей личной исторіи, о томъ, какъ мало было развиваемо въ немъ религіозное чувство, какъ, однако, оно жило въ немъ въ скрытомъ состояніи и раскрылось для него въ 1812 году, когда онъ сталъ читать Библію. Его разсказъ именно соотвѣтствовалъ квакерскому представленію объ отношеніи внутренняго свѣта къ внѣшнему слову. При концѣ бесѣды императоръ сказалъ, что онъ желалъ бы, какъ прошлый разъ, провести съ ними нѣсколько времени въ молчаніи. "Это была торжественная минута, -- говоритъ Алленъ; -- доказательство божественнаго осѣненія было ясно, сильно, неоспоримо; это было точно воасѣданіе на небесахъ во Іисусѣ Христѣ. Черезъ нѣсколько времени; Стефенъ говорилъ самымъ пріятнымъ образомъ, и императоръ, безъ сомнѣнія, долго будетъ вспоминать его слова. Я думалъ, что мнѣ слѣдуетъ теперь принести молитву, но это казалось мнѣ такъ страшно, что я рѣшился на это только съ большимъ трудомъ; но наконецъ я всталъ, повернулся {Tuned round, т. е. по-квакерски.} и сталъ на колѣни, императоръ подошелъ къ софѣ и сталъ на колѣни подлѣ меня, и тогда мнѣ дана была сила, какой я не чувствовалъ никогда прежде, и драгоцѣнная сила сопровождала словѣ. Когда это кончилось, я нѣсколько времени молчалъ и затѣмъ всталъ; вскорѣ онъ также всталъ, и мы просидѣли нѣсколько минутъ въ молчаніи." Прощаясь, императоръ былъ очень тронуть, онъ былъ въ слезахъ и взявъ руку Аллена, онъ поднялъ ее и поцѣловалъ {Cunningham, стр. 266--269.}.
"Странная, но справедливая исторія", замѣчаетъ Кённингэмъ, изумляясь этому удивительному братству между могущественнѣйшимъ монархомъ міра и двумя иностранцами, англійскимъ и американскимъ квакерами.
Исторія дѣйствительно странная и очень любопытная, какъ психологическая черта императора Александра, въ характерѣ котораго, особенно въ послѣдніе годы, было столько разнорѣчащихъ, даже совершенно противоположныхъ явленій, до сихъ поръ мало поддававшихся объясненію.
До отъѣзда своего изъ Петербурга, квакеры были приглашены и къ императрицѣ Елизаветѣ Алексѣевнѣ, которую нашли въ обычномъ печальномъ настроеніи. Въ Петербургѣ квакеры пробыли четыре мѣсяца, и отправились затѣмъ въ дальнѣйшій путь. Князь Голицынъ снабдилъ ихъ письмами къ губернскимъ властямъ, гдѣ рекомендовалъ ихъ какъ лицъ, близко извѣстныхъ императору. Естественно, что власти свѣтскія и духовныя вездѣ принимали ихъ съ почетомъ. Черезъ Москву, они отправились на югъ Росой, гдѣ между прочимъ посѣтили молоканъ и почувствовали къ нимъ большое расположеніе, потому что въ ихъ религіозныхъ понятіяхъ нашли много общаго съ своими собственными. Квакеры вообще старательно отыскивали секты, въ которыхъ находили сходство съ своими вѣрованіями; между прочимъ, они розыскали въ этомъ родѣ одну секту въ Индіи,-- понятно, что русская "духовная" секта должна была доставить имъ большое удовольствіе. Изъ южной Россіи квакеры отправились по Черному морю въ Константинополь, оттуда въ Грецію и на Іоническіе острова; въ Мальтѣ они разстались; Грелье отправился уже одинъ въ Италію, въ Римѣ онъ бесѣдовалъ съ папой, провозглашалъ въ его дворцѣ свободу совѣсти и внушалъ святому отцу, чтобы онъ отказался отъ своего мнимаго главенства надъ церковью... Изъ Англіи Грелье возвратился опять въ Америку. Съ Вильямомъ Алленомъ мы встрѣтимся еще разъ.
Бесѣды съ квакерами, кажется, не остались безъ вліянія на императора. Съ 1812 года, когда для него начался періодъ усиленной религіозности, онъ постоянно искалъ какой-нибудь опоры для своего религіозно-идеальнаго настроенія; не находя ея въ ближайшей обстановкѣ, мало питавшей его мистическій идеализмъ, онъ сближался съ людьми и сектами, въ которыхъ ожидалъ найти ее -- посѣщалъ геррнгутеровъ, бесѣдовалъ съ Юнтомъ-Штиллингомъ, съ г-жей Крюднеръ. Квакеры, повидимому, произвели на него особенное впечатлѣніе, -- его симпатіи къ нимъ сохранялись очень долго. Въ религіозныхъ мнѣніяхъ Александра является та черта космополитической религіозности, которая естественно развивалась рядомъ съ его личными религіозными связями; вліяніе этихъ космополитическихъ взглядовъ Александра отразилось и на русской общественной жизни. Когда въ самомъ русскомъ обществѣ начиналось движеніе въ томъ же смыслѣ, это движеніе получало, конечно, особенные шансы успѣха и дѣйствительно пріобрѣло этотъ успѣхъ. Въ русскомъ обществѣ открыто заявляется въ нѣкоторыхъ случаяхъ небывалая никогда прежде терпимость къ чужимъ исповѣданіямъ, и мистическая "внутренняя церковь" становится почти господствующей церковью. Съ 1814 года Александръ начинаетъ особенно покровительствовать Библейскому Обществу и оно быстро распространяется по всей Россіи. Онъ интересуется ланкастерскими школами, которымъ такъ покровительствовали квакеры, и ланкастерская система также сильно распространяется. Вильямъ Алленъ оказывалъ въ Лондонѣ всякое содѣйствіе Гамелю, который занялся изученіемъ ланкастерской системы по порученію министерства внутреннихъ дѣлъ {См. любопытную книгу: "Описаніе способа взаимнаго обученія по системамъ Ланкастера и другихъ и пр. Доктора мед. I. Гамеля". Пер. съ нѣм. Спб. 1820.}; въ 1815 году послано было за границу нѣсколько студентовъ педагогическаго института съ спеціальной цѣлью изученія ланкастерской системы и новыхъ системъ швейцарской педагогіи. Ланкастерскія школы стали учреждаться даже въ полкахъ для обученія солдатъ; кажется, первая школа этого рода была устроена въ Мобежѣ, во Франціи, гдѣ. стояли тогда русскія войска; потомъ такія школы учреждаемы были при полкахъ и въ Петербургѣ. Пріѣздъ квакеровъ въ Петербургъ кажется еще больше оживилъ это дѣло: въ 1819 г. въ Петербургѣ уже основывается цѣлое общество для устройства ланкастерскихъ школъ, и въ числѣ лицъ, которыя здѣсь трудились, были, кажется, люди, прямо принадлежавшіе квакерскому обществу {Не имѣя теперь положительныхъ свѣдѣній объ этомъ, мы предполагаемъ это объ (англичанкѣ) Саррѣ Кильгамъ, или Килеамъ, управлявшей, въ 1821 г., "образцовымъ училищемъ дли образованія дѣтей женскаго пода по правиламъ взаимнаго обученія". См. Соревн. Просвѣщ. и Благотворенія, 1823, ч. XXIII, стр. 216. Женщина съ этой фамиліей (Hanna Eilham) была ревностная миссіонерка квакерскаго общества: она проникла въ Африку и тамъ занималась обученіемъ. Cunningham, стр. 806.}.
О какой неодобрительной книжкѣ говорили квакеры императору Александру, и какіе "уроки изъ свящ. писанія" они предложили взамѣнъ ея, объ этомъ мы не имѣемъ пока ближайшихъ свѣдѣній. Но съ этимъ указаніемъ совпадаютъ по времени и обстоятельствамъ слѣдующіе факты. Именно въ это время членъ главнаго правленія училищъ, епископъ Филаретъ, предложилъ этому правленію о неодобрительности извѣстной книги "о должностяхъ человѣка и гражданина", изданной первоначально въ 1783 г. для народныхъ училищъ и употреблявшейся вообще въ школахъ. Филаретъ именно указывалъ, что въ этой книгѣ должности человѣка и гражданина "изложены по философскимъ началамъ, всегда слабымъ". Вслѣдствіе предложенія Филарета, министръ духовныхъ дѣлъ и народнаго просвѣщенія велѣлъ отобрать изъ училищъ всѣ экземпляры этой книги и уничтожить ихъ {Записки Шишкова, стр. 86.}. Другой фактъ -- тотъ, что въ томъ же 1819 г. при главномъ правленіи училищъ (гдѣ только послѣ, въ 1820 году, учрежденъ былъ особый комитетъ для составленія учебниковъ по ланкастерской методѣ) были напечатаны таблицы чтенія изъ священнаго писанія, составленныя по ланкастерской методѣ Филаретомъ. Любопытно изслѣдовать, не было ли мнѣніе Филарета, поданное въ главное правленіе училищъ, только отголоскомъ того, что говорили квакеры Александру, и его таблицы только копіей или переводомъ ихъ книжки? Обѣ эти вещи могли быть сдѣланы именно для исполненія желаній императора Александра, -- и всего ближе могъ ихъ исполнить Филаретъ, близкій другъ и помощникъ кн. Голицына, конечно знавшаго эти подробности бесѣдъ квакеровъ съ Александромъ.
Впослѣдствіи, Шишковъ въ свою очередь напалъ на Филарета и защищалъ уничтоженную книгу, и въ этомъ случаѣ былъ конечно правъ, потому что книга "о должностяхъ человѣка и гражданина" не только не была вредна, но могла бы быть и гораздо полезнѣе многихъ позднѣйшихъ книгъ. Винить ли квакеровъ за этотъ поданный ими примѣръ въ преслѣдованіи книгъ, если имъ дѣйствительно принадлежитъ начало этого страннаго уничтоженія? Но квакеры были въ правѣ не находить этой книжки по своему вкусу и могли выразить свое мнѣніе; и едва ли не больше виноваты сами услужливые исполнители, которымъ можно было бы не торопиться уничтоженіемъ... Притомъ, если въ этомъ и подобныхъ случаяхъ квакеры могли давать плохіе совѣты, то справедливость требуетъ сказать, что они давали и хорошіе, -- не ихъ вина, если хорошіе совѣты не исполнялись, а исполнялись дурные. Новое свиданіе съ Вильямомъ Алленомъ императоръ Александръ имѣлъ въ 1822 году. Императоръ долженъ былъ отправиться на Веронскій конгрессъ; Алленъ воспользовался этимъ случаемъ и отправился въ Вѣну, гдѣ, какъ ему было извѣстно, императоръ долженъ былъ остановиться на нѣсколько времени по пути въ Верону. Квакеры продолжали свою борьбу противъ торговли неграми. Дѣло это все еще не было кончено, потому что торговля, хотя и запрещенная на бумагѣ, продолжала существовать на дѣлѣ, и даже процвѣтала больше, чѣмъ когда-нибудь. Квакерамъ хотѣлось, чтобы она преслѣдовалась какъ пиратство, -- этимъ однимъ средствомъ можно было бы остановить ее, и Алленъ думалъ воспользоваться "дружбой" императора Александра, чтобы эта мѣра могла быть проведена на конгрессѣ.
Въ концѣ сентября Алленъ прибылъ въ Вѣну, и Александръ скоро послалъ за нимъ. Ихъ новая встрѣча была такая же дружеская, какъ въ Петербургѣ. Императоръ отдалъ ему весь вечеръ, и самъ предложилъ Аллену начать молитвой; квакеръ предпочелъ сначала разговоръ о занимавшихъ его предметахъ. Онъ говорилъ о меннонитскихъ колоніяхъ, о русскихъ ланкастерскихъ школахъ, о греческомъ вопросѣ, наконецъ, о торговлѣ неграми; Александръ отвѣчалъ на послѣднее, что онъ совершенно сочувствуетъ мнѣніямъ Аллена, и. обѣщалъ сдѣлать ни конгрессѣ все, что можетъ, по этому предмету. Алленъ разсказываетъ, что въ продолженіе всего разговора императоръ показывалъ такую мягкость и благосклонность, что у него пропалъ всякій страхъ и они говорили такъ фамильярно, какъ старые друзья. Вечеръ кончился опять квакерской молитвой вмѣстѣ... Въ заключеніе,-- uоворитъ Алленъ,-- "мы оба были проникнуты сладкимъ чувствомъ божественной благости; и когда я замѣтилъ, что это заставило меня на минуту забыть различіе нашихъ положеній, онъ съ чувствомъ обнялъ меня рукой".
Нѣсколько дней спустя квакеръ снова былъ у императора и пилъ у него чай -- отказавшись отъ сахару, котораго Алленъ не употреблялъ, какъ продукта невольничьяго труда. Бесѣда опять длилась долго; императоръ повѣрялъ квакеру свои религіозные опыты и постоянную внутреннюю борьбу. Наконецъ, они провели нѣсколько времени въ молчаніи и молитвѣ. На прощаньѣ императоръ поцаловалъ квакера?
Алленъ пріобрѣлъ въ Вѣнѣ большую извѣстность; онъ посѣщалъ дипломатовъ, въ особенности онъ имѣлъ сношенія съ княземъ Эстергази и герцогомъ Веллингтономъ, которые совѣтовали ему отправиться въ Верону, гдѣ долженъ былъ разбираться и занимавшій его вопросъ о невольничествѣ. Но въ Веронѣ Алленъ увидѣлъ, что вопросъ сильно запутывался, и надежды его не исполнились. Здѣсь онъ опять имѣлъ два свиданія съ императоромъ Александромъ. На одномъ изъ нихъ зашла рѣчь о вѣротерпимости, по поводу вальденсовъ, "которыхъ преслѣдовалъ король сардинскій {Вслѣдствіе этого разговора, -- какъ разсказывается въ мемуарахъ Грелье, -- императоръ принялъ большое участіе въ этомъ горномъ племени, и впослѣдствіи устроилъ для нихъ госпиталь въ Ла-Турѣ.}. Императоръ полагалъ, что если сектаторы нападаютъ на господствующую религію, то власть должна вмѣшаться; но квакеръ не соглашался съ этимъ и изложилъ взглядъ своей секты о полной свободѣ въ предметахъ религіи. Концомъ ихъ бесѣдъ и теперь, какъ прежде, были молчаніе, въ въ ожиданіи осѣненія святого Духа, и молитва. Императоръ обнялъ и три раза поцаловалъ Аллена. "Ахъ, сказалъ онъ, когда и гдѣ мы еще встрѣтимся!" {Cunningham, стр. 281--285.}.
Они уже больше не встрѣтились; но это все-таки не была послѣдняя квакерская бесѣда императора Александра. Черезъ два года послѣ этого былъ въ Петербургѣ другой извѣстный дѣятель квакерства, Томасъ Шиллитё (Shillitoe, род. 1754): онъ два раза принятъ былъ императоромъ,-- они говорили о своихъ религіозныхъ опытахъ, сидѣли въ молчаніи и вмѣстѣ молились. Этотъ Томасъ Шиллитё извѣстенъ, между прочимъ, какъ одинъ изъ первыхъ проповѣдниковъ о трезвости, ради которой стали основываться потомъ извѣстныя общества: онъ не пилъ вина, употреблялъ только растительную пищу и былъ великимъ врагомъ пьянства.
Квакеры вообще должны были имѣть видъ большихъ чудаковъ: начиная съ ихъ нравственныхъ особенностей, постоянныхъ вдохновеній, руководившихъ ихъ важными рѣшеніями, ихъ смѣлаго и оригинальнаго вмѣшательства въ нравственно-общественные вопросы, ихъ миссіонерскихъ странствованій и страсти обращать государей къ своимъ принципамъ, начиная съ этого и кончая оригинальнымъ костюмомъ и внѣшними пріемами, они бросались въ глаза, появляясь въ средѣ общества. Но рядомъ съ этими странностями твердость убѣжденія, не отступавшая ри передъ чѣмъ, давала имъ авторитетъ, на какой они не могли бы имѣть притязанія по обыкновеннымъ отношеніямъ. Упорное миссіонерство должно было особеннымъ образомъ закалять характеры и убѣжденія, и они рѣшались на поступки, которые счелъ бы невозможными всякій другой. Грелье убѣждаетъ папу отказаться отъ своей власти; Шиллитё представляетъ въ 1813 адресы принцу-регенту, гдѣ изображаетъ ему его грѣхи и т. п. Этотъ Шиллитё былъ въ особенности чудакъ. Его описываютъ такимъ образомъ:
"Томасъ Шиллитё (которому во время свиданія съ Александромъ было семьдесятъ лѣтъ) былъ маленькій человѣкъ съ живыми движеніями, довольно оригинальной головой и лицомъ: выдавшійся лобъ, глубоко лежавшіе глаза съ густыми бровями, крючковатый носъ, и сильно выдавшаяся нижняя челюсть, показывавшая рѣшительность. нервность его темперамента доходила до опасной болѣзненности. Онъ слышалъ голоса, говорившіе его внутреннему чувству. Въ теченіе нѣсколькихъ недѣль онъ воображалъ себя чайникомъ, и очень боялся, чтобы люди, подходившіе къ нему близко, не разбили его. Въ другомъ припадкѣ ипохондріи онъ думалъ, что ему надо бѣжать бѣгомъ черезъ лондонскій мостъ, чтобы мостъ не сломался подъ его тяжестью. Одинъ поразительный случай убійства такъ подѣйствовалъ на его воображеніе, что онъ нѣсколько недѣль скрывался, чтобы "го не приняли за убійцу. Увидѣть мышь стоило бы ему болѣзни. Онъ часто "пугался изъ страха, чтобы чего-нибудь не испугаться", какъ онъ самъ описывалъ свое непріятное состояніе; и однакоже въ другихъ случаяхъ этотъ человѣкъ былъ неустрашимъ, какъ герой".
Англійскій историкъ замѣчаетъ: "Такими людьми наполнены у насъ дома умалишенныхъ, но изъ такихъ же людей образовались нѣкоторые изъ нашихъ величайшихъ геніевъ и благодѣтелей. На одинъ лишній волосокъ въ ту или другую сторону, и въ этомъ вся разница". (Cunningam, стр. 225).
-----
Мы видимъ такимъ образомъ, что это пристрастіе императора Александра къ квакерству вовсе не было въ немъ случайной прихотью. Напротивъ, оно соотвѣтствовало всему характеру его религіозности. Его мистическое настроеніе склонно было искать необычнаго и чудеснаго и потому легко увлекается странными или вычурными формами, дѣйствующими на воображеніе и на нервы. Точно также онъ увлекался Юнгомъ-Штиллингомъ, г-жей Крюднеръ; въ Петербургѣ онъ, по разсказу Шниціера, посѣщалъ келью какого-то схимника и поддавался даже краснорѣчію архимандрита Фотія.
Воспитаніе, какъ и самъ онъ говорилъ, не дало ему твердо опредѣленныхъ религіозныхъ понятій, и потому онъ сталъ потомъ искать ихъ самъ, когда внутренняя тревога обратила его въ религіи. Это началось въ то время, когда ему пришлось выносить тяжелыя испытанія и его нравственныя силы были потрясены, и потому его мистическія увлеченія были такъ порывисты и нервны. Въ организмѣ физическомъ бываютъ состоянія, которыя особенно способствуютъ мистической мечтательности, -- это обстоятельство, кажется, играло роль и въ настоящемъ случаѣ. Какъ бы то ни было, императоръ Александръ остался навсегда съ этимъ мистицизмомъ.
Кромѣ этого чисто мистическаго элемента, въ тогдашнемъ нравственномъ настроеніи Александра, какъ оно обнаруживается и въ сношеніяхъ съ квакерами, былъ также другой элементъ -- мягкаго гуманнаго чувства. Это чувство было кажется врожденнымъ свойствомъ его характера; оно не всегда выражалось въ его политикѣ и правленіи, въ сложности, вообще выразилось меньше, чѣмъ можно было бы ожидать по его воспитанію и первымъ его дѣйствіямъ; оно часто извращалось и даже вовсе отсутствовало во многихъ случаяхъ его внѣшней и внутренней дѣятельности, но едва ли можно сомнѣваться, что оно оставалось до конца его свойствомъ и никогда не покидало его вполнѣ. Въ періодъ реставраціи оно съ особенной силой направилось на ту отвлеченную филантропію, о которой мы выше упоминали: по этимъ побужденіямъ онъ сталъ теперь покровительствовать библейскимъ обществамъ, раздѣлялъ филантропическіе планы Аллена и Грелье, поощрялъ ланкастерскія школы, заявлялъ свое благоволеніе Песталоцци, наконецъ выслушивалъ планы Роберта Овэна -- на Ахенскомъ конгрессѣ {Р. Овэнъ представилъ союзнымъ монархамъ мемуаръ, налагавшій его взгляда о преобразованіи общества, и его потомъ извѣстили, что его мемуаръ нашли самымъ важнымъ документомъ, какіе были представлены конгрессу. Booth, R. Owen,-- стр. 79. Но конечно изъ этого ничего не вышло.}.
Но во всемъ этомъ онъ въ то же время обнаруживалъ большую нерѣшительность: увлекаясь, повидимому, вполнѣ извѣстной идеей, онъ, однако, не давалъ ей полной воли надъ собой. Извѣстно, что такія же колебанія обнаруживались и въ его цѣлой политической дѣятельности за это время, въ которой онъ поперемѣнно то одушевлялся великодушными планами для блага и свободы народовъ, то отдавался паническому страху передъ ожидаемыми революціями; эти колебанія и происходившія изъ нихъ противорѣчія его поступковъ объясняли часто тонкимъ притворствомъ и макіавелизмомъ и называли Александра византійскимъ грекомъ. Но такія объясненія едва ли вѣрны; едва ли не слѣдуетъ скорѣе принять, что Александръ не могъ выйти самъ изъ постоянной борьбы противоположныхъ принциповъ и влеченій, какъ это было и съ его религіозными понятіями; онъ не могъ выйти изъ противорѣчія между крайней спиритуалистической религіозностью, какая одушевляла его самого и сближала его съ квакерами, и тѣми традиціонными представленіями, въ силу которыхъ дѣйствовалъ на него архимандритъ Фотій. Онъ былъ, конечно, искрененъ въ своихъ бесѣдахъ съ квакерами, и читая ихъ разсказы объ этихъ бесѣдахъ, едва ли можно увидѣть въ немъ византійскаго грека.