Въ море! Повѣсть К. М. Станюковича. Изданіе М. М. Ледерле. Спб., 1894 г Цѣна 1 рубль. Г. Станюковичъ спеціализировался на изображеніяхъ жизни моряковъ во время плаванія, какъ нѣкоторые художники-живописцы избираютъ своею спеціальностью писать картины, изображающія только море. Говорятъ, будто море разнообразно "до безконечности", и рисовать его можно несчетное число разъ въ различныхъ видахъ, не повторяя прежде написаннаго. Такъ ли это, мы не знаемъ,-- слишкомъ мало мы видѣли море для того, чтобы судить объ этомъ по личнымъ наблюденіямъ. Что же касается картинъ наиболѣе извѣстныхъ маринистовъ, то мы находимъ, что они очень нерѣдко повторяются, и въ большомъ количествѣ ихъ произведенія оставляютъ, все-таки, впечатлѣніе однообразія и скуки. То же однообразіе, только въ еще большей мѣрѣ, находимъ мы въ повѣстяхъ изъ морского быта г. Станюковича, въ особенности же въ томъ его произведеніи, о которомъ ведемъ рѣчь. Она распадается на двѣ неравныя и несходныя другъ съ другомъ части,-- на сухопутную и морскую. Въ центрѣ первой -- красивая адмиральша, единственная въ повѣсти дама, весьма неодобрительнаго поведенія. Ея супругъ, адмиралъ, говоритъ, что "она кокетничала, окружала себя поклонниками, слегка увлекалась", авторъ же добавляетъ, что адмиралъ не все знаетъ, такъ какъ увлеченіе ея однимъ лейтенантомъ, когда адмиралъ находился въ дальнемъ плаваніи, было не такимъ легкимъ, какъ это кажется мужу. Впрочемъ, адмиралъ говорилъ такъ, можетъ быть, лишь для того, чтобы не огорчить собесѣдника, милаго молодого моряка Скворцова, котораго онъ просилъ въ этомъ разговорѣ не уходить въ дальнее плаваніе, а остаться любовникомъ его прекрасной адмиральши. Добрый супругъ объясняетъ растерявшемуся молодому человѣку, что "привыкъ жить по собственнымъ правиламъ, такъ, какъ совѣсть велитъ..." А его адмиральская совѣсть велитъ ему держать при своей тридцатипяти лѣтней супругѣ для домашняго обихода только что произведеннаго изъ мичмановъ красиваго лейтенанта и уговаривать молодого человѣка погостить на дачѣ у адмиральши во время отлучки супруга мѣсяца на три. Такіе "благополучные" мужья бываютъ, конечно, не въ одномъ только морскомъ вѣдомствѣ, но и во всякихъ другихъ, и фигура адмирала повѣсти г. Станюковича не блещетъ новизною и оригинальностью, но самъ г Станюковичъ пожелалъ, должно быть, съоригинальничать, когда написалъ, что его адмиралъ "не сознавалъ всей нравственной красоты. своихъ собственныхъ правилъ..." Мы думаемъ, что съ такими представленіями о "нравственной красотѣ" г. Станюковичъ останется при особомъ мнѣніи очень немногочисленнаго меньшинства. Что же касается адмиральши, то она сію "красоту," въ своемъ супругѣ цѣнитъ по ея достоинству, ибо какъ только лейтенантъ Скворцовъ, чтобъ отдѣлаться отъ несносной барыни, по его собственному выраженію, "удираетъ" въ море, въ дальнее плаваніе, адмиральша приспособляетъ на его мѣсто другого лейтенанта, менѣе красиваго, за то болѣе наивнаго, который, однако, тоже не выдерживаетъ долго, тоже утекаетъ "въ море!..." Часть повѣсти, посвященная описанію плаванія, шторма, вахтъ, разныхъ корабельныхъ эволюцій, смотра и т. п. для насъ и, вѣроятно, для большинства читателей, по морямъ не плававшихъ, утрачиваетъ значительную долю привлекательности, такъ какъ безъ словаря трудно уразумѣть настоящую суть дѣла, когда авторъ говоритъ: "заѣло тали", "гротъ и фокъ садить", "поворотить оверштагъ", "авралъ", "гюйсъ", "брамъ-реи" и т. п. Про "авралъ" или "авральныя работы" мы знаемъ только изъ фрегата Паллады, что "авральная работа -- когда всѣхъ наверхъ..." А когда же "всѣхъ наверхъ"? Отвѣтъ: "Когда авральная работа". А насчетъ "оверштаговъ", "заѣданія талей" и проч. мы ничего совсѣмъ не знаемъ. Одно въ этой морской части повѣсти очень хорошо, это -- напоминаніе авторомъ нашимъ офицерамъ всѣхъ ранговъ, что не слѣдуетъ ругаться и бить матросовъ, не слѣдуетъ карманы набивать отъ "безгрѣшныхъ" доходовъ, а надо дѣло дѣлать честно и гуманно. Объ этомъ г. Станюковичъ повторяетъ во всѣхъ своихъ морскихъ разсказахъ, и прекрасно дѣлаетъ,-- авось хоть на комъ-нибудь изъ "воровъ шапка загорится". Въ повѣсти, о которой мы говоримъ, намъ встрѣтились "знакомыя все лица" по прежнимъ разсказамъ того же автора, изъ чего можно вывести два заключенія: первое,-- что морская служба не способствуетъ выработкѣ большого разнообразія характеровъ; второе,-- что имѣвшійся въ распоряженіи автора запасъ наблюденій надъ личностями моряковъ исчерпанъ его прежними повѣствованіями. Мы склонны думать, что второе предположеніе ближе къ истинѣ, чѣмъ первое, ибо, какъ ни разнообразно море, человѣкъ будетъ, все-таки, поразнообразнѣе.