Станюкович Константин Михайлович
История одной жизни. K. М. Станюковича

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Исторія одной жизни. K. М. Станюковича. Изданіе А. А. Карцева. Москва, 1895 г. Цѣна 1 руб. Самый усердный читатель, внимательно слѣдящій за всѣми новинками русской литературы, не можетъ себѣ представить того удовольствія, какое испытываемъ мы, подневольные читатели, когда намъ въ руки попадается настоящая хорошая книга, относительно которой мы увѣрены, что она надлежащимъ образомъ затронетъ чувства всѣхъ добрыхъ людей, расшевелитъ ихъ мысль и направитъ ихъ въ ту сторону, гдѣ таковая можетъ принести наибольшую пользу "униженнымъ и оскорбленнымъ", за чьи бы грѣхи ни расплачивались страдающіе. Великая заповѣдь "любить ближняго" получаетъ все значеніе свое лишь тогда, когда не за что любить этого "ближняго" и, наоборотъ, по условіямъ нашего общежитія, по обычаямъ извѣстнаго круга, по правиламъ кастовой морали, имѣются достаточныя основанія презирать не только "ближняго", но и самаго "близкаго" намъ человѣка. Быть свѣтскимъ праведникомъ и черезъ то пріобрѣсти привиллегію презирать -- очень не трудно, того легче быть свѣтски-приличнымъ человѣкомъ и демонстративно выказывать презрѣніе къ тѣмъ, кто отступилъ отъ программы кружковаго фарисейства. Этою программой даже обязательно требуется презрѣніе, и чѣмъ оно безпощаднѣе, тѣмъ оно считается иногда доблестнѣе, вмѣняется презирающимъ въ заслугу передъ обществомъ. Въ Исторіи одной жизни авторъ разсказываетъ довольно заурядную повѣсть свѣтскаго человѣка, навлекшаго на себя кары презрѣніемъ со стороны формально безупречныхъ великосвѣтскихъ родственниковъ, товарищей и знакомыхъ. Но далеко не заурядны, поучительны и трогательны въ этой повѣсти тѣ обстоятельства, которыя спасли и подняли нравственно погибавшаго "изгоя". Обыкновенная исторія заключается въ томъ, что молодой ротмистръ гвардіи Александръ Опольевъ промоталъ очень большое состояніе, завѣщанное ему бабушкой, надѣлалъ крупныхъ долговъ, докутился до выдачи фальшивыхъ векселей и спасся отъ суда благодаря лишь тому, что отецъ заплатилъ долги и выкупилъ фальшивые векселя. Но за то отецъ выгналъ сына изъ дома, родной братъ и остальные члены семьи отреклись отъ "негодяя", товарищи выгнали его изъ полка, знакомые вычеркнули его изъ списковъ. И блестящій когда-то "Шурка" Опольевъ отправился со ступеньки на ступеньку въ ту пеструю массу отбросовъ общества, гдѣ стираются всѣ соціальныя различія, обусловливаемыя родовитостью, чинами, образованіемъ, гдѣ теряются даже собственныя имена подъ равняющимъ всѣхъ гнетомъ нищеты. "Очаровательный Шура", братъ важнаго сановника Константина Ивановича Опольева, кузенъ княгини Моравской, очутился въ "лаврѣ" и получилъ трущобную кличку "графъ". По-петербургски "лавра", помосковски "крѣпость" -- это послѣдній пріютъ голи и нищеты, голодной и холодной, прикрытой лохмотьями, прокармливающейся уличнымъ подаяніемъ или преступленіями и позоромъ. По убѣжденіямъ, составляющимся съ высоты общепринятой морали сытыхъ и благополучныхъ, изъ этихъ "лавръ" и "крѣпостей" нѣтъ возврата; о попавшихъ туда,-- кто бы ни были они,-- не говорятъ, не вспоминаютъ, на лучшій конецъ имъ подаютъ на улицѣ монетки и на жалобныя письма высылаютъ съ лакеемъ рублевую бумажку. Та же общая участь постигла и "графа", остававшагося пока не совсѣмъ раздѣтымъ, босымъ и голоднымъ благодаря знанію иностранныхъ языковъ, остроумію и находчивости при выпрашиваніи милостыни. Въ своихъ мытарствахъ "графъ" познакомился съ жалкимъ оборванцемъ Антошкой, четырнадцатилѣтнимъ заморышемъ, неизвѣстно когда и неизвѣстно кѣмъ выброшеннымъ на улицу и подобраннымъ "дяденькой", т.-е. своего рода аферистомъ, набирающимъ бездомныхъ ребятишекъ и посылающимъ ихъ нищенствовать. "Дяденьки" и "тетеньки" содержатъ дѣтей какъ звѣренышей, посылаютъ ихъ на "работу", т.-е. нищенствовать, едва одѣтыми, кормятъ лишь настолько, чтобы дѣти не померли съ голоду, истязуютъ ихъ нещадно за плохую "выручку". Изъ кучки дѣтей, эксплуатируемыхъ "дяденькой" вмѣстѣ съ Антошкой, выдается шустрая дѣвчонка Анютка, любимица Антошки. Разъ, не выдержавши жестокостей "дяденьки", Антошка убѣжалъ къ "графу. Съ этого момента для нищаго "пропойцы" и "негодяя", какъ величаютъ Опольева его сановные родственники, начинается новая жизнь, потому что онъ нашелъ цѣль жизни въ заботахъ о несчастномъ мальчикѣ и нашелъ оправданіе жизни въ сердечной привязанности къ заброшенному ребенку и въ безграничной преданности обожающаго его Антошки. Мы не будемъ слѣдить за дальнѣйшимъ развитіемъ повѣсти, такъ какъ въ ней первенствующее значеніе имѣютъ тонкіе штрихи и тоны, которыми изображены всѣ дѣйствующія лица, входящія между собою въ соприкосновенія и въ конфликты, вызванные борьбой "графа", рѣшившаго спасти своего любимца и сдѣлать его "человѣкомъ". И прежде всего "человѣкомъ-то" дѣлается самъ "графъ", нравственно возрожденный совершаемымъ имъ добрымъ дѣломъ. Правда,-- немножко "по щучьему велѣнію и по авторскому хотѣнію",-- Опольеву сразу все удается, вовремя является необходимая денежная помощь, бодрящее сочувствіе добрыхъ людей, заступничество вліятельныхъ людей за несчастныхъ ребятишекъ и т. д. Но все это нисколько не выходитъ изъ сферы возможнаго и вполнѣ правдоподобнаго. Наиболѣе придирчивый читатель можетъ только сказать, что благополучному ходу "исторіи одной жизни" способствовали исключительно удачно сложившіяся обстоятельства случайнаго характера. Но сущность дѣла и мысли автора отъ этого нисколько не измѣняются, ибо вся сущность въ томъ и заключается, чтобъ указать людямъ на необходимость для спасенія несчастныхъ и гибнущихъ превратить подобнаго рода случайности въ заурядности, а ради этого отбросить предвзятые взгляды, обусловленные фарисейскимъ высокомѣріемъ и, въ свою очередь, обусловливающіе собою человѣконенавистническое презрѣніе къ падшимъ и порочнымъ, которымъ не достаетъ настоящаго дѣятельнаго сочувствія, теплаго привѣта для того, чтобы пріободриться и подняться нравственно. Сдѣлать этого нельзя никакими подачками, никакою благотворительностью, формальною и денежною, основывающею богадѣльни и пріюты, въ которыхъ есть все, кромѣ "живой души", живого дѣла, истинной материнской любви къ дѣтямъ, братскихъ отношеній къ взрослымъ, гдѣ, однимъ словомъ, есть всяческія благодѣянія, но нѣтъ благоволенія и уваженія къ личности, гибнущей хотя бы и по своей винѣ. Г. Станюковичъ, между прочимъ, изображаетъ въ эскизной картинкѣ пріютъ для дѣвочекъ, основанный княгиней Моравской по всѣмъ наилучшимъ правиламъ человѣколюбія, устанавливающимъ наилучшую систему религіозно-нравственнаго воспитанія нищихъ дѣтей. Впечатлѣніе отъ картинки, набросанной авторомъ, получается до крайности тяжелое и, насколько намъ извѣстно, довольно близкое къ тому, какое производятъ въ дѣйствительности подобнаго рода "институты" для нищихъ, осчастливленныхъ филантропическою дрессировкой формальной благотворительности... Вся Исторія одной жизни есть горячій призывъ къ настоящей любви къ ближнему и рѣзкій протестъ противъ презрѣнія къ павшимъ и гибнущимъ, къ порочнымъ и несчастнымъ, нуждающимся въ сочувствіи и любви неизмѣримо болѣе, чѣмъ сытые, довольные и безупречные.

"Русская Мысль", кн.IV, 1896

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru