Редько Александр Мефодьевич
Сборник о страшном

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

Сборникъ о страшномъ.

("Земля", VII).

   Вторая часть романа г. Арцыбашева, напечатанная въ VII томѣ сборника "Земля", можетъ дать тему для моралистовъ. Продолженіе романа о знаменитомъ художникѣ Сергѣѣ Михайловѣ можетъ многое дать для резолюціи: "Вотъ злонравія достойные плоды"!
   Можетъ дать продолженіе "У послѣдней черты" тему и для публицистовъ-критиковъ. Давно ли еще міръ былъ сотворенъ г. Арцыбашевымъ по образу и подобію Санина! давно ли этотъ солнечный человѣкъ разсѣвалъ вокругъ себя увѣренность, что жизнь прекрасна, если не подчиняться никакимъ не только запретамъ, но и самозапретамъ! давно ли прокуратура дружественныхъ имперій оказывала медвѣжью услугу литературѣ, выступая на защиту -- по принадлежности -- русскихъ и нѣмецкихъ читателей отъ соблазнительнаго воздѣйствія г. Арцыбашева, которому талантъ художника не мѣшалъ не видѣть въ мірѣ ничего кромѣ прозрачно-розовыхъ женскихъ тѣлъ!
   На страницахъ "Р. В. уже приходилось говорить о какомъ-то нароставшемъ неблагополучіи міра по поводу первой части романа "У послѣдней черты". Художникъ Михайловъ, который все имѣлъ, что хотѣлъ бы имѣть Самимъ, въ первой части былъ еще свѣтелъ и радостенъ душой. Все ему улыбалось и удавалось, и въ области искусства и въ области прозрачно-розоваго. Тѣмъ не менѣе уже въ первой части сквозила какая-то наростающая катастрофа. Чувствовалось, что этой ясной радости не уцѣлѣть. И на самомъ дѣлѣ, во второй части Михайловъ уже не тотъ, говоря словами Грибоѣдовскаго героя. Онъ по прежнему ѣстъ сердца съ прозрачно-розовымъ въ дополненіе, но онъ не доволенъ. Ему все это надоѣло, опротивѣло: вся разница, по словамъ романа, оказывалась въ томъ, что сегодня "вмѣсто черныхъ, будутъ распущены свѣтлые волосы, да вмѣсто крѣпкаго смугловатаго тѣла раскинется, какъ пышное блюдо (sic), большое, бѣлое, лѣниво сладострастное... Только и всего"! Поэтому у художника Михайлова, который въ первой части покорялъ женщинъ ударами хлыста, по совѣту Ницше, теперь срываются съ устъ какія-то странныя слова, обращенныя къ одной изъ побѣжденныхъ имъ -- безъ хлыста: "Вамъ нуженъ человѣкъ, который любилъ бы васъ такъ, какъ вы этого заслуживаете... Вы такая милая, нѣжная, красивая... васъ нужно любить здоровой, настоящей любовью... А для меня это уже невозможно!.. У меня нѣтъ ничего, кромѣ чувственности... Для меня вы только одна изъ многихъ".
   Слова о "настоящей" любви въ противность "не настоящей", примѣромъ которой является его собственная,-- уже это чудо въ устахъ художника Михайлова; но въ романѣ есть другое чудо: знаменитый, удачливый во всемъ художникъ явно удрученъ и совсѣмъ не чувствуетъ радости отъ своего бытія! Чѣмъ романъ кончится, пока не извѣстно, конецъ романа объявленъ въ слѣдующемъ сборникѣ "Земли".
   Въ той же части, которая нынѣ напечатана, Михайловъ является только мимоходомъ, къ послѣднимъ событіямъ; и то не качествѣ главнаго лица. Настоящимъ героемъ является инженеръ Наумовъ; спеціальность его -- проповѣдь самоубійства. И всѣ въ романѣ слушаютъ потрясающія рѣчи Наумова о томъ, что лучше всего не родиться, а родившись, лучше всего -- кончить самоубійствомъ. При этомъ въ романѣ есть персонажъ -- корнетъ Краузе "съ косыми глазами", который на самомъ дѣлѣ стрѣляется, въ полной парадной формѣ.
   Во всемъ этомъ есть тема для публициста. Нѣтъ темы только для критики -- съ точки зрѣнія чисто художественныхъ интересовъ. Авторъ отозвался на эпидемію самоубійствъ и, повидимому, раскрываетъ -- т. е. хочетъ раскрыть -- побудительныя причины, толкающія къ яду, пулѣ. Онъ выставилъ инженера спеціалиста по этой части, и тотъ пространно читаетъ цѣлыя лекціи о пользѣ и удовольствіи самоубійства, какъ когда-то Самимъ читалъ лекціи о прочныхъ радостяхъ жизни въ мірѣ, созданномъ для Санина.-- Если вы хотите, вы можете полемизировать съ выводами, вложенными въ уста Наумова; нельзя только разглядѣть его, какъ можно было того же Санина. Каждый разъ, когда вы пробуете вслушаться въ рѣчи Наумова, оказывается, что вы слушаете говорилъный аппаратъ.
   Наумэвъ объясняетъ себя, можно сказать, со всѣхъ сторонъ. Онъ разсказываетъ о томъ, какъ у него зародилась ненависть къ жизни. Онъ разсказываетъ -- на вопросъ Краузе -- почему онъ, Наумовъ, не кончаетъ самъ самоубійствомъ, а только призываетъ къ этому другихъ. По его словамъ, идея, которой онъ служитъ, "сильнѣе его". Поэтому онъ "во власти своей идеи, онъ не можетъ "умереть такъ просто", пока не скажетъ "послѣдняго слова", пока не сдѣлаетъ "всего, что отъ него зависитъ, чтобы провести свою мысль въ міръ". Только ради этого онъ и живетъ; въ противномъ же случаѣ онъ, конечно, "прямо и очень мирно пустилъ бы себѣ пулю въ лобъ, даже не оставивъ завѣщанія и приличной случаю записочки",-- какъ считаетъ почему-то нужнымъ добавить Наумовъ.
   Отсюда задача жизни этого инженера по смертельной части. Онъ ненавидитъ "не жизнь свою, а жизнь человѣческую" въ цѣломъ. И пока этотъ врагъ живъ,-- говоритъ Наумовъ,-- "я не могу уйти!.. Я долженъ бороться съ нимъ до послѣдняго издыханія!.. Я буду кричать, головой о стѣну биться, звать и толкать"...
   Толкать? Да, толкать! Наумовъ рѣшительно подтверждаетъ это на повѣрочный вопросъ Краузе и "вызывающе" прибавляетъ, что у него "не дрогнетъ... рука отправить на тотъ свѣтъ хоть одного изъ тѣхъ идіотовъ, которые, корчась отъ боли, вопіютъ -- осанна тебѣ, жизнь прекрасная!.."
   Къ несчастью, Самимъ въ романѣ уже не фигурируетъ и потому никто не реагируетъ на такую энергичную квалификацію восторговъ передъ "прекрасною жизнью".-- Собесѣдникъ Наумова только., спрашиваетъ, откуда у него такая ненависть къ жизни и "идіотамъ". Наумовъ разъясняетъ и это; разъясняетъ, что онъ былъ по какому-то дѣлу присужденъ къ смерти и такъ свыкся съ мыслью о ней, что пересталъ бояться. Но вотъ онъ вышелъ изъ тюрьмы и оказалось, что то огромное потрясеніе, которое пережилъ лично онъ, ничуть не отразилось нигдѣ. "Все было такъ же,-- разсказываетъ онъ,-- проходили пароходы по рѣкѣ, голубѣло весеннее небо, зеленѣла первая травка на островѣ, шли и ѣхали люди съ самыми обычными лицами, выражающими какой-то идіотскій смыслъ"... Особенно же его поразило "общее выраженіе радости веснѣ, солнцу, теплу и зеленой травѣ", въ то самое время, когда у него еще жило ощущеніе близкой смерти,-- смерти, которая вотъ тутъ сейчасъ за плечами.
   Это и рѣшило судьбу Наумова. По его словамъ, онъ едва не бросился на людей, едва не сталъ "кусаться, биться о землю и плакать... И тутъ же поклялся посвятить всѣ силы на борьбу съ этой проклятой и наглой жизнью, которая не хотѣла считаться съ человѣкомъ, готовившимся умереть".
   -- И вы вѣрите въ успѣхъ своей борьбы?-- спросилъ Краузе равнодушно.
   -- Нѣтъ!.. Я самъ -- нѣтъ!.. Но я все-таки вѣрю, что разъ въ мозгу хотя бы одного человѣка зародилась какая-нибудь идея, она уже не можетъ исчезнуть, ибо вошла въ міръ и должна дойти до конца!..
   Такъ какъ Наумовъ убѣжденъ, что всякая идея должна имѣть свой конецъ, то онъ увѣренъ, что его идея будетъ имѣть побѣдный конецъ: въ концѣ концовъ, люди имѣющіе самыя обычныя лица, выражающія какой-то идіотскій смыслъ, не сумѣютъ противостоять обаянію идеи Наумова, и міръ прекратитъ бытіе. Не будетъ ни лицъ обычныхъ, ни имѣющихъ идіотскій смыслъ. По слову Бога міръ возникъ, а по слову Наумова -- рухнетъ.
   Мы ничуть не преувеличиваемъ антитезы: Богъ -- творецъ міра; инженеръ Наумовъ -- разрушитель. Эта антитеза принадлежитъ самому герою второй части романа "У послѣдней черты". Авторъ отмѣчаетъ у Наумова признаки "изступленной мысли и безграничнаго самолюбія", но тѣмъ не менѣе въ серьезъ продолжаетъ:
   "Минутами ясно до болѣзненности была ощущеніе своей громадности, и съ горделивой злобой становилось жутко (sic) отъ нея. Онъ смотрѣлъ во тьму и какъ бы видѣлъ въ ней чье-то благое и величавое лицо, передъ которымъ вставалъ съ вызовомъ и насмѣшкой.
   -- Подлинно ли Ты сильнѣе меня?-- спрашивалъ онъ, безтрепетно и зло, и самъ чувствовалъ странность того, что не вѣра въ Бога говоритъ съ нимъ".
   Повидимому, дѣло ясно. Если бы Наумовъ былъ живымъ человѣкомъ, для него потребовалась бы скорая медицинская помощь. Ея не нужно только потому, что Наумовъ, какъ мы уже говорили не что иное, какъ говорильный аппаратъ новой системы М. II. Арцыбашева.
   Конечно, авторъ этой системы, въ цѣляхъ иллюзіи, дѣлаетъ видъ, что самъ-то онъ вѣритъ въ страшность Наумова, страшность его рѣчей. Если повѣрить словамъ романа, авторъ рѣчами Наумова удовлетворенъ. Ему онѣ кажутся содержательными и потрясающими. "Точно онъ спрашивалъ на какомъ-то страшномъ судѣ",-- характеризуетъ г. Арцыбащевъ впечатлѣніе отъ рѣчей инженера-проповѣдника добровольной смерти. "На него было жутко смотрѣть... отъ страшныхъ силъ ненависти и злобы, которыхъ онъ не можетъ излить такъ широко, чтобы захлеснуть ими весь міръ".
   Есть только одна подробность въ романѣ, которая говоритъ за живую, а не за грамофонную душу инженера Наумова. Это -- его крайняя признательность автору, г. Арцыбашеву. Если послѣдній призналъ потрясающую убѣдительность въ рѣчахъ Наумова, за то этотъ апостолъ разрушенія міра съ "обычными лицами", выражающими "идіотскій смыслъ", признаетъ такую же убѣдительность за произведеніями г. Арцыбашева.
   Мы опять-таки не преувеличиваемъ и не прибѣгаемъ къ творимой легендѣ. Въ романѣ г. Арцыбашева есть на самомъ дѣлѣ ссылка на произведенія г. Арцыбашева, и эту ссылку, въ подтвержденіе своихъ мыслей о пользѣ самоубійства, дѣлаетъ не кто иной, какъ Наумовъ на страницѣ 133. Бесѣдуютъ трое: художникъ Михайловъ, заводчикъ Арбузовъ и Наумовъ. Нужно доказательство полной безнадежности жизни и какихъ бы то ни было мечтаній о красочномъ будущемъ, хотя бы за тридевять вѣковъ. И это доказательство Наумовъ находитъ у "писателя Арцыбашева", какъ скромно выражается г. Арцыбашевъ. Вотъ эта любопытная автоссылка устами Наумова:
   "У писателя Арцыбашева есть разсказъ "О великомъ знаніи"... полуфантастическій, ироническій разсказъ... Тамъ у него нѣкій человѣкъ продалъ душу чорту за то, чтобы знать все... И узналъ!.. И на другой же день пошелъ, засунулъ голову въ помойную яму и такъ и сдохъ!.. Арцыбашевъ не говоритъ, почему, что онъ узналъ?.. Но вѣдь это такъ и есть, такъ и должно быть"...
   Какъ видите, трудно придти къ какому-нибудь опредѣленному выводу. Какъ будто и на самомъ дѣлѣ не говорилъная машина, а живой человѣкъ, да еще какой благодарный автору! Но этого мало. Попробуйте теперь сказать, кто же авторъ идеи о всеобщемъ самоубійствѣ на всеобщую пользу? Кто основоположникъ этой потрясающей идеи? Г. Арцыбашевъ говоритъ о ней, какъ о задачѣ жизни инженера Наумова, а инженеръ Наумовъ ссылается на "писателя Арцыбашева", который еще раньше него думалъ, что человѣчеству ничего не остается, какъ засунуть голову въ помойную яму и сдохнуть!
   Не будемъ рѣшать этихъ вопросовъ и подождемъ третьей и послѣдней части "У послѣдней черты". Нужно думать, что тамъ все тайное станетъ явнымъ. Пока же удовлетворимся тѣмъ, что не только міръ остался незахлестнутымъ "страшными силами ненависти и злобы" Наумова, но даже и читатель седьмого сборника "Земля", изданнаго въ Москвѣ въ осень отъ P. X. тысяча девятьсотъ одиннадцатую.
   А между тѣмъ, нервамъ этого читателя угрожало, повидимому, многое: вѣдь самоубійство Краузе происходитъ не за сценой, а здѣсь, на глазахъ читателя. Читатель могъ бы быть "захлестнутымъ" даже и при меньшемъ талантѣ, чѣмъ у г. Арцыбашева, но именно у него, вставшаго снова на ходули проблемы, читатель остается сверхчувственно спокойнымъ. На цѣлой страницѣ Краузе готовится выстрѣлить въ себя, а читатель все спокоенъ. Спокоенъ даже и тогда, когда г. Арцыбашевъ утверждаетъ, что Краузе уже выстрѣлилъ, уже убилъ себя, уже пришелъ полковой командиръ, посмотрѣлъ на Краузе, пожалѣлъ и... оставилъ лежать, гдѣ лежалъ -- въ клубѣ, на полу, около буфета. Читатель совершенно спокоенъ. Мало ли что разсказывается! "Все образуется",-- стоить только терпѣливо переждать разсказъ г. Арцыбашева о Наумовѣ и Наумова о г. Арцыбашевѣ.
   

II.

   Заразилъ своими рѣчами Наумовъ только двухъ женщинъ въ остальныхъ произведеніяхъ, напечатанныхъ въ седьмомъ сборникѣ: Лизу въ разсказѣ "Послѣ бури" г. Айзмана и сестру милосердія изъ "общины всѣхъ скорбящихъ" -- въ трагикомедіи "Шакалы" г. Чирикова.
   Обѣимъ женщинамъ пришлось на самомъ дѣлѣ увидѣть много гнусностей и притомъ самыхъ злободневныхъ. У г. Айзмана братъ написалъ на брата доносъ, и того посадили въ тюрьму, конечно. Дочь доносчика нашла на столѣ черновикъ доноса и повѣсилась. У г. Чприкова сестра милосердія, молча содѣйствующая отравленію больного докторомъ, ожидаетъ что послѣдній сдержитъ свое "честное слово" и упрочитъ давнія отношенія къ ней -- женитьбой. Но факты обнаруживаютъ съ полной убѣдительностью, что "шакалъ" докторъ обманываетъ не только другихъ, но и ее. Тогда сестра милосердія прибѣгаетъ къ рецепту Наумова и кончаетъ съ собой... Приходится въ концѣ концовъ прибѣгнуть къ этому средству и самому доктору"шакалу". Налаженное -- повидимому, удачно -- мошенничество, съ отравленіемъ, изъ за пустяка рушится, и докторъ-отравитель стрѣляется: за минуту передъ тѣмъ, какъ по пьесѣ "вдругъ отворились двери изъ коридора и залы: съ обоихъ концовъ полиція и понятые".

-----

   P. S. Кромѣ персонажей г.г. Айзмана и Чприкова въ сборникѣ "Земля" есть и еще нѣкто, кто склоненъ наложитъ на себя руки, но слову Наумова. Это -- самый сборникъ. Вѣдь преимуществомъ сборниковъ считалось, что они могутъ дать и будутъ давать полныя произведенія. Между тѣмъ съ нѣкоторыхъ поръ сборники -- въ томъ числѣ "Земля" -- даютъ лишь части произведеній, какъ происходитъ дѣло въ данномъ случаѣ съ романомъ г. Арцыбашева. Чуть не годъ тому назадъ появилась первая часть; теперь вторая, когда отъ прочитаннаго не осталось никакого свѣжаго воспоминанія. Что же будетъ, когда -- снова черезъ годъ?-- выйдетъ окончаніе!

А. Е. Рѣдько.

"Русское Богатство", No 12, 1911

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru