Розанов Василий Васильевич
Трагедия механического творчества

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

В.В. Розанов

Трагедия механического творчества

   В заседании Общества любителей российской словесности, в Москве, некто г. Пиксанов прочел доклад "Душевная драма Грибоедова", -- на тему, в высшей степени любопытную и до некоторой степени вечную. "Горем от ума" Грибоедов совершенно исчерпал свои творческие силы; более поздние его произведения -- стихотворения и отрывки из неоконченных драм -- не имеют никаких художественных достоинств и прямо поражают грубостью и неуклюжестью стиха. Как свидетельствует переписка Грибоедова и некоторые воспоминания. Грибоедов сознавал упадок своего таланта и бессилие творчества, и в этом заключалась тяжелая душевная драма, обусловившая мрачный пессимизм Грибоедова в последние годы его жизни. Грибоедов, подобно Сервантесу, был однодум: вылив всего себя в гениальной комедии, далее он бессилен был что-либо создать.
   Нам страшно делать сближения, но в виде легкого веяния хотелось бы указать или шепнуть: что ведь и Гоголь после "Мертвых душ" и А.И. Иванов после картины "Явление Христа народу" -- затосковали и ничего далее не могли создать. Тут есть, действительно, какая-то однодумность; способность к одному подвигу, к одному творению, но зато исключительной величины. Совсем уже про себя подумаем, что и Жанна д'Арк не могла бы "каждый год освобождать по Франции". Как-то чувствуется, что ее должны были судить, проклясть и умертвить. Если бы ей дали "пенсию и ренту", ореол исчез бы. Для величия неизбежна мука. В чем дело, никто не понимает.
   Но оставим "точки на горизонте" и займемся Грибоедовым. Что такое его комедия?
   Гениальное платье на исторически отчеканившегося урода; как "Дон-Кихот" и "Мертвые души". Все были именно облегающим платьем. -- дивным гипсовым слепком, -- под которым задохся уродец. Все три произведения получили вечную жизнь, а Фамусовы, Собакевичи и странствующие гидальго, начитавшиеся рыцарских романов, исчезли в действительности.
   Здесь творило "дыхание истории" и менее личный гений. Личный гений старался лишь не отступить от действительности. "Лепи по образцу" -- вот задача. Тут дело в точности, а не во вдохновении. И вдохновения может быть и не было так много. Может быть, "Мертвые души" гениальнее Гоголя, и "Горе от ума" гениальнее Грибоедова, и "Дон-Кихот" гениальнее Сервантеса. Но они-то естественно все себе приписали; и не в силах будучи продолжать творчества в уровень с прежним, затосковали. А не могли продолжать творчества, потому что гипсовый слепок вообще кончился, ибо кончился уродец... Голова, грудь, ноги; наконец -- сапоги и подошвы, каблук. Что же дальше? Клади перо и умирай. Или -- отходи в сторону, прекращай творчество.
   Лермонтов, Пушкин, Толстой не могли прекратить творчества, потому что они вообще не копировали, а творили. Совсем другой вид созидания. У них душа пела. Но о чем пела душа делового служивого человека Грибоедова? Она вообще не пела, она была вообще без песен. Он имел гениальный по наблюдательности глаз, великий дар смеха и пересмеивания, язык "острый, как бритва", с которого "словечки" так и сыпались. "Словечки" в "Горе от ума" еще гениальнее всей комедии, ее "целости"; "словечки" перешли в пословицы. Как отдельные фигурки "Мертвых душ" тоже выше компоновки всей "русской поэмы". Но "смех", "словечки" и "острый глаз" не образуют собственно вдохновения; и им были бедны все три писателя (выше остальных был Гоголь, у которого есть фантастика).
   Таким образом, из самой природы дара, мне кажется, вытекает прекращение деятельности и наступающая затем тоска. Произведения -- всемирные. Но эту всемирность сообщил им "ход истории" к такому-то году или десятилетию окончивших чеканку таких-то человеческих типов, таких-то человеческих фигур, таких-то человеческих образов. Как Лир был король "с головы до ног", король -- в нищете, король -- в безумии; так Чичиков был "до каблука сапог"... "не очень толст, не очень тонок", всем приятен, и со всего "слизывал сливки". "Кончено". Кончила "матушка-натура". Гоголь великим глазом подсмотрел и -- вылепил. Гоголь знал Пушкина, Гоголь знал Грановского; да -- но это типы в продолжении, в росте. С "растущего" нельзя лепить маски; маску можно делать только на "мертвом". Фамусов, гидальго, Чичиков были "предсмертны". И появились великие исторические создания, литературно-исторические.
   Можно почти добавить. "Горе от ума" написало время, и "Мертвые души" написало то же время, и "Дон-Кихота" или еще нашего "Обломова" -- время же, эпоха. А авторы прибавили очень немного к усилиям и совершенству работы этого старца-времени: только перевели, так сказать, со скульптуры -- на музыку, данное "в трех измерениях" природою -- перевели в категорию слова. Но это -- не песня; это -- не задумчивость; это в собственном смысле -- не музыка. А без этих трех нет великого поэта. Грибоедов был деловой человек; а как поэт он был беднее и, так сказать, нищелюбивее маленького Кольцова. Кольцов пел и пел и не мог остановиться. А Грибоедов остановился так естественно.
   Большая разница -- соловьиный голос в груди, и -- удивительный инструмент перед губами, которого музыка "даже лучше соловья". "Лучше соловья" -- был литературный инструмент у Грибоедова; но природа, но натура его, но душа в нем была самая обыкновенная. И он тосковал, создав небесную вещь, но с душой земною.
   
   Впервые опубликовано: Новое время. 1912. 3 февраля. No 12894.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru