Соловьев Сергей Михайлович
(Рец. на кн.:) Андрей Белый. Пепел. Изд. "Шиповник". СПб. 1909. Ц. 2 р

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Сергей СОЛОВЬЕВ

<Рец. на кн.:> Андрей Белый. Пепел. Изд. "Шиповник". СПб. 1909. Ц. 2 р.

   Андрей Белый: pro et contra
   СПб.: РХГИ, 2004. -- (Русский путь).
   
   Два направления боролись некогда в нашей поэзии: на знамени одного написан был девиз: чистый эстетизм; на знамени другого -- общественность и тенденция. Вождем первого движения был Фет; второго -- Некрасов.
   Первому направлению суждено было скоро разложиться и затем явиться в литературе прямо уже антиэстетическим фактором. Наследники Некрасова покушались окончательно уничтожить поэзию во имя тенденции. Между тем единственная фаланга поэтов, за которою было будущее, пошла за Фетом: имя Фета -- на их знамени; их девиз -- чистый эстетизм. Односторонность такого понимания искусства скоро была сознана самими символистами. "Кумир Красоты так же бездушен, как и кумир Пользы", -- заявил Брюсов1. Бальмонт написал восторженную статью о Некрасове2.
   С книгой Андрея Белого "Пепел" наша поэзия вступает в еще новый фазис развития. Если символисты начали с Фета и потом равно оценили Некрасова, то теперь равновесие нарушено в пользу Некрасова.
   Большое достоинство книги Белого в том, что она реально связана с современностью. Автор говорит в предисловии:
   "В предлагаемом сборнике собраны скромные, незатейливые стихи, объединенные в циклы; циклы в свою очередь связаны в одно целое: целое -- беспредметное пространство, и в нем оскудевающий центр России. Капитализм еще не создал у нас таких центров в городах, как на Западе, но уже разлагает сельскую общину; и потому-то картина растущих оврагов с бурьянами, деревеньками -- живой символ разрушения и смерти патриархального быта. Эта смерть и это разрушение широкой волной подмывают села, усадьбы; а в городах вырастает бред капиталистической культуры".
   Подобно Некрасову, подобно Мусоргскому, Андрей Белый является здесь певцом забитого, обиженного человека. Вот телеграфист "стрекочет депешами" и "колесо докучливое вертит", а
   
   Детишки бьются в школе
   Без книжек (где их взять!):
   С семьей прожить легко ли
   Рублей на двадцать пять: --
   На двадцать пять целковых --
   Одежда, стол, жилье.
   В краях сырых, суровых
   Тянись, житье мое!
   
   Вот каторжник, бежавший из острога, бросается в Волгу. Вот арестанты, бежавшие из тюрьмы, вспоминают, как:
   
   Заковали ноги нам
   В цепи.
   Вспоминали по утрам
   Степи.
   За решеткой в голубом
   Быстро ласточки скользили.
   . . . . . . . . . . . . .
   Приносил нам сторож водки.
   Тихий вечер золотил
   Окон ржавые решетки.
   
   Эти отверженные способны к нежным и теплым чувствам. Трогательна песня плотника, который видит "в окне, из-за банок, взгляд подружки", "поступившей в услужение к прачке". Вот закипающая негою и зноем сцена свидания "под плетнем -- навесцем малым"...
   
   Тает трепет слов медовых
   В трепетных устах --
   В бледнорозовых, в вишневых
   В сладких лепестках.
   
   Вот злые песни ревности и мести. И наконец, "Виселица", быть может, самое сильное стихотворение книги, где звучат ноты некрасовского "Огородника"3.
   Не менее удачно изображен и "бред капиталистической культуры" в стихах "Маскарад", "Праздник" и др. Ядом разлагающегося быта пропитаны все стихи в отделе "Паутина". Воздух дворянских парков, домов с мраморными колоннами, со "старушкой, разрезающей торт", и лакеем Акакием, "боящимся ночных громил", -- все это отравлено как бы дыханием незримого вампира, который иногда показывается то в виде паука, высасывающего муху, то в виде горбуна "с угарным запахом папирос", "с восковым лбом" и в "ярко-огневом галстухе".
   Так противопоставлены в сознании поэта эти два мира: мир городского пролетариата и крестьянства, где среди бесконечного страдания вспыхивает пламя действительной жизни со страстями и радостями, и мир аристократии и капитализма, где жизнь давно уже умерла и на месте великолепного маркиза тащится урод-вампир с "угарной папиросой". Но и тут нет-нет да и запоет элегическая красота прошлого, и мы различим пушкинскую метрику:
   
   Там в бирюзовую эмаль
   Над старой озлащенной башней
   Касатка малая взлетит --
   И заюлит, и завизжит,
   Не помня о грозе вчерашней;
   За ней другая -- и смотри:
   За ней, повизгивая окол,
   В лучах пурпуровой зари
   Над глянцем колокольных стекол --
   Вся черная ее семья...
   
   Россия с ее разложившимся прошлым и нерожденным будущим, Россия, какой она стала после Японской войны и подавленной революции, -- вот широкая тема трепещущей современностью книги Андрея Белого.
   Недостатков в книге Андрея Белого много. Он неумеренно пользуется слишком звонкими рифмами, аллитерациями. Слишком часто встречаются: лапоть -- окопать, росах -- посох, утонешь -- Воронеж, сырости -- вырасти, Киев -- змиев, бродили -- лилий, окол -- стекол, лисий -- выси, мифом -- лифом (!?!), погибли -- библий и т. д. Бесплодно хочет стать рифмой созвучие: столицу -- виселицу (64). И можно ли, не подавившись, прочитать стих:
   
   Вниз из изб идут?
   
   К оригинальным недостаткам Андрея Белого относится злоупотребление будущим многократным, например:
   
   Злое поле жутким лаем
   Всхлипнет за селом.
   
   Надо бы: всхлипывает. При будущем получается ненужный оттенок многократности: нет-нет да и всхлипнет. Примеров такого будущего много: просверкает, тукнет, взмоется, прокружится, исчертит, взвеет и т. д.
   Андрей Белый идет за Некрасовым в изображении скорби народной. В безотрадных красках является ему Россия.
   
   И кабак, и погост, и ребенок,
   Засыпающий там у грудей: --
   Там -- убогие стаи избенок,
   Там -- убогие стаи людей.
   
   Характерно, что поэт видит в России все, что видел Некрасов, все, кроме храма, о камни которого бился головой поэт народного горя. "Скудного алтаря", "дяди Власа", "апостола Павла с мечом" нет в книге Андрея Белого. Правда, есть дьякон, но:
   
   Гомилетика, каноника --
   Раздувай-дува-дувай, моя гармоника!
   
   Это -- озлобленный Некрасов "Последних песен"4 и "Кому на Руси жить хорошо".
   Книга Андрея Белого называется "Пепел". Пепел чего? Прежних субъективных переживаний поэта или объективной действительности, -- пепел России? И того и другого. И если суждено поэту, подобно Фениксу, восстать из пепла для новых песен жизни и утверждения, то будущая его книга может быть только о "Боге угнетенных, Боге скорбящих, Боге поколений, предстоящих пред этим скудным алтарем"5. Без этого Бога и Россия, и народность, и наша личность могут быть только горстью "пепла".
   

КОММЕНТАРИИ

   Впервые: Весы. 1909. No 1. С. 84--86.
   
   1 Эту мысль Брюсов развивает в статье "Ключи тайн" (Весы. 1904. No 1). См.: Брюсов Валерий. Собр. соч.: В 7 т. М., 1975. Т. 6. С. 86, 93.
   2 Статья К. Бальмонта "Некрасов", основанная на лекции, прочитанной им в Москве 23 февраля 1903 г. в Обществе любителей российской словесности, была опубликована в журнале "Новый Путь" (1903. No 3), вошла в сборник статей Бальмонта "Горные вершины" (М., 1904).
   3 Стихотворение Н. А. Некрасова "Огородник" ("Не гулял с кистенем я в дремучем лесу...", 1846).
   4 В книгу Некрасова "Последние песни" (СПб., 1877) вошли его предсмертные лирические стихотворения, сатирическая поэма "Современники" и отрывки из поэмы "Мать".
   5 "Бог угнетенных, Бог скорбящих, / Бог поколений, предстоящих / Пред этим скудным алтарем!" -- заключительные строки гл. 1 поэмы Некрасова "Тишина" (1856--1857). См.: Некрасов Н.А. Полн. собр. соч. и писем: В 15 т. Л., 1982. Т. 4. С. 52.
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru