Ремезов Митрофан Нилович
Современное искусство

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    "Малый театр": "В старые годы", драма г. Шпажинского.

СОВРЕМЕННОЕ ИСКУССТВО.

"Малый театръ": Въ старые годы, драма г. Шпажинскаго.

   Въ нашемъ предъидущемъ отчетѣ о Маломъ театрѣ мы сказали, что успѣхъ или неуспѣхъ пьесы на казенной московской сценѣ зависитъ исключительно отъ того, стоятъ или не стоятъ на афишѣ имена нашихъ знаменитостей: г-жъ Ѳедотовой, Ермоловой и Медвѣдевой, а не отъ достоинства самой пьесы, и, что еще страннѣе, даже не отъ того, какъ исполнена та или другая роль одною изъ знаменитостей. Публика идетъ смотрѣть не пьесу, а Ѳедотову или Ермолову, апплодируетъ она Ѳедотовой и Ермоловой, почти не вдаваясь въ оцѣнку ихъ игры. Публика хлопаетъ при ихъ выходѣ -- "встрѣчаетъ", хлопаетъ при уходѣ -- "провожаетъ", прерываетъ дѣйствіе своимъ хлопаньемъ совсѣмъ не потому, что артистка сдѣлала что-либо особенное, выдающееся,-- стучитъ и шумитъ публика потому только, что это ея "любимицы", которыя всегда "хороши по-милу", какъ бы онѣ ни играли. И при этомъ нельзя не отмѣтить того факта, что г-жѣ Ермоловой хлопаютъ больше, чѣмъ г-жѣ Ѳедотовой, и вызываютъ г-жу Ермолову больше даже тогда, когда ни хлопать, ни вызывать нѣтъ достаточныхъ основаній, какъ, напримѣръ, въ драмѣ князя Сумбатова Цѣпи. Не нравится ли артисткѣ роль Ольги Гараниной, или почему другому,-- не беремся рѣшать,-- но исполненіе этой роли, во всякомъ случаѣ, значительно ниже средствъ г-жи Ермоловой и никакъ не можетъ идти въ сравненіе съ исполненіемъ ею же роли Клавдіи, экономки холостаго барина, въ драмѣ г. Шпажинскаго Въ старые годы, которая только и держится игрою г-жи Ермоловой. Сама же по себѣ драма эта лишь потому называется "драмой", что въ ней имѣются ядъ и кинжалъ, отравленіе и самоубійство, драматическія же положенія только подразумѣваются. Это "случай" въ лицахъ изъ старопомѣщичьяго быта, изображаемый весьма продолжительно, въ пяти дѣйствіяхъ и шести картинахъ. Почему не въ шести дѣйствіяхъ -- неизвѣстно. Развѣ потому только, что "не принято" писать шести и семи-актныя пьесы. Но зрителю отъ того ничуть не легче, что авторъ называетъ дѣйствія своей пьесы "картинами", а въ данномъ случаѣ, то-есть въ пьесѣ г. Шпажинскаго, въ особенности не легко, такъ какъ авторъ показываетъ совершенно лишнюю и ни на что ненужную "картину". Безъ этой "картины" не только можно обойтись, но и должно. И когда авторъ, передѣлывавшій Княгиню Курагину послѣ нѣсколькихъ представленій, станетъ передѣлывать свою новую драму, то онъ, вѣроятно, спрячетъ "картину" лежанія героини ничкомъ на кровати и приклеитъ ко второму дѣйствію тѣ нѣсколько словъ, для которыхъ ему понадобилась такая картина.
   Къ какому времени относится случай, расписанный г. Шпажинскимъ въ картинахъ, изображающихъ жизнь въ старые годы,-- опредѣлить довольно трудно. Могло происходить нѣчто подобное при царѣ Алексѣѣ Михайловичѣ, во дни Каширской старины, могло случиться и при матушкѣ Екатеринѣ, одновременно съ казусомъ, постигшимъ княгиню Курагину, могло быть и позднѣе, много позднѣе, вплоть до того времени, когда, съ уничтоженіемъ крѣпостнаго права, помѣщики лишились возможности продѣлывать всякія самодурныя безобразія. "Случай" г. Шпажинскаго заключается вотъ въ чемъ: жили-были два помѣщика сосѣда, одинъ молодой и богатый, Рахмановъ (г. Рыбаковъ), другой -- бѣдный и старый, Ивковъ (г. Правдивъ). У мелкопомѣстнаго Ивкова есть хорошенькая дочка Маша (г-жа Лешковская); у Рахманова живетъ въ домѣ красивая экономка, крѣпостная "помпадурша" Клавдія (г-жа Ермолова). Своими кутежами и разными неистовыми подвигами Рахмановъ нагналъ страхъ на всю округу, такой страхъ, что одно приближеніе этого "озорника" къ усадьбѣ Ивкова заставляетъ старика спрятать дочь въ какой-то чуланъ. Рахмановъ врывается съ своею дворней въ домъ сосѣда, на отказъ хозяина показать дочь отвѣчаетъ угрозами и приказываетъ своимъ охотникамъ обыскать домъ и притащить барышню насильно. Приказаніе исполняется моментально. Рахмановъ объявляетъ, что пріѣхалъ съ самыми добрыми намѣреніями, и дѣлаетъ предложеніе испуганной дѣвушкѣ. Получивши отказъ, онъ кричитъ: "Если не хочешь быть женою, такъ рабою будешь"... и силой увозитъ Машу въ свою усадьбу. Тутъ (во второй картинѣ перваго дѣйствія), запертая на антресоляхъ, Маша лежитъ ничкомъ, какъ уже мы сказали, плачетъ, рвется, готова въ окно выпрыгнуть; но ее караулятъ крѣпко въ ожиданіи барина, уѣхавшаго въ городъ хлопотать въ судѣ, куда старикъ Ивковъ подалъ на него жалобу. На антресоли является любовница Рахманова, Клавдія, посмотрѣть, что еще за "кралю" привезли, и рѣшаетъ, что птица неважная, неопасная соперница. Во второмъ дѣйствіи Клавдія, разряженная въ какой-то фантастическій костюмъ, очень идущій къ г-жѣ Ермоловой, но не идущій къ дѣлу, ждетъ прихода барина за чайнымъ столомъ и распоряжается прислугой и приживальщикомъ Чириковымъ (г. Макшеевъ),-- личностью, ненужною ни въ жизни, ни въ пьесѣ г. Шпажинскаго. За бариномъ Клавдія ухаживаетъ, въ довольно яркой сценѣ говоритъ, какъ любитъ его, какъ тѣшитъ и жизнь отдать готова за то только, чтобъ ему весело было. На минуту увлеченный страстными ласками крѣпостной любовницы, Рахмановъ вспоминаетъ о Машѣ Ивковой, рѣзко отталкиваетъ Клавдію, высылаетъ ее изъ комнаты и приказываетъ привести "барышню". Маша умоляетъ отпустить ее домой къ отцу. Въ это время вбѣгаетъ старикъ Ивковъ, пріѣхавшій прямо изъ города, гдѣ онъ не нашелъ ни правосудія, ни защиты у чиновниковъ, закупленныхъ Рахмановымъ. Онъ уже не грозитъ,-- богатый баринъ осилилъ его своими деньгами, и, посмѣиваясь, говоритъ, что "до царя далеко"... Старикъ проситъ возвратить ему дочь, взываетъ къ чести Рахманова. Тотъ отвѣчаетъ, что ни за что не разстанется съ Машей, да, къ тому же, теперь ужь и поздно, такъ какъ дѣвушка все равно опозорена пребываніемъ въ домѣ холостаго человѣка, и исходъ одинъ: "Эй!-- зоветъ Рахмановъ слугу,-- заложить коляску и послать за священникомъ. Я ѣду въ церковь вѣнчаться съ Марьей Григорьевной". Занавѣсъ падаетъ.
   Въ третьемъ дѣйствіи насильно обвѣнчанная Маша продолжаетъ изображать изъ себя жертву, несмотря на всю любовь мужа. Она живетъ въ его домѣ, какъ чужая, ни во что не вмѣшивается, не надѣваетъ сдѣланныхъ имъ нарядовъ, а носитъ свои дѣвичьи платья, не говоритъ съ мужемъ и едва отвѣчаетъ на его вопросы. Клавдія удалена, отослана жить въ людскую; дворня говоритъ, что бывшую фаворитку отдадутъ замужъ за прикащика. По она, все-таки, пробирается въ домъ, не теряетъ надежды на возвратъ любви барина. Рахмановъ, взбѣшенный, наконецъ, обращеніемъ жены, приказываетъ запречь лошадей, чтобы ѣхать на винокурню, мѣсто его обычныхъ оргій. Жена узнала объ этомъ и въ заключеніе. акта говоритъ мужу: "Дѣлать вы можете, что хотите, но меня вы должны уважать", или: "уважать себя я заставлю". Мы приводимъ эти слова на память и за ихъ точность не ручаемся, но смыслъ переданъ вѣрно.
   Въ четвертомъ актѣ оказывается, что, вмѣсто винокурни, Рахмановъ поѣхалъ къ Ивкову и, вмѣсто кутежа съ крѣпостными нимфами, учинилъ мировую съ тестемъ. Тѣмъ временемъ Клавдія пробралась въ домъ и подсыпала въ лѣкарство молодой барынѣ яду въ видѣ какого-то бѣлаго порошка. Ивковъ пріѣзжаетъ къ Рахмановымъ и при немъ выясняется, что Маша нѣжно любитъ мужа, давно любитъ, полюбила еще дѣвушкой, какъ только увидала его. Невыясненнымъ остается одно: для чего собственно она продѣлывала все то, что могло оттолкнуть отъ нея мужа и довести его до взаправдашней поѣздки на винокурню съ отставною любовницей, умѣвшей дѣлать кутежи такими увлекательными? Но все равно: любитъ -- и превосходно. А тутъ-то, когда для молодыхъ долженъ засіять медовый мѣсяцъ въ наилучшемъ видѣ, Маша, какъ на грѣхъ, вспоминаетъ о лѣкарствѣ и выпиваетъ ложку отравы, приготовленной Клавдіей, и медовой мѣсяцъ меркнетъ надъ диваномъ, на который упала умирающая барыня изъ объятій счастливаго супруга. Рахмановъ кричитъ, чтобы скакали за докторомъ, и тѣмъ подаетъ надежду на то, что роль г-жи Лешковской не кончена, что зрители. будутъ имѣть удовольствіе видѣть ее еще разъ въ пятомъ актѣ. И надежда эта не обманетъ зрителя, или обманетъ только на половину, такъ какъ г-жу Лешковскую онъ увидитъ, но удовольствія отъ того не получитъ.
   Въ пятомъ актѣ на сценѣ изображена людская изба, въ которой томится Клавдія. Отъ надежды вернуть любовь барина послѣ смерти его жены бывшая экономка переходитъ къ страху, что неповинно "изведенная" барыня станетъ мертвая приходить и упрекать ее въ убійствѣ. На дворѣ ночь, и страхъ выростаетъ до настоящихъ галлюцинацій, поразительно передаваемыхъ М. Н. Ермоловою. Въ усадьбѣ знаютъ уже, что барыня отравлена, такъ сказалъ пріѣхавшій докторъ, и дворня уже называетъ виновницу. Помощь во-время пріѣхавшаго врача спасла больную. Объ этомъ Клавдія узнаетъ отъ горничной дѣвушки Акульки (г-жа Потѣхина). Въ избу приходитъ Рахмановъ и ведетъ такія рѣчи, что у Клавдіи срывается съ языка признаніе. Баринъ выхватываетъ кинжалъ, готовъ на мѣстѣ убить злодѣйку; его останавливаетъ появленіе выздоровѣвшей супруги, которая умоляетъ его простить Клавдію.
   -- Не хочу я вашего прощенья,-- говоритъ Клавдія, поднимаетъ брошенный бариномъ ножъ и зарѣзывается.
   Подобныя исторіи могли случаться въ старые годы и, вѣроятно, случались; но драма -- не уголовная хроника, да и хроника должна быть, во-первыхъ, ясна, во-вторыхъ, должна выражать какую-либо опредѣленную мысль. Безъ этого хроника остается простымъ матеріаломъ, болѣе или менѣе пригоднымъ для литературной переработки въ беллетристическое и сценическое произведеніе. Въ драмѣ г. Шпажинскаго все неясно, и почти невозможно добраться до опредѣленной мысли, иллюстрировать которую хотѣлъ авторъ своею пьесой. Для зрителя остается непонятнымъ, что за человѣкъ Рахмановъ, что за женщина Маша Ивкова, почему Маша, нѣжно любя мужа, притворяется, будто его не любитъ, и такъ усердно притворяется, что зритель объ этомъ не догадывается до конца четвертаго акта. Въ пьесѣ существуютъ намеки на то, что Рахмановъ былъ необузданнымъ до звѣроподобія человѣкомъ и что, подъ вліяніемъ молодой, любимой жены, онъ совершенно измѣнился и сталъ добрѣйшимъ помѣщикомъ. О томъ и другомъ разсказываютъ намъ дѣйствующія лица; но сами мы ничего такого не видимъ и понять не можемъ, какъ могла имѣть на мужа благотворное вліяніе такая жена, какую изобразилъ г. Шпажинскій. По тому времени, къ которому относится дѣйствіе драмы, мягкость и кротость Рахманова по отношенію къ отталкивающей его отъ себя женѣ представляются не только удивительными, но и неправдоподобными, если повѣрить на слово дворнѣ, будто молодой баринъ вправду нрава крутаго и необузданнаго. А въ образѣ дѣйствій молодой барыни не усматривается ничего такого, что могло бы умягчить дикій характеръ стариннаго помѣщика. Да и сама Марья Григорьевна не имѣла въ виду "передѣлывать" характеръ мужа. На это мы не видимъ въ пьесѣ ни малѣйшаго намека. И выходитъ одно изъ двухъ: либо Рахмановъ мягкотѣлый добрякъ, съозарничавшій надъ дочерью мелкопомѣстнаго сосѣда и не знающій какъ загладить свое озорство, либо вся эта исторія лишена правдоподобія.
   Не подлежитъ сомнѣнію, что матеріалъ для драмы былъ въ распоряженіи автора, но авторомъ представленъ публикѣ лишь въ полуобработанномъ видѣ. Изъ главныхъ лицъ довольно цѣльнымъ и яркимъ представляется характеръ экономки Клавдіи. Ея положеніе дѣйствительно драматическое. Она любитъ барина, готова душу отдать за него и для его удовольствія, а ее смѣняетъ соперница, ее выгоняютъ изъ дома, хотятъ насильно отдать замужъ. Только въ пьесѣ-то г. Шпажинскаго обо всемъ этомъ лишь говорится, такъ что если и есть драма, то она разыгрывается гдѣ-то за кулисами; на сценѣ же, передъ зрителями, являются одни результаты въ видѣ яда, потомъ въ видѣ страха передъ послѣдствіями отравленія и, наконецъ, въ видѣ самоубійства ножомъ, какъ бы нарочно принесеннымъ Рахмановымъ и подкинутымъ имъ къ ногамъ Клавдіи, чтобы ей было чѣмъ зарѣзаться. Произошло это самоубійство совсѣмъ невзначай; Клавдія и не думала убивать себя, а въ моментъ извѣстнаго аффекта авторъ руками г. Рыбакова подсунулъ ножъ, она имъ себя и хватила. Не подложи авторъ ножа, ничего бы и не было: господа великодушно простили бы неудачную отравительницу, дали бы ей вольную, и сошла бы Клавдія со сцены безъ кровопролитія и безъ всякой драмы. Изъ всей исторіи вышелъ бы всѣмъ извѣстный анекдотъ изъ временъ крѣпостнаго права. Самыя картины стараго, крѣпостнаго быта очень не ярки и не характерны. Ничего особеннаго, присущаго именно крѣпостному праву, ничего такого, что было бы немыслимо безъ помѣщичьей власти, авторъ не показалъ въ своей пьесѣ, если не считать похищенія мелкопомѣстной дворяночки. Да и то еще возникаетъ вопросъ: дѣйствительно ли это совсѣмъ уже невозможно безъ крѣпостной дворни, при помощи наемныхъ молодцовъ? За это судятъ и наказываютъ, и тогда "удили, и тогда Рахмановы откупались отъ суда очень большими деньгами. И теперь, какъ въ старые годы, такое похищеніе срамитъ дѣвушку и можетъ вынудить ее согласиться на бракъ съ похитителемъ. Тогда отраву подсыпала крѣпостная экономка,-- нѣтъ ничего невозможнаго въ томъ, что въ наше время отравитъ экономка наемная и потомъ сама зарѣжется, если бывшій любовникъ принесетъ ножъ и подсунетъ ей подъ руку: при чемъ же тутъ старые годы? Въ чемъ заключается мысль автора, ради которой написаны г. Шпажинскимъ шесть картинъ? Не похищай? Нѣтъ, напротивъ: похищай, такъ какъ безъ похищенія Рамановъ не женился бы на Ивковой, любящія сердца не соединились бы, мелкопомѣстная барышня не сдѣлалась бы богатою барыней и счастливою супругой счастливаго супруга. Не прогоняй любовницы-экономки? Никакъ нельзя не прогнать, ибо безъ этого нельзя ни жениться, ни быть счастливымъ, ни осчастливить милую дѣвушку. Такъ что, въ концѣ-концовъ, выходитъ одно "нравоученіе": женись, отправляй неукоснительно экономку куда-нибудь подальше и къ усадьбѣ не подпускай, чтобы она не подсыпала яду, и никакихъ смертоносныхъ орудій ей не подкладывай, чтобы она не самоубилась въ азартѣ... Для иллюстраціи такихъ идей не стоитъ писать пятіактныя драмы; въ двухъ-актной комедіи это вышло бы короче и забавнѣе.
   Въ роли Маши Ивковой чередуются г-жи Лешковская и Крашенинникова, обѣ ученицы школы г. Шестаковскаго. Г-жа Лешковская кончила курсъ года полтора назадъ, играла нѣкоторое время въ провинціи, потомъ поступила на казенную сцену, прошлое лѣто участвовала въ артистической поѣздкѣ по Россіи товарищества, во главѣ котораго стояла Г. И. Ѳедотова, и въ настоящее время занимаетъ видное мѣсто въ труппѣ Малаго театра. Въ драмѣ г. Шпажинскаго на молодой артисткѣ лежитъ отвѣтственная роль и съ нею г-жа Лешковская такъ же удачно справилась, какъ съ ролью Люты Волынцевой, въ драмѣ князя Сумбатова Цѣпи, о чемъ мы говорили въ прошедшій разъ. Давая отчетъ объ этой пьесѣ, мы уклонились отъ сравненія г-жи Лешковской съ г-жею Пановой, еще болѣе молодою артисткой, не проходившею никакой правильно организованной драматической школы: обѣ были очень хороши, каждая по своему, и трудно рѣшить, которая была лучше. Въ драмѣ г. Шпажинскаго превосходство, неоспоримо, на сторонѣ г-жи Лешковской, быть можетъ, потому, главнымъ образомъ, что она уже, все-таки, болѣе опытная актриса, чѣмъ г-жа Крашенинникова. Во всякомъ случаѣ, видно, что ни та, ни другая не особенно многимъ обязаны подготовлявшей ихъ школѣ, которой одно развѣ можетъ быть поставлено въ заслугу, что школа эта ничего не испортила въ симпатичномъ дарованіи г-жи Лешковской. Что же касается г-жи Крашенинниковой, то по многимъ причинамъ мы не думаемъ, чтобы ей предстояло выйти изъ второстепенныхъ ролей драматическаго репертуара. Въ ней не замѣтно той внутренней искры, которая освѣщаетъ игру артиста, подкупаетъ зрителя въ его пользу при недостаткахъ исполненія и сглаживаетъ всѣ промахи. Г-жи Панова и Лешковская живутъ на сценѣ, г-жа Крашенинникова играетъ. Живое и жизненное исполненіе, какъ говорится, "нутромъ", всегда и съ большимъ успѣхомъ можетъ замѣнить собою игру головой и выучкой; а такая игра лишь въ томъ случаѣ заставитъ забыть на время недостатокъ внутренняго огня въ артистѣ, когда она доведена до высокой степени совершенства, и не одною только выучкой, но и долгою практикой при большомъ умѣ артиста. Въ нѣкоторой части публики, въ особенности въ средѣ любителей-актеровъ и даже въ кругу весьма размножившихся въ послѣднее время учителей драматическаго искусства существуютъ два противуположныя мнѣнія: одни говорятъ что выучкой можно сдѣлать артиста изъ кого угодно, другіе увѣряютъ, будто артисты "родятся", и до крайности умаляютъ значеніе школы. По нашему мнѣнію, неправы тѣ и другіе, но послѣдніе болѣе неправы, чѣмъ первые. Самородки бываютъ, конечно, да еще какіе! Стоитъ только вспомнить М. С. Щепкина... Только они родятся-то въ сто лѣтъ одинъ разъ, а то, пожалуй, и рѣже, а изъ самородковъ нельзя составить никакой труппы, тогда какъ изъ "выученныхъ" труппу составить можно, и даже хорошую труппу, и безъ "выученныхъ" не можетъ существовать никакая труппа. Изъ этого ясно слѣдуетъ, что для преуспѣянія драматическаго искусства, или, по меньшей мѣрѣ, для поддержанія его на той высотѣ, съ которой оно у насъ замѣтно спускается, необходима хорошая школа и въ смыслѣ училища, и въ смыслѣ сохраненія извѣстныхъ традицій сцены, тѣхъ традицій, которыя завѣщалъ ей Щепкинъ и о которыхъ мы сказали нѣсколько словъ въ нашемъ обзорѣ прошлаго мѣсяца. Училищъ и отдѣльныхъ классовъ драматическаго искусства у насъ существуетъ множество, но есть ли отъ нихъ какая польза и можно ли таковой ожидать, это -- вопросъ, на который дирекція Императорскихъ театровъ отвѣчаетъ, повидимому, отрицательно. Объ этомъ можно заключить изъ того, что дирекція нашла нужнымъ устроить въ нынѣшнемъ году свою драматическую школу.

Ан.

"Русская Мысль", кн.XI, 1888

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru