Ремезов Митрофан Нилович
Современное искусство

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Малый театр: Вольная волюшка, драма из времен Ивана Грозного, в 5-ти действиях и 6-ти картинах, И. В. Шпажинского; Под гнетом утраты, драматический этюд в 1-м действии, Г. Д. (мотив заимствован); Причудницы (Les précieuses ridicules), комедия в 1-м действии, соч. Мольера, перевод С. Е. Путяты; Царь Иоанн четвертый, хроника в 5-ти действиях и 9-ти картинах с прологом, кн. А. И. Сумбатова.).

   

СОВРЕМЕННОЕ ИСКУССТВО.

Малый театръ: Вольная волюшка, драма изъ временъ Ивана Грознаго, въ 5-ти дѣйствіяхъ и 6-ти картинахъ, И. В. Шпажинскаго; Подъ гнетомъ утраты, драматическій этюдъ въ 1-мъ дѣйствіи, Г. Д. (мотивъ заимствованъ); Причудницы (Les précieuses ridicules), комедія въ 1-мъ дѣйствіи, соч. Мольера, переводъ С. Е. Путяты; Царь Іоаннъ четвертый, хроника въ 5-ти дѣйствіяхъ и 9-ти картинахъ съ прологомъ, кн. А. И. Сумбатова.).

   Г. Шпажинскій придумалъ заманчивое заглавіе для своей драмы "изъ временъ Ивана Грознаго". Намъ очень было любопытно посмотрѣть, какая это Вольная волюшка будетъ представлена на сценѣ пріуроченною къ такой исторической эпохѣ, когда протопопъ Сильвестръ сочинилъ свой Домострой, кодексъ семейнаго деспотизма, а царь Иванъ Васильевичъ словомъ, письмомъ и дѣломъ закрѣплялъ деспотизмъ государственный въ самомъ ужасающемъ его видѣ. Не подлежитъ сомнѣнію, что и въ такое тяжелое время сознаніе человѣческаго достоинства и стремленіе къ свободѣ на "вольную волюшку" не во всѣхъ замерли, и были люди, пытавшіеся такъ или иначе вырваться изъ-подъ тяжелаго гнета. Такія порыванія должны были неминуемо вести къ отчаянной борьбѣ между энергическою, непокорливою личностью и всѣмъ общественнымъ строемъ, созданнымъ вѣковыми наслоеніями произвола, опиравшагося не только на силу, но и на убѣжденіе въ своемъ правѣ властвовать безгранично надъ тѣломъ и душою обязанныхъ повиноваться. Борьба съ насильствомъ почти всегда содержитъ въ себѣ элементы, изъ которыхъ можно создать болѣе или менѣе интересную и поучительную драму. И въ особенности найдется для драмы много серьезныхъ мотивовъ при такомъ положеніи общества, когда обѣ борящіяся стороны почитаютъ себя одинаково правыми, когда на сторонѣ насилія законъ и обычай, сила и право, весь фактическій и нравственный авторитетъ власти, а на сторонѣ возстающихъ противъ насилія -- сознаніе своего естественнаго права и неодолимая жажда осуществить это право по влеченію своего сердца столько же, сколько и по стремленію рвущагося къ свободѣ разума. Но такая борьба между собою двухъ сторонъ лишь тогда превращается въ настоящую драму, когда разумъ и сердце становятся въ противорѣчіе другъ съ другомъ или же съ тѣми законами и обычаями, отъ почитанія которыхъ не въ силахъ сразу отрѣшиться герой или героиня изображаемаго событія. Этого-то именно мы и не находимъ въ драмѣ г. Шпажинскаго, "изъ временъ Ивана Грознаго". Не находимъ мы въ ней характернаго изображенія и самыхъ этихъ временъ. Совершенно то же самое могло бы случиться на Руси и за сто лѣтъ ранѣе этого времени, и черезъ сто, и черезъ двѣсти лѣтъ, и, пожалуй, даже еще позднѣе, -- чуть не вплоть до уничтоженія крѣпостнаго права и "домостроевскаго" склада семейныхъ отношеній.
   Въ первой картинѣ перваго дѣйствія авторъ представляетъ намъ большую комнату барскаго дома, въ которой за пяльцами и вышиваніями сидятъ дворовыя дѣвушки боярина Шалыгина. Для людей, помнящихъ пятидесятые года нынѣшняго столѣтія, это -- знакомая картина. Точь-въ-точь такія же крѣпостныя мастерскія можно было видѣть въ любомъ, даже небогатомъ, помѣщичьемъ домѣ и можно было слышать почти тѣ же самые разговоры, тѣ же грустныя пѣсни невольныхъ работницъ, тѣ же злые окрики на нихъ старухи-домоправительницы, изжившей свой вѣкъ въ атмосферѣ крѣпостничества. За дѣвушекъ вступается дочь боярина, Ольга (г-жа Ермолова). Домоправительница (г-жа Правдина) грозитъ и ей гнѣвомъ боярина-отца. Глѣбъ Акимовичъ Шалыгинъ (г. Рыбаковъ) -- суровый деспотъ въ семьѣ, жестокій господинъ для своихъ холопей; но въ немъ такъ же точно, какъ въ его запуганной женѣ (г-жа Садовская) и въ его дочери, мы не видимъ ни одной черты, отличающей ихъ отъ деревенскихъ помѣщиковъ временъ екатерининскихъ, павловскихъ и даже александровскихъ. Въ каждой нашей дворянской семьѣ живы еще преданія о какомъ-нибудь прадѣдушкѣ или о его сосѣдѣ, наводившихъ страхъ и ужасъ не только на подневольныхъ имъ крѣпостныхъ, но и на мелкихъ дворянъ, на чиновниковъ, на всю округу, силою отнимавшихъ у сосѣдей ихъ земельныя угодья, разорявшихъ ихъ деревни и усадьбы. Особенность положенія Шалыгина состоитъ лишь въ томъ, что онъ доносомъ царю погубилъ своего сосѣда Подгорнаго и за то получилъ въ награду его вотчину. Сынъ Подгорнаго (г. Южинъ) спасся бѣгствомъ въ Литву. Но онъ вернулся, сталъ атаманомъ шайки разбойниковъ а скрывается съ ними въ лѣсу по близости усадьбы Шалыгина. Молодой Подгорный любитъ дочь своего "ворога", Ольга любитъ Подгорнаго, товарища своего дѣтства. А отецъ порѣшилъ отдать ее замужъ за стараго, богатаго и вліятельнаго при царскомъ дворѣ князя Мезецкаго (г. Правдинъ). Чтобы избавиться отъ брака съ пьянымъ и негоднымъ старикомъ, Ольга соглашается, во второй картинѣ перваго дѣйствія, бѣжать съ Ильею Подгорнымъ, стать его женою и съ нимъ уйти за рубежъ. Все это и въ недавнюю старину нерѣдко бывало такъ же точно. Одинъ изъ театральныхъ критиковъ въ газетномъ разборѣ этой драмы указалъ на сходство Ильи Подгорнаго съ Дубровскимъ въ романѣ Пушкина. Указаніе совершенно вѣрное, и на Дубровскаго герой драмы г. Шпажинскаго много больше походитъ, чѣмъ на атамана лѣсной вольницы XVI вѣка. Въ своемъ объясненіи съ Ольгой онъ говоритъ, что пришелъ мстить за обиды и неправды, чинимыя сильными слабымъ,-- пришелъ защищать угнетенныхъ и спасать ихъ отъ насилій и звѣрствъ. Но такъ онъ говоритъ только, это одни слова, а соотвѣтственныхъ имъ дѣяній авторъ намъ никакихъ не показываетъ. Мы видимъ лишь изъ дальнѣйшаго хода пьесы, что онъ держитъ своихъ "воровъ-разбойниковъ" безъ всякаго дѣла, что "воры-разбойники" недовольны имъ и начинаютъ ему недовѣрять и что въ этомъ они правы, такъ какъ Подгорный, добывши любимую дѣвушку, хочетъ ихъ увести куда-то подальше отъ усадьбы Шалыгина, отдѣлаться отъ нихъ и бѣжать съ молодою женой за рубежъ.
   Выведенные изъ себя тѣмъ, что онъ "выкралъ дѣвку", разбойники, вопреки волѣ атамана Подгорнаго и потихоньку отъ него, сговариваются напасть на усадьбу Шалыгина и разграбить накопленныя имъ богатства. Этимъ исчерпывается содержаніе втораго дѣйствія. Въ третьемъ является князь Мезецкій закончить свое сватовство къ Ольгѣ. Весь домъ уже знаетъ, что боярышня пропала изъ дому; невѣдомо это только самому Шалыгину, и онъ требуетъ отъ жены, чтобы она вывела дочь къ нареченному ея жениху. Старая боярыня въ ужасѣ отъ той грозы, которая неминуемо должна разразиться надъ нею и надъ всѣмъ домомъ, когда откроется побѣгъ дочери. Но тутъ налетаетъ иная гроза,-- врываются разбойники, убиваютъ князя Мезецкаго и вяжутъ боярина Шалыгина. Четвертое дѣйствіе происходитъ опять въ лѣсу. Ольга уже повѣнчана съ Подгорнымъ. Не весело, однако, начинается ея медовый мѣсяцъ; въ разгаръ ея объясненій съ молодымъ мужемъ, бѣжавшая съ нею дворовая женщина, Дуня ш а (г-жа Порошина), заявляетъ, что горитъ шалыгинская усадьба. Черезъ минуту разбойники приводятъ самого боярина и привязываютъ его къ дереву. Чтобы спасти отца, Ольга подкупаетъ перстнемъ разбойника Батю (г. Макшеевъ), и тотъ уводитъ "воровъ" грабить усадьбу. Подгорный освобождаетъ Шалыгина. Въ пятомъ дѣйствіи мы присутствуемъ при разграбленіи усадьбы и пьянствѣ разбойничьей шайки. Одинъ по одному собираются и главныя дѣйствующія лица. Приходитъ Шалыгинъ, плачетъ надъ своимъ разореніемъ и униженіемъ и кончаетъ тѣмъ, что вѣшается на поясѣ, -- разумѣется, за кулисами. Являются Ольга, Подгорный, всѣ разбойники. Шайка возмущается противъ атамана, выбираетъ въ предводители есаула Кирюху (г. Левицкій) и убиваетъ Подгорнаго. Входитъ старая боярыня и говоритъ удрученной горемъ дочери, что имъ ничего другаго не осталось, какъ идти въ монастырь и замаливать передъ Богомъ всѣ совершенныя здѣсь злодѣйства.
   Все это -- событія, конечно, возможныя, но въ чемъ же тутъ собственно драма? Ни въ комъ мы не видимъ никакой внутренней борьбы, ни борьбы внѣшней съ кѣмъ-либо или съ чѣмъ-либо. Все идетъ очень ровно и гладко, хотя совсѣмъ не благополучно. Только, вѣдь, неблагополучіе отнюдь еще не драма, а безвременно погибшій Илья Подгорный ни чуть не драматическій герой и несчастная Ольга не драматическая героиня. Въ ихъ личной жизни все имъ удалось безъ малѣйшихъ помѣхъ, или съ такими препятствіями, какія въ мѣру только водевилю. Папенька хочетъ отдать дочку за старика, а дочка ночью вышла въ садъ и убѣжала съ своимъ милымъ. Самъ этотъ милый того только и добивался. Правда, не за свое онъ дѣло взялся, ставши атаманомъ разбойниковъ, плоховатъ онъ для этого и погибъ за то, что плохъ, да за то еще, что вздумалъ надувать свою шайку. Не она измѣнила атаману, а онъ обманулъ довѣріе своихъ товарищей и потомъ сталъ у нихъ отпрашиваться отпустить его съ молодою женой въ Литву. Пьяная ватага разбуянилась и убила его. И выходитъ, что это не драма, а разбойничій набѣгъ въ лицахъ. Лица же, кромѣ героя и героини, очерчены авторомъ довольно хорошо и въ исполненіи гг. Рыбакова, Правдина, Макшеева и г-жи Садовской являются очень характерными, почти типичными, хотя, повторяемъ, не имѣющими неразрывной связи съ взятою авторомъ эпохой. Но всѣ лица безъ исключенія поставлены въ такое положеніе, что проходятъ передъ зрителемъ какъ разрозненные старинные портреты, не привлекая къ себѣ ничьихъ симпатій и не возбуждая ни въ комъ серьезныхъ негодованій. Шалыгинъ суровъ и жестокъ, но таково уже было время; къ тому же, его жестокость сглаживается и искупается его неустрашимостью, нѣкоторою даже возвышенностью духа передъ шайкой разбойниковъ, когда онъ, связанный и без-сильный, не опускаетъ передъ ними головы, гордымъ вызовомъ отвѣчаетъ на ихъ издѣвательства.
   На афишѣ этого спектакля значится, что декораціи второй картины 1-го дѣйствія и 5-го дѣйствія сдѣланы г. Гельцеромъ. Мы очень высоко цѣнимъ этого талантливаго художника и большого мастера своего дѣла. А потому насъ непріятно удивилъ промахъ, допущенный имъ въ декораціи5-го дѣйствія. Изъ пьесы мы знаемъ, что усадьба Шалыгина горѣла, что она сожжена разбойниками. На сценѣ же мы видимъ, послѣ пожара, деревянный двухъэтажный домъ съ провалившеюся, и то лишь отчасти, крышей, съ выбитыми окнами, съ обрушившимся переходомъ и съ совершенно цѣлыми стѣнами. Впечатлѣніе получается такое, будто домъ разбитъ пушечными ядрами, а не погорѣлъ отъ пожара, или же -- пожаръ былъ потушенъ подоспѣвшими пожарными командами при содѣйствіи паровыхъ трубъ московскаго пожарнаго депо. Такъ деревенскіе дома не горятъ и въ наше время, и, конечно, не горѣли во времена Ивана Грознаго. Ради декораторскихъ эффектовъ нельзя отступать отъ естественности и правды, тѣмъ болѣе въ данномъ случаѣ, когда художнику-декоратору представлялась полная возможность изобразить и обгорѣлый садъ, и груды еще не совсѣмъ угасшихъ развалинъ.
   Въ томъ же спектаклѣ, въ бенефисъ г. Рыбакова, шелъ одноактный "драматическій этюдъ" Г. Д. Подъ гнетомъ утраты, и нельзя не поблагодарить почтеннаго бенефиціанта за постановку этой пьесы. "Дѣйствіе происходитъ въ провинціи, въ наши дни, въ помѣстьи княгини Креженецжой". Старая княгиня (г-жа Ѳедотова) живетъ одиноко, тоскуетъ "подъ гнетомъ утраты", ею понесенной, и считаетъ, что жить ей уже не зачѣмъ, не для чего. Докторъ (г. Горевъ) старается ободрить удрученную горемъ, княгиню, говоритъ, что пока живъ человѣкъ, онъ не можетъ быть убѣжденнымъ, что не для чего жить. Докторъ знаетъ нѣчто такое, что можетъ еще привязать къ жизни его упавшую духомъ паціентку и вновь дать смыслъ ея разбитой жизни. А разбита жизнь княгини, гордой своимъ именемъ и родомъ, тѣмъ, что ея единственный сынъ, вопреки волѣ матери, женился на недостойной дѣвушкѣ и, лишенный за то средствъ къ жизни, надѣлалъ долговъ, потомъ сдѣлалъ подлогъ векселей. Чтобы спасти сына отъ суда, княгиня заплатила долги, деньгами потушила скандальное дѣло, но, вмѣстѣ съ тѣмъ, навсегда отказалась отъ сына, запретила даже говорить о немъ. На сцену является молодая женщина въ траурѣ, Софья Васильевна (г-жа Лешковская), съ маленькимъ сыномъ Мишей (экст. Егорова). Въ отсутствіе княгини докторъ принимаетъ ее, ребенка отсылаетъ съ слугою въ садъ и подготовляетъ встрѣчу,-- зритель уже догадывается,-- вдовы отвергнутаго сына съ его старухою-матерью. Крѣпкая своимъ традиціямъ, старуха не мирится даже съ памятью умершаго сына и знать не хочетъ его вдовы. Но вбѣгаетъ ребенокъ, все въ немъ напоминаетъ старухѣ ея родное дитя; она беретъ на руки внука, осыпаетъ его ласками, говоритъ: "мой онъ, мой!..." Происходитъ примиреніе и жизнь женщины, погибавшей "подъ гнетомъ утраты", вновь получаетъ смыслъ, сулитъ возвратъ былыхъ радостей. Просто это, несложно, но необыкновенно трогательно. Въ исполненіи же г-жъ Ѳедотовой и Лешковской эта, сама по себѣ, немудреная пьеска за душу хватаетъ и вызываетъ слезы на глаза,-- добрыя слезы. И на душѣ зрителя остается мягкое и бодрящее впечатлѣніе, несмотря на кое-какіе мелкіе недочеты въ пьесѣ, сглаживаемые превосходною игрой г-жи Ѳедотовой при такихъ талантливыхъ помощникахъ, какъ г-жа Лешковская, г. Горевъ и милая ученица Егорова.
   Третьей пьесой бенефиснаго спектакля шла комедія Мольера Причудницы (Les précieuses ridicules). Самое заглавіе этой пьесы непередаваемо по-русски, а ужь о содержаніи и говорить нечего. Для русской публики не имѣютъ никакого смысла "забавныя причуды", осмѣянныя -- двѣсти тридцать лѣтъ назадъ -- Мольеромъ. Теперь и въ русскомъ переводѣ это просто скучная пьеса.
   26 декабря шла въ первый разъ "хроника" кн. А. И. Сумбатова Царь Іоаннъ четвертый. Объ этой пьесѣ былъ уже данъ отзывъ въ "Библіографическомъ отдѣлѣ" нашего журнала (1889 г., кн. IX), когда хроника кн. Сумбатова появилась въ печати. Авторъ взялъ для своей пьесы интересное и почти нетронутое беллетристами время -- молодость грознаго царя и поставилъ себѣ задачей выяснить въ сценическомъ произведеніи внѣшнія условія и внутренній процессъ, подъ вліяніемъ которыхъ царь Иванъ IV дошелъ до ужасающихъ злодѣйствъ, дающихъ поводъ усомниться въ нормальности его умственныхъ способностей. Всѣ событія дѣтства и молодости царя Ивана воспроизведены авторомъ съ такою вѣрностью и рельефностью, какихъ только можно желать въ драматической хроникѣ. Нѣкоторые эпизоды изображены съ большимъ сценическимъ мастерствомъ, какъ, напримѣръ: прологъ, прощаніе съ царицей передъ походомъ на Казань, картина боярской крамолы въ опочивальнѣ больнаго царя, пріемъ ливонскихъ пословъ въ Грановитой палатѣ и смерть царицы Анастасіи. Но есть, по нашему мнѣнію, и совсѣмъ лишнія сцены, хотя и очень красивыя съ внѣшней стороны,-- таковы вторая и третья картины передъ осажденною Казанью. Къ характеристикѣ времени онѣ ничего не прибавляютъ, къ характеристикѣ же главнаго дѣйствующаго лица прибавляютъ очень немногое. Два монолога, для которыхъ, повидимому, вставлены эти картины, могли бы, при нѣкоторыхъ измѣненіяхъ, быть перенесены въ первую картину того же дѣйствія, представляющую сборы въ походъ.
   Первенствующее мѣсто въ пьесѣ и, скажемъ больше, подавляющее всѣ другія личности, занимаетъ, конечно, царь Иванъ (г. Южинъ). За нимъ слѣдуетъ протопопъ Сильвестръ, переименованный для сцены въ "пустынника Кирилла" (г. Рыбаковъ). Для чего понадобилось такое переименованіе историческаго лица, мы не станемъ разбирать и будемъ называть это лицо его настоящимъ именемъ, Сильвестромъ, каковымъ онъ и значится въ напечатанной хроникѣ. На этихъ двухъ лицахъ авторъ сосредоточилъ все свое вниманіе и на взаимныхъ отношеніяхъ ихъ обосновалъ главные моменты своей пьесы. Прологъ хроники даетъ намъ картину неурядицы, происходившей вокругъ трона малолѣтняго Іоанна вслѣдствіе борьбы изъ-за власти между высшими боярами. Въ первомъ дѣйствіи царь является хотя и очень юнымъ, но уже принявшимъ власть въ свои руки. Неурядицы, тѣмъ не менѣе, продолжаются, борьба идетъ уже прямо открытая, поддерживаемая народными волненіями на улицахъ горящей Москвы. Въ эту минуту передъ теряющимся царемъ появляется протопопъ Сильвестръ, рѣзко обличаетъ дурныя дѣла царя, грозитъ ему вѣчными адскими муками, наводитъ на него такой ужасъ, что юный властелинъ падаетъ ницъ передъ смѣлымъ протопопомъ и всецѣло отдаетъ себя его духовному руководительству. Въ то же время, Іоаннъ приближаетъ къ себѣ Алексѣя Адашева (г. Ленскій) тоже за его правдивыя и смѣлыя рѣчи. Это все прекрасно. Но дальше во все продолженіе пьесы мы не видимъ, какое же благотворное вліяніе оказали и въ чемъ именно эти два знаменитые въ исторіи человѣка. Во второмъ дѣйствіи авторъ выводитъ на сцену царицу Анастасію (г-жа Ермолова) и на этотъ разъ не показываетъ намъ, чѣмъ и какъ съумѣла она укротить и умягчить жестокій нравъ своего супруга настолько, что въ ряду многихъ русскихъ царицъ она одна оставила въ исторіи память о себѣ, какъ объ ангелѣ, охранявшемъ всю землю Русскую отъ грозившихъ уже ей тяжкихъ испытаній. Въ хроникѣ царица Анастасія проситъ царя быть милостивымъ и добрымъ, щадить воеводъ и жаловать бояръ -- и только. Затѣмъ слѣдуетъ нѣжная сцена прощанія супруговъ, прерываемая неупускающимъ ихъ изъ-подъ своего наблюденія Сильвестромъ. Сцена эта, несмотря на чудное исполненіе ея г-жею Ермоловой съ г. Южинымъ, оставляетъ странное впечатлѣніе, съ одной стороны, неясности образа царицы, съ другой -- мало правдоподобной назойливости крайне несимпатичнаго Сильвестра, неумно путающагося не въ свои дѣла. Въ концѣ сцены Іоаннъ оказывается, на нашъ взглядъ, слишкомъ покорнымъ и смиреннымъ, Анастасія -- менѣе кроткою и незлобивою, чѣмъ она представляется нашему воображенію. Мы находимъ, что въ хроникѣ недостаточно выражено значеніе Сильвестра и Адашева въ дѣлѣ государственнаго строительства и неопредѣленно показано нравственное вліяніе царицы на Іоанна. Самъ царь Иванъ изображенъ слабохарактернымъ, ни въ чемъ неубѣжденнымъ, незнающимъ ни чего онъ хочетъ, ни что онъ сдѣлаетъ черезъ минуту, вѣчно подчиняющимся постороннимъ вліяніямъ и вызываемымъ ими порывамъ то къ добру, то къ злодѣйствамъ. Мы не видимъ въ Іоаннѣ послѣдовательнаго роста характера и наростанія развивающейся мысли означеніи царскаго сана и соединенной съ нимъ безграничной власти. Чѣмъ бы ни былъ царь Иванъ Васильевичъ въ дѣйствительности, -- сознательнымъ ли тираномъ и злодѣемъ въ душѣ, или психически ненормальнымъ человѣкомъ, -- для насъ кажется несомнѣннымъ одно, что онъ по натурѣ своей былъ человѣкомъ жесткимъ, крутымъ, упорнымъ, непреклонно убѣжденнымъ только въ томъ, до чего онъ дошелъ своимъ умомъ, твердо вѣрящимъ въ свой умъ, въ свои знанія, ни передъ кѣмъ и ни передъ чѣмъ не отступающимъ. Въ хроникѣ же кн. Сумбатова онъ изображенъ слишкомъ мягкимъ, склоннымъ къ мечтательности и романтизму, но постоянно сбиваемымъ съ добраго пути то неблагопріятно складывающимися обстоятельствами, то окружающими его людьми. Очень неясными представлены въ хроникѣ протопопъ Сильвестръ и Алексѣй Адашевъ. До конца пьесы мы остаемся въ полномъ невѣдѣніи, что это были за люди и чего они хотѣли. Въ критическій моментъ болѣзни Іоанновой они оказываются невѣрными друзьями, измѣняющими царю слугами, перебѣжчиками на сторону бояръ, задумавшихъ отдать тронъ князю Старицкому.
   Правда, они говорятъ, что дѣлаютъ это для пользы государства, чтобы предотвратить неурядицы, неизбѣжныя въ томъ случаѣ, если царемъ будетъ опять ребенокъ. Но то же самое говорятъ и другіе бояре, затѣявшіе измѣну царскому роду и еще живому царю. Въ опочивальнѣ лежащаго при смерти Іоанна, ближайшіе къ нему, имъ возвеличенные Сильвестръ и Адашевъ играютъ самую двусмысленную роль: въ то время, какъ между Захарьиными и Воротынскимъ, съ одной стороны, и Старицкимъ съ товарищами -- съ другой дѣло доходитъ до рукопашной схватки, эти друзья царя держатся особнякомъ, какъ будто готовые пристать къ тѣмъ, кто одолѣетъ.. Зрителямъ дѣла нѣтъ до того, такъ ли это было въ дѣйствительности, или не такъ; публика пришла въ театръ не исторіи учиться, а смотрѣть драму, хотя бы и названную "хроникой". Само собою разумѣется, что мы. не признаемъ за драматургами права искажать и перевирать исторію; но, вмѣстѣ съ тѣмъ, мы требуемъ отъ авторовъ полной опредѣленности и ясности въ томъ отношеніи, кому должны мы и можемъ отдать наши, современное искусство симпатіи. Хроника кн. Сумбатова симпатій нашихъ не затрогиваетъ; а тамъ, гдѣ подобное чувство можетъ въ насъ шевельнуться, мы понимаемъ, что заведетъ оно туда, куда совершенно нежелательно, а именно на сторону Басманова, единственнаго человѣка, остающагося беззавѣтно преданнымъ Іоанну и побуждающимъ его учредить опричнину. Само собою разумѣется, что это не входило въ намѣренія автора. А, между тѣмъ, все дѣло сводится въ хроникѣ къ тому, что по совѣту монаха Вассіана царь рѣшается управлять государствомъ безъ бояръ, а по совѣту Алексѣя Басманова заводитъ опричнину, необходимую ему для огражденія себя отъ ихъ козней. Въ общемъ, хроника кн. Сумбатова оставляетъ смутное впечатлѣніе чего-то недоговореннаго, невыясненнаго, незатрогивающаго душу зрителя. Передъ нами проходитъ рядъ очень эффектныхъ картинъ, богатыхъ иллюстрацій къ русской исторіи, и только. Но картинъ этихъ слишкомъ много, интересъ онѣ представляютъ, по большей части, внѣшній и сами по себѣ онѣ довольно однообразны.
   Разыграна пьеса превосходно. Г. Южинъ безукоризненно, мѣстами поразительно, изображаетъ царя Ивана, именно такимъ, какимъ задумалъ его авторъ. Постановка хроники въ декоративномъ, костюмерномъ и режиссерскомъ отношеніи не оставляла бы желать ничего лучшаго, если бы... не было двухъ легко поправимыхъ промаха. Скажемъ о нихъ по порядку. Декорація, изображающая видъ Казани при восходѣ солнца,-- верхъ совершенства; вся постановка этой картины дѣлаетъ величайшую честь гг. декоратору и режиссеру. Но есть пятна и на солнцѣ, здѣсь же такими пятнами являются всадники на коняхъ. Это эффектно, пожалуй, но очень неудобно: четвероногіе статисты пугаются, пятятся и своими движеніями обращаютъ въ забавное бѣгство нѣкоторыхъ доблестныхъ россійскихъ воеводъ; своимъ топотомъ лошади заглушаютъ рѣчь царя. Все это отвлекаетъ вниманіе зрителей, и для большей части публики совершенно уничтожаетъ монологъ г. Южина. Мы думаемъ, что лошадей слѣдовало бы принять со сцены. Второй промахъ мы видимъ въ декораціи, представляющей горницу въ домѣ князя Старицкаго, гдѣ изъ-за плохо написанной занавѣски выглядываютъ еще хуже намалеванные шлемы и всякое оружіе. Если нужны эти дреколія, то слѣдуетъ поставить все настоящее; на самомъ же дѣлѣ, ни на что это не нужно и оказывается негоднымъ пятномъ среди всего остальнаго великолѣпія.

Ан.

"Русская Мысль", кн.I, 1891

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru