Розанов Василий Васильевич
Кулачество в литературе

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Думы литератора.

КУЛАЧЕСТВО В ЛИТЕРАТУРЕ

Думы литератора

   "Кулачество" есть одно из тяжелых и мрачных явлений простонародной нашей жизни, над выяснением которого много потрудилась русская литература. Что такое "кулак"? Это -- "мироед", который "поедает" "мир", опираясь на то, что он "сила"; и "поедает" он его не явно, но закулисно, оставаясь внешним образом и юридически всегда "в своем праве". Напротив совершенно: "поедая" закулисно, он доводит жертву до последних степеней раздражения, вызывает его на нарушение "писанного" права, "закона" и тут уже губит его и явно, "юридически". Темное явление, чисто нравственное и бытовое. Каинство в жизни, состоящее в том, что "свой своего ест"...
   Прочитав фельетон г. И. Щеглова в "Новом Времени" -- "Шемякин суд", -- невольно приходишь к мысли, что темное явление "кулачества" продвинулось и в литературу. Фельетон написан слабо; степень раздражения автора, очевидно, достигла того напряжения, когда уже теряется "красота слога" и нет продуманности в ходе изложения и развития аргументации. Виден только факт. В чем он состоит? В иезуитском, именно "кулачески" келейном "одобрении пьесы" автора, но с тем, чтобы она была "совершенно переделана". "Мы вас одобряем" -- даже страшно, что эти слова выговорились, когда сущность приговора и состоит в "забраковании" пьесы. Русская литература -- да где твоя правда? Но мы торопимся. Кто "забраковал"? "Литературно-театральный комитет", т. е. "учреждение официальное", разрешающее или отвергающее пьесы, предположенные к постановке на Императорских театрах, но учреждение, управляемое литераторами, доверчиво переданное -- и, конечно, много прекрасного в этом доверии -- литераторам.
   Какая пьеса забракована, т. е. "одобрена при условии совершенной переделки"? Пьеса г. Ив. Щеглова "Затерянный мудрец". Самому г. Щеглову неудобно было одобрительно говорить о своей пьесе, и да будет позволено это сделать стороннему человеку. Ее тема -- старинное "Горе от ума", которое, кажется, навечно останется национальным горем России. Россия есть темная страна, страна действительно удивительного умственного и даже вообще душевного мрака:
   
   "...Наг и дик скрывался
   Троглодит в пещерах скал,
   По полям номад скитался
   И поля опустошал
   .................................
   Плод полей и грозды сладки
   Не блистают на пирах;
   Лишь дымятся тел остатки
   На кровавых алтарях"...
   
   Эти слова из гимна Церере внимательному и размышляющему зрителю ежеминутно приходится повторять в России, оглядываясь на одно, оглядываясь на другое, скорбя, негодуя, смеясь, издеваясь, но в конце концов подводя эту общую формулу:
   
   "Наг и дик скрывался
   Троглодит в пещерах скал..."
   
   Духовная нагота и дикость -- о, конечно, не в "в лесах", а в людных городах, в красивой "Северной Пальмире", в "литературно-театральном комитете", -- да отчего не сказать -- и вообще в литературе, в нашей дорогой и милой, когда-то так[ой] правдивой литературе. Но оставим общее и перейдем к частностям. "Затерянный мудрец" -- это главное лицо пьесы г. Щеглова, это -- тот же Чацкий, но в серенькой и будничной обстановке, в наши текущие дни, скромный ученый, "известный за границей и очень мало известный у нас", как значится при по-именовании "действующих лиц", сейчас под ее заголовком. Содержание пьесы -- его "забытость", "заброшенность" и отсюда текущая "нужда". Литературно-театральный комитет, в лице г.г. Вейнберга, Скабичевского и еще какого-то третьего кривосуда, объявил, что "этого теперь не бывает", "нет нужды у ученых". Но мне лично было передано г. Д. Стахеевым, как раз покойный Н. Н. Страхов попросил у него, пришедшего к нему в гости, т. е. у своего гостя, которого надо было напоить чаем, "рубль -- чтобы послать в лавочку за чаем". Итак, кривосуды рассудили несколько криво: нужда есть, она есть факт; и, при семье, т. е. детях, может доходить до жгучих и оскорбительных форм. Да в одном из напечатанных писем Достоевского, т. е. романиста и, следовательно, находившегося в наилучшем положении относительно заработка, есть фраза: "я заложил последнюю юбку жены, а вы все тянете еще гонорар" (т. е. не высылаете денег по почте). Но... "сытый кулак" пустоты в животе не чувствует, и ему кажется от этого, что все животы в мире переполнены до пресыщения; так в жизни -- и вот, оказывается, так в литературе!
   Содержанием пьесы г. Щеглова и является эта серая и гнетущая нужда достойного человека. Сцены, пробегающие перед читателем -- потрясают, и именно простотой и будничностью своей. В самом деле, Чацкий страдал на балу у Фамусова; но вот приходит страдание в гораздо более грубой и унизительной форме, "слезы" не на бале льются, они становятся "невидимы" где-нибудь около темной стенки ломбарда и в ранний час утра, ничего не теряя и, может быть, кое-что приобретая в своей жгучести. Они льются не потому, что "меня Софья отвергла", но потому, что самая-то дура Софья, согласившаяся полюбить никому ненужного "колпака", без калош идет по холоду за провизией; и, наконец, не решается за ней идти, потому что торговец зеленью и мясом начинает говорить грубости за долго неуплачиваемый долг, почти обманутый "кредит". Пьеса г. Щеглова переполнена этими подробностями, и они так живы, что трудно представить себе, что бы не были где-нибудь подслушаны или подсмотрены благородным литератором; да, его пьеса есть истинно благородный и нужный, в наши именно дни нужный, поступок. Он сводит "Горе от ума" с Олимпийских высот, вводит его в грязь, на улицу; монологи говорятся на кухне, а не на бале; идет не идейная борьба, но животная, биологическая, однако -- вокруг идей и именно за идеи...
   Автор вывел рядом со старым "колпаком", который предался науке и не умеет снискивать хлеб, несколько газетных репортеров -- один из них "с физиономией еврейского типа", -- которые являются в бриллиантах и золоте. Ну, это опять ведь правда; и снова всему литературному миру известно, как вчерашний репортер, став завтра собственником "распивочной" газеты, послезавтра оставляет семье огромное состояние, и даже настоящих литераторов и ученых не пускает далее своей передней. Имена сейчас на языке, и только чистота литературная не допускает их выговорить. Но вот один из влиятельных членов "Литературно-театрального комитета" возмутился, зачем -- "с еврейской физиономией"? Бог с ними, я не враг евреев, но совершенно частное указание г. Щеглова опять частным же образом право; и снова имена на губах, и нет силы и охоты их выговаривать. Антон Чехов написал "Мужиков" и даже "возлюбленного мужика" нашел, а найдя и описал -- "зверем". Дворянство, купечество, да и вся Русь, со всеми ее "потрохами", "перекошена" в русской литературе, как еще писал Жуковский ли, Вяземский ли, вскоре после смерти Гоголя. Но после Гоголя мы имели еще Щедрина, и видели пьесу "Свои люди сочтемся". Мы видели, и видя плакали, но не негодовали на авторов, -- униженными и оскорбленными все виды общественного, сословного, профессионального положения в России; да, наконец, создания, как "Горе от ума", как "Мертвые души" -- уже затрагивают не кое-что в России, но самую Россию, до ее недр, до ее последних глубин. И ничего. Почему евреи, почему один только еврей неприкосновенен усиленно и исключительно? Как будто нет среди них Ойзеров Димантов: а если есть, и есть очевидно почва, их выращивающая, почему в литературе этот один плевел, выпалывая остальные, не вырвать, а его беречь, лелеять! Но оставим этот грустный и общий вопрос. Г. Щеглов, необдуманно написав: "репортер с еврейской физиономией", столь же необдуманно, хотя совершенно мельком, упомянул о "жене, сбежавшей к молодому профессору". Это -- "против высшего образования", воскликнул "влиятельный член Литературно-театрального комитета" и против "стремления женщин к свету"! Что за раздражительность и подозрительность: женщина сбежала к молодости профессора, а не к его учености, а что ученость и молодость совпали -- это случай; "грех сей от Адама" -- и высших женских курсов не затрагивает. Но если бы и затронул: опять -- вся Россия уже затронута, она вся "перекошена" и нельзя представить себе формулы: "пропадай Россия -- был бы цел еврей и курсы"!! Но Литературно-театральный комитет именно становится на сторону этой формулы, и, собственно, он является "кулаком" от этой формулы, -- в его лице эта формула начинает "кулачить" на России и "жать масло" из литераторов...
   Как "жать", какими способами? Да тем именно способом, какой и на деревне употребляется -- "кулаком": бить по карману, т. е. как в данном случае, не одобряя, т. е. "одобряя при условии совершенной переделки" пьесу автора к представлению на Императорской сцене, и отнимая у автора, "неподписавшего формулы", известную поспектакльную плату. "Кошелек или жизнь" -- ну, конечно, жизнь, убеждение, свобода мышления и мнения: "кошелек или ваши убеждения". Но тут помогает разобраться пьеса г. Щеглова: морозы, а у жены автора -- я не о г. Щеглове говорю, а о возможном г. Щеглове, о другом авторе в положении г. Щеглова -- нет, как написано в его пьесе, "лисьей шубы". Где-то в "Русской мысли" у какого-то кривосуда я прочел ужасные издевательства над этой "лисьей шубой" и не одобрил автора, который о ней упомянул; позднее гораздо, прочитав пьесу г. Щеглова и увидя, что это он заговорил о "лисьей шубе", -- я был тронут до глубины души: любящая, верная и прекрасная жена "затерянного мудреца" тем и открывает пьесу, что заговаривает о "лисьей шубе": но точь-в-точь, как Катерина Ивановна Мармеладова ("Преступление и наказание"), уже сумасшедшая и чахоточная, все лепечет о "драдедамовом платке" -- предмете ее фамильной гордости и личного восхищения. "Лисья шуба" -- это тридцатилетняя мечта жены "заброшенного мудреца", и она не носит ее, как представилось рецензенту "Русской мысли", а только издали и вот уже тридцать лет манится к ней; а в горькие размолвки с мужем, которого, однако, так благородно бескорыстно любит, -- она упоминает ему о "лисьей шубе", в надеждах на которую, еще молодых и предбрачных, обманулась. Все это в высшей степени правдиво и трогательно; пьеса г. Щеглова есть истинно благородное произведение. Ее представление на сцене прошло бы могучей и потрясающей струйкой по зрительной зале, и, Бог весть, сколько бы мыслей и добрых чувств у многих пробудила. Но... "пьеса снята с репертуара" не полицией, а... г.г. литераторами? О Каины! О начинающееся в литературе каинство!!..
   
   Впервые: журнал "Беседа". 1906. No 2. Печатается по единственной публикации. Текст в журнале снабжен двумя рисунками Леонида Пастернака.
   Щеглов (наст. фам. -- Леонтьев) Иван Леонтьевич (1855-1911) -- писатель, драматург, историк литературы, друг В. В. Розанова. В 1890-1900-х сотрудничал с "Новым временем", писал театральные рецензии. Розанов посвятил его творчеству несколько статей: "Новая книга о Гоголе" (НВ. 1909. 24 апреля) "Щеглов И. Л. "Новое о Пушкине"" (НВ. 1901. 7 ноября, No 9224. Илл. прилож), "Кое-что новое о Пушкине" (НВ. 1900. 21 июля. No 8763).
   Пьеса "Затерянный мудрец" опубликована в сборнике И. Л. Щеглова. Новые пьесы. Б.м., б.д.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru