Розанов Василий Васильевич
Апокалиптика русской литературы

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

В.В. Розанов

Апокалиптика русской литературы

   Нужно сказать молнию, а
   
   Язык мой немеет
   И взор мой угас.
   
   Чтобы она осветила, все...
   Эти зигзаги каленых линий... И из гущи небесной посыпалось и посыпалось. И вот все видно сразу.
   С 1891 года думаю. Скорблю. Ужасаюсь. Вижу. Нет света. Темно. Ад в душе. Ад в совести. И молюсь, тебе Боже, уже кроткою молитвою нищего: "Помоги мне, Боже, сказать коснеющим, умирающим языком, что я должен бы сказать молодою молниею.
   Есть перспективы... Уменьшения, возрастания. С чего же начинать? Где начало? Откуда путаница? Отчего мир так неясен?
   Бедному сыну пустыни снился сон: "Лежит и расстилается великое Средиземное море, и с трех разных сторон глядят в него: палящие берега Африки с тонкими пальмами, Сирийские голые пустыни, -- и многолюдный, весь изрытый морем, берег Европы".
   Стоит в углу над неподвижным морем Древний Египет. Пирамида над пирамидою; граниты глядят серыми очами, обтесанные в сфинксов; идут бесчисленные ступени. Стоит он величавый, питаемый великим Нилом, весь убранный таинственными знаками и священными зверями. Стоит и неподвижен, как очарованный, как мумия, несокрушимая тлением.
   Раскинула вольные колонии веселая Греция. Кишат на Средиземном море острова, потопленные зелеными рощами, кинамон, виноградные лозы, смоковницы помывают облитыми медом ветвями; колонны белые, как перси девы, круглятся в белом мраке древесном; мрамор страстный дышит, зажженный чудным резцом, и стыдливо любуется своею прекрасною наготою; увитая гроздиями, с тирсами и чашами в руках, она остановилась в шумной пляске; жрицы, молодые и стройные, с разметанными кудрями, вдохновенно вонзили свои черные очи. Тростник, связанный в цевницу, тимпаны, мусикийские орудия мелькают, перевитые плющом. Корабли, как мухи, толпятся близ Родоса и Коркиры, подставляя сладострастно выгибающийся флаг дыханию ветра. И все стоит неподвижно, как бы в окаменелом величии.
   Стоит и распростирается железный Рим, устремляя лес копий и сверкая грозною сталью мечей, вперив на все завистливые очи и протянув свою жилистую десницу. Но он неподвижен, как и все, и не тронется львиными членами.
   Весь воздух небесного океана висел сжатый и душный. Великое Средиземное море не шелохнет, как будто бы царства все предстали на страшный суд перед кончиною мира.
   И говорит Египет, помавая тонкими пальмами, жилицами его равнин, и устремляя иглы своих обелисков. "Народы, слушайте! Я один постиг и проник тайну жизни и тайну человека. Все тлен. Низки искусства, жалки наслаждения, еще жалче слава и подвиги. Смерть, смерть царствует над миром и человеком! Все пожирает смерть, все живет для смерти. Далеко, далеко до воскресения! Да и будет ли когда воскресение? Прочь желания и наслаждения! Выше строй пирамиду, бедный человек, чтобы хоть сколько-нибудь продлить свое бедное существование".
   И говорит ясный, как небо, как утро, как юность, светлый мир греков, и, казалось, вместо слов слышалось дыхание цевницы: "Жизнь сотворена для жизни. Развивай жизнь свою и развивай вместе с нею ее наслаждения. Все неси ему. Гляди, как выпукло и прекрасно все в природе, как дышит все согласием. Все в мире, -- все, чем ни владеют боги, все в нем; умей находить его. Наслаждайся, богоподобный и гордый обладатель мира, -- венчай дубом и лавром прекрасное чело свое, мчись на колеснице проворно, правя конями на блистательных играх! Далее корысть и жадность от вольной и гордой души! Резец, палитра и цевница созданы быть властителями мира, а властительницею их -- красота. Увивай плющом и гроздием свою благовонную главу и главу стыдливой подруги! Жизнь создана для жизни, для наслаждения, -- умей быть достойным наслаждения".
   И говорит покрытый железом Рим, потрясая блестящим лесом копий: "Я постигнул тайну жизни человека. Низко спокойствие для человека: оно уничтожает его в самом себе. Мал для души размер искусств и наслаждений. Наслаждение в гигантском желании. Презренна жизнь народов и человека без громких подвигов. Славы, славы жаждай, человек. В порыве нерассказанного веселия, оглушенный звуком железа, несись на сомкнутых щитах бранноносных легионов. Слышишь ли, как у ног твоих собрался весь мир и, потрясая копьями, слился в одно восклицание? Слышишь ли, как твое имя замирает страхом на устах племен, живущих на краю мира? Все, что ни объемлет взор твой, наполняй своим именем. Стремись вечно: нет границ миру, нет границ и желанию. Дикий и суровый, далее и далее захватывай мир, -- ты завоюешь наконец небо".
   Но остановился Рим и вперил орлиные очи свои на Восток. К Востоку обратила и Греция свои влажные от наслаждений, прекрасные очи, к Востоку обратил Египет свои мутные, бесцветные очи.
   Камениста земля; презренен народ; немноголюдная весь прислонилася к обнаженным холмам, изредка, неровно оттененным иссохшею смоковницею. За низкою и ветхою оградою стоит ослица. В деревянных яслях лежит младенец; над ним склонилась непорочная мать и глядит на него исполненными слез очами; над ним высоко в небе стоит звезда и весь мир осияла чудным светом.
   Задумался Древний Египет, увитый иероглифами, понижая ниже свои пирамиды; беспокойно глянула прекрасная Греция; опустил очи Рим на железные свои копья; приникла ухом великая Азия с народами-пастырями; нагнулся Арарат, древний прапращур земли..."

.........................................................

.........................................................

   В меньшем числе строк нельзя сказать большего. "Приснился ли бедному сыну пустыни сон". И все оголенное существование Отечества, кажется, не стоит этих единственных во всемирной письменности строк. По их законченности. По их универсальности. По их неисчерпаемости.

.........................................................

.........................................................

   Что-то случилось. Что-то слукавилось. Кто-то из "бедной ясли" вышел не тот.
   И стало воротить "на сторону" лицо человеческое... И показалось всюду

рыло.

   И стал "бедный сын пустыни" описывать Чичиковых... Подхалюзиных. Собакевичей. Плюшкиных.
   И куда он ни обращался, видел все больше и больше, гуще и гуще, одних этих

рыл.

   И чем больше молился несчастный
   кому -- неизвестно...
   Тем больше встречал он эти же

рыла.

   Он сошел с ума. Не было болезни. Но он уморил себя голодом. Застыв, обледенев от ужаса.
   
   Впервые опубликовано: "Книжный угол". 1918. No 5. С. 8 -- 11.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru