Ткачев Петр Никитич
Юридическая метафизика

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   
   П. Н. Ткачев. Избранные сочинения на социально-политические темы в семи томах. Том пятый
   Издательство Всесоюзного общества политкаторжан и ссыльно-поселенцев. Москва. 1936
   

ЮРИДИЧЕСКАЯ МЕТАФИЗИКА1

"Энциклопедия законоведения". Сочинение доктора прав Н. Рождественского. 1863 г. С.-Петербург. "Юридическая энциклопедия или органическое изложение науки о праве и государстве на основании принципов этической философии". Сочинение доктора Аренса. 1863 г. Москва. "Естественное право или философия права". Фридриха Адольфа Шиллинга; перевод под редакцией Капустина. 1862-1863 г. Москва.

   Прошедший 1863 год был необыкновенно для нас счастлив... по части философии, особенно по части юридической философии. Вообразите, в один год целых три сочинения о философии и энциклопедии права и законоведения. Ведь для нас уж это роскошь, чистейшая роскошь. Со времен блаженной памяти Неволина 2 мы не читали на отечественном языке ни одной энциклопедии, ни одного рассуждения о философии права; а теперь вдруг три зараз. Российское юношество каким богам молилось ты? Однако юношество осталось ко всему этому, как кажется, совершенно холодным и безучастным. Мы убеждены,-- и имеем на это олень много оснований, -- что большинство тех, для кого были написаны и переведены книжки, выставленные в заглавии, не прочло их, а если и прочло, то разве так, более по обязанности, по долгу, "по рекомендации" профессора, чем по внутреннему влечению. Почему это так? А что это действительно так -- мы в этом нисколько не сомневаемся. В самом деле, если бы указанные книги достигли своей цели, если бы их читала молодежь, то они не прошли бы незамеченными и в литературе, чему живым примером служит учебник уголовного права г. Спасовича 3. О нем заговорили почти все журналы, а о сочинениях Рождественского, Аренса и Шиллинга никто (исключая, конечно, журналов специальных в роде "Журнала мин. юст." да "Юридического вестника" г. Калачева) не сказал ни слова. А между тем каждое из названных сочинении уже по самому заглавию своему, по именам, выставленным на обертке, возбуждает невольное внимание и любопытство. Ну, хотя бы энциклопедия Рождественского; ведь со времен энциклопедии Неволина на русском языке не появлялось в свет ни одного (забыли, впрочем, о "Юридической пропедевтике", соч. Штекгардта, бывшего профессором в училище правоведения, пер. с немецкого Толлем в 1843 г.; ну, да о ней уж лучше пройдем молчанием) сочинения по этой части, -- и вдруг в 1863 г. выходит такое сочинение, сочинение русское, оригинальное, сочинение русского заслуженного профессора, сочинение, которое должно, по выражению автора, дополнить энциклопедию Неволина. И о таком сочинении никто ни слова, будто это не замечательный факт! Теперь возьмем сочинение Аренса. Аренс -- германская знаменитость, в некотором роде ученый авторитет, представитель наиновейшей этико-философской школы (Краузе); сочинения его выходят несколькими изданиями не только в Германии, но даже и во Франции, -- ну, как бы, кажется, не заявить и нам своей радости, сочувствия, своего неописанного удовольствия по случаю перевода его энциклопедии на русский язык? Так нет, ни слова-таки не сказали. Разве это не замечательный факт? А Шиллинг, уже не говоря о нем самом и его книге, -- довольно того, что переведена-то она под редакцией Капустина 4, чего уж больше -- но нет, опять отмалчиваемся.
   Какая бы быть могла тому причина?
   Причина такого грустного явления, не преминут сказать сумрачные ученые и им подобные старички, -- причина всему этому -- лень и некоторое тупоумие, верхоглядство, неуместная торопливость, которыми отличается нынешнее молодое поколение. Против этого не спорим. Но, однако, почему же, несмотря на эту лень, тупоумие, верхоглядство и т. д. нашего молодого поколения, оно с жадностью бросалось и нарасхват читало Бокля (Буйницкий издал уже первые выпуски вторым изданием), Шлоссера, Гервинуса, Фохта, Молешотта, Милля и др., читало даже Куно-Фишера, а не читало Рождественского, Шиллинга, Аренса? Отчего это? Нет ли в самых этих книгах чего-нибудь такого, что отталкивает от них читателя? Поищем, поразберем, посмотрим.
   Что такое энциклопедия права? В чем ее основной характер?
   Сперва энциклопедия права была не более, не менее как каким-то аггрегатом разнородных сведений, каким-то сборником обозрений отдельных отраслей правоведения, обозрений кратких, сжатых, сухих, соединенных между собою чисто внешним, формальным образом, одним только переплетом. В каком виде она существовала в первое время своего возникновения, в таком виде она изложена во второй "особенной" части сочинений г. Рождественского. Сжатые обозрения различных отраслей права не дают обыкновенно никакого, или дочти никакого, ясного представления об обозреваемых предметах: отрывочные сведения, кой-какие общие идеи да целый короб номенклатуры, -- все это схвачено, так сказать, налету, поверхностно и, не уясняя нисколько сущности дела, оставляет между тем в голове неопытного читателя в высшей степени неосновательное убеждение, что он, читатель, прочтя, напр., у г. Рождественского "Обозрение оснований военного права", изложенное на 6 страничках, или финансового, изложенное на 4 страничках, или "законов благочиния" (т. е. полицейское право), изложенное на 19 страничках, и т. п. -- действительно что-нибудь знает о военном, финансовом, полицейском и тому подобных правах. Напрасное и чрезвычайно вредное убеждение. Оно приучает к поверхностности и верхоглядству. Читатель и не на шутку вообразит, что он всеведущ, хотя в сущности он только круглая невежда во всем. Понимание целой отрасли науки, повидимому так легко усвоенное после прочтения 5--6 страничек, еще легче и еще скорее спутывается, смешивается и, наконец, совсем испаряется из головы читателя и, испарившись, оставит еще твердую уверенность во всезнании. Вот это-то именно и худо. Однако такое преподавание энциклопедии объясняется и оправдывается обыкновенно следующим обстоятельством: энциклопедия, говорят, обозревая науки юридические в одной общей картине, дает возможность начинающему ориентироваться, установить свои понятия на этот предмет, усвоить себе какие-нибудь твердые точки опоры, знакомит его с отраслями законоведения и этим способствует выяснению его симпатий, определению его склонностей к той или другой части права. Но это обстоятельство не имеет серьезного значения, если мы вспомним, что наклонности и симпатии учащихся не играют в этом случае положительно никакой роли. Хочет ли учащийся или нет заниматься гражданским или уголовным правом, питает ли он особенную симпатию к военному праву и антипатию к полицейскому и т. п., -- для лиц, пекущихся об его образовании, это решительно все равно. Что бы там ни было, а он должен пройти в заранее определенном объеме (определенном, разумеется, помимо симпатий и антипатий учащихся) и гражданское, и уголовное, и полицейское, и военное, и всякое другое право. Зачем без нужды смущать учащегося, давая ему повод предполагать, будто он имеет право сам выбирать себе предметы, наиболее подходящие к его вкусу?
   Впрочем, энциклопедия в этом несовершенном виде отвергнута в настоящее время и теорией. "Энциклопедия, -- говорит Молль, -- не есть ни отрывочный выбор из науки, ни соединение всего достойного знания; она имеет задачею систематическое обозрение своего предмета, проникнутое одною общею идеею, служащею исходным пунктом и центром всего сочинения" ("Geschichte der Staatswissenschaft", т. I, стр. 114). В чем же заключается эта общая идея энциклопедии и правоведения? Энциклопедия обозревает различные отрасли права: право уголовное, гражданское, военное, финансовое, полицейское, судебное и др., каждая из названных отраслей имеет нечто общее друг другу, иначе и нельзя было бы их обозревать во взаимной связи. Это вообще будет, разумеется, понятие о праве, понятие равно приводящее в различные части законоведения. Итак, следует решить прежде всего вопрос о праве вообще, -- найденное решение и будет тою связующею нитью, которою энциклопедия соединяет отрасли правоведения в одно общее, неразрывное, гармоническое целое; без этой нити, без этой основной идеи, без этого руководящего принципа энциклопедия не будет энциклопедией, не будет истинною наукой в полном значении этого слова, -- она вечно останется жалким аггрегатом, скучною массою отрывочных, внешним образом соединенных сведений и определений, ничем более. Вся суть, следовательно, в вопросе: что такое право? Решение и уяснение этого вопроса составляет одну из главнейших задач юридической философии. Но как решить его? Какой метод для этого нужен?
   Наука выработала для этой цели главным образом два метода: философский и исторический. Из юристов первой школы (философской) одни идею о праве выводили из той или другой потребности человеческой природы. Гуго Гроций, напр.,-- из стремления человека к общежитию: Гоббес -- из необщительной натуры человека; Томазий объяснял право стремлением человека к блаженству; Руссо -- к свободе, а Вольф -- предопределением человека к совершенствованию и т. д. Другие же, напротив, веря в непогрешимость человеческого разума, выводили понятие о праве чисто умозрительным, рассудочным путем. Это был так называемый диалектический метод. Наконец, третьи считали право чем-то трансцендентальным, внечеловеческим, приписывали ему божественный характер (напр., Шталь и отчасти Вальтер, который, впрочем, принадлежит собственно не к чисто философской, а более к философско-исторической школе, см. его "Juristische Encyclopédie" Bonn. 1856 г
   Короче говоря, сторонники философского метода разделяются главным образом на два лагеря: одни выводили право из самой природы человека, из естественных потребностей и влечений его организма, другие -- из внечеловеческого начала, абсолюта. Но в сущности и те и другие немного чем разнятся: все они кладут в основание своих логических построений какую-нибудь гипотезу, какое-нибудь предположение, не считая нужным фактически проверять его и доказывать; эту гипотезу возводят на степень математической аксиомы, непреложного закона и с се помощью силятся объяснить и оправдать вое существующее. Но это только один оптический обман. То идеальное право, которое философия открывает путем умозрений и метафизических отвлечений, не воплощает и не создает положительного права; скорее наоборот: право положительное создает право идеальное; последнее относится к первому, как снимок, как копия к оригиналу.
   Углубляясь внутри себя, исследуя психическую природу человека или сущность трансцендентального абсолюта, философия, повидимому, черпает свой материал и свое вдохновение не из видимой природы, не из сферы положительного права, а из самой себя, выводит идею о праве не из действующего законодательства, а из вечных непреложных законов человеческого духа или какого-нибудь внечеловеческого начала. Но это только повидимому. Отстраняя одной рукой положительные законы, сложившиеся помимо ее воли в силу известных экономических и политических комбинаций народной жизни, другою -- она списывает потихоньку, полузажмурясь, правила и определения данного законодательства, обобщает их, возводит к одним основным началам, формулирует эти начала на своем туманном, отвлеченном языке, -- и потом самодовольно утверждает, что она открыла неизменные, разумные законы. в силу которых создается положительное право, которое воплощается и проявляется в ограниченной сфере действующего законодательства.
   Оптический обман. Эти законы создались в силу других оснований, других начал: философия не открыла эти начала, она пересказала только своими словами с помощью метафизических обобщений данные факты и явления и ничего более. Отсюда становится понятным, почему она так снисходительно относится к действительности, почему она не прочь даже признать (и действительно признавала) все существующее разумным и необходимым. В подтверждении наших слов мы считаем нелишним привести следующий пример, взятый нами целиком из одной из книг, по поводу которых мы пишем эту статью, именно из книги Шиллинга "Естественное право". В 1863 г. вышел 2-й выпуск этого сочинения, заключающий в себе философию гражданского права. Посмотрим же, как объясняет наш философ основные явления и формы социальной жизни, санктированные гражданским законодательством. Между различными правами, которые гражданские законы берут под свое непосредственное покровительство, самым важным считается, без сомнения, право собственности. Этим то правом и должна заняться по преимуществу философия гражданского права. И первый вопрос, который здесь возникает, будет вопрос: в силу какой необходимости существует подобное право, т. е. что вызвало и обусловило установление собственности? Вопрос великой важности, но уже при первой попытке решить его философия высказывает все свое бессилие, всю свою несостоятельность. "Право собственности, говорит Шиллинг на стр. 23,-- есть право первообразное и самостоятельное, т. е. право, врожденное природе человека" подобно тому как врожденны его природе право на личное существование, право на свободную внешнюю деятельность в пределах закона" и т. п. Но разве это объяснение? Таким образом же можно объяснить: с помощью врожденного права плантатор оправдывает свое господство над негром, тиран -- свою тиранию и свой деспотический произвол над слабым и угнетенным. Шиллинг и сам видит, что объяснять таким образом явления социальной жизни -- все равно, что ничего не объяснять, и полному через две же страницы он приводит другие, по его мнению, более убедительные мотивы: "Без частной собственности,-- говорит он (стр. 25),-- человек не мог бы удовлетворить своим материальным потребностям в течение земной жизни, не мог бы заявить и развить свою индивидуальность посредством свободного выбора образа жизни не мог бы даже исполнить многие нравственные обязанности". Но разве опять это неотразимые доводы? Почему без частной собственности человек не мог бы удовлетворить своим материальным потребностям в течение земной жизни? Разве для этого недостаточно простого владения, пожизненного пользования, как этого и хочет один современный французский философ 5? И исполнению каких именно нравственных обязанностей может помешать отсутствие частной собственности? Не подразумевает ли под этим Шиллинг нравственности обязанности родителей в отношении своих детей? Но это очень удобно могут выполнить родители и при несуществовании частной собственности. Но допустим, однако, что все, что говорит Шиллинг о праве собственности, совершенно справедливо. Право собственности врожденно человеку, врожденно людям, только оно одно дает им возможность заявить свою индивидуальность, удовлетворить своим материальным нуждам и нравственным обязанностям. Без него, следовательно, без этого права, существование человека неполно, несовершенно; без него он не выполнит назначения своей жизни ни в материальном ни в нравственном отношении. И так как кроме того, первообразное право, по уверению Шиллинга, "принадлежит равно всем людям" (стр. 3), то невольно возникает вопрос: почему не все люди собственники? Не создала ли философия такого идеального права, которое противоречит действительности? О, этого бояться нечего. Философия права не изменит и не выдаст установленной рутины, и понятно почему: ведь она сама из этой рутины черпает свой материал. Шиллинг, объяснив право собственности. как право, безразлично врожденное всем людям, без удовлетворения которого невозможно полное достижение целей человеческой жизни, делает сейчас же оговорку: не все вещи, видите ли, могут служить к общему пользованию всех людей; есть вещи, которые никоим образом нельзя подвести под исключительное господство отдельных лиц, -- есть зато и другие, которые способны сделаться объектами частной собственности.-- "Все люди имеют одинаковое право пользования вещами первого рода, что же касается до вещей второго рода, то каждому человеку должно принадлежать первообразное право не только пользоваться ими для удовлетворения или для достижения своих целей, но и право присваивать их себе, т. е. вступать в такую связь с ними, что они являются принадлежащими человеку и замкнутыми в сферу его свободы" (стр. 16), попросту обращать их в свою личную, исключительную собственность. Индивидуум, раз приложив к данной вещи свое общечеловеческое право апроприировать вещи, способные к апроприации, лишает этим самым фактически и юридически всякого другого индивидуума возможности владеть занятою вещью. Так что, напр., если бы вся масса земельной собственности и вся масса продуктов, производимых на земле, перешла в руки какого-нибудь меньшинства, то большинство de jure и de facto {По праву и в действительности. Ред.} теряет свое первообразное право на частную собственность. А спросим г. Шиллинга, можно ли потерять прирожденное право? В чем в таком случае состоит разница между правом прирожденным и правом приобретенным?
   Но что делать; юридическая, так называемая, философия не может противоречить действительности, и вот факт возводится в принцип.
   В чем же, однако, заключается по теории право собственности? "Право собственности вообще, -- говорит Шиллинг,-- состоит в полном юридическом господстве над телесною вещью или в праве исключительно пользоваться и произвольно распоряжаться ею, в праве употреблять ее вполне или по частям, 3 праве, наконец, передать ее другому или совсем уничтожить" (стр. 24 и 32). Однако это теоретическое определение несколько обширнее определения практического. Мы часто, напр., видим, что собственность конфискуется в пользу казны, что она отбирается за злоупотребления и превышения прав со стороны собственника Шиллинг сейчас это понял, и вот он вклеивает в свою книгу особый параграф под заглавием: "Ограничение прав собственности". Но на чем основываются эти ограничения, этого он не высказывает, он просто говорит: однако частная собственность подвержена многим ограничениям в видах интересов, напр. государства, или по определению положительного законодательства и г. п. Правда, он пытается мотивировать эти ограничение ссылкою на предыдущие параграфы (в 1-м выпуске), где говорится между прочим, что всякое право ограничено в своем приложении "высшим или самым общим законом в том смысле, что оно не должно служить к нарушению чужого права". Однако это последнее правило очень редко, как известно, соблюдается на практике. Шиллинг и это смекнул, и потому он делает следующую оговорку: "Но отсюда не следует, что приложение права собственности уже и тогда неправомерно, когда из него посредственно вытекает какой-нибудь вред для другого. Под эту оговорку можно подвести, разумеется, все, что хотите.
   Определив таким образом право собственности, ни дать ни взять как определяет его положительный закон, заранее оправдав все те неизбежные последствия, которые вытекают из этого права и из которых не все, далеко не все, оправдываются современною экономическою наукою, -- философия гражданского права воображает, будто она поняла идею собственности, будто она вывела ее законность и необходимость из сущности человеческого духа, человеческой природы или внечеловечского абсолюта! Возьмем другой пример.
   Между первообразными т. е. прирожденными, правами человека Шиллинг одним из главнейших прав человека считает право мучного существования. Вот как он определяет ЭТО право: "Право личного существования есть право человека, как лица, на жизнь и на сохранение себя в видимом мире. Это право обнимает оба элемента человеческой личности в земной жизни, т. е. тело и душу человека" (стр. 5). Из подобного широкого определения права личного существования непременно, как кажется, должно бы было вытекать право индивидуума на свою жизнь и смерть, т. е. право самоубийства. Однако нет. Шиллинг знает статьи уголовных кодексов, запрещающие самоубийство и увечья тела, угрожающие самоубийцам лишением христианского погребения и т. п. И вот первое положение он дополняет вторым, следующим: "Но из этого права, -- говорит он (стр. 6), -- отнюдь нельзя выводить права на самоубийство. Умышленное, сознательное самоубийство должно быть отвергнуто не только на нравственно-религиозном основании, так как жизнь по ее высокому назначению не может считаться даром, подчиненным произвольным распоряжениям человека" и т. п.; далее: "Право увечья, производимого человеком над собственным телом, также не может вытекать из права человека на его физическую природу. Увечье -- не только действие, противное разуму и нравственности" и т. д., "но оно еще может иметь следствием и нарушение права, в том смысле, что человек делается неспособным для отправления некоторых юридических обязанностей относительно других людей и государства". Как же теперь все это согласить с тем, что было сказано прежде о праве личного существования? Ведь по первому определению "человек имел право на свою жизнь и на сохранение себя в видимом мире". А по второму он не может не только лишить себя жизни, но и даже изувечить. Почему? Потому что это воспрещено положительным законом. А философия, выписав это положение уголовного кодекса, вообразила себе, будто она сама его отыскала и вывела из законов человеческого духа, будто оно прямо и непосредственно вытекает из предыдущих положений, хотя на самом деле, как видит читатель, оно прямо и непосредственно им противоречит.
   И таких примеров из одной небольшой книжки Шиллинга мы могли бы привести несчетное множество. Однако, боясь утомить читателя, будем лучше продолжать то, на чем остановились.
   Мы говорили о том метафизическом, умозрительном методе, к которому прибегает философия при решении вопроса о том, что такое право. Ответ как на этот, так и на вытекающие из него вопросы уже дан заранее положительным законом. Но философия делает вид, будто она ничего не знает об этих ответах: она предается безмятежному созерцанию души человеческой, она задается различными гипотезами, она умствует, делает обобщения, отвлечения и т. п. и, наконец, сама, без посторонней помощи, умозрительно решает заданные себе вопросы. Сличив попом полученные ответы с ответами, данными действительностью, и поражаясь их необыкновенным сходством, она торжественно провозглашает, что открыла законы, управляющие действительностью, что положительное право есть ни более ни менее, как воплощение права идеального, заключенного в человеческом разуме.
   Заслуга этого метода состоит в том только, что с помощью его открываются и выясняются те общие, основные принципы, на которых построено все здание положительного законодательства, те связующие идеи, которые -- рассыпанные в мелких долях по различным пастям гражданского и уголовного права -- соединяют их в одно неразрывное целое. Но философия не показывает, откуда явились эти общие принципы, чем они обусловливаются и оправдываются,-- потому что нельзя же ведь гипотезы принимать за доказательства. Положительное право, юридические отношения составляют одну из сторон общественного быта. Чтоб понять эту сторону, необходимо составить себе ясное, отчетливое понятие о тех основных принципах и началах, которые дают, так сказать, гон и направление всей социальной жизни общества. Какие это принципы? Экономические. Здесь не место говорить о влиянии экономического быта на его философию, литературу и религию. Мы имеем в виду одну только юридическую сферу этой жизни. Вся ошибка юридической философии именно в том и состоит, что она юридическую жизнь общества рассматривала отдельно от жизни социальной вообще, что она не хотела видеть той связи между юридическими и экономическими отношениями народа, что она, уединяя первые от последних, развивала и строила их путем умозрительных отношений, считала их за что-то самостоятельное, независимое, хотя в сущности они были зависимы и условны во всех отношениях. Понятно, почему для объяснения их ей приходилось обращаться попеременно то к психологии, то к метафизике, то к трансцендентальному абсолюту, то к народному гению,-- этому загадочному и мифическому нечто. Только в последнее время современная юридическая наука начала чувствовать, как ненадежна занимаемая ею почва, как фальшив употребляемый ею метод. И вот уже в методе изучения одной из отраслей права, именно в области гражданского права, -- реформа началась. Данкварт явился здесь благодетельным давно жданным реформатором 6. Он первый доказал, или, лучше, указал, на тесное взаимное отношение, существующее между экономическими и юридическими сферами народного быта, он доказал, что гражданское право есть не что иное, как известная форма, известное выражение экономической жизни народа. И с помошью этого нового метода, который можно назвать экономическим, он с блистательным успехом исследовал гражданское право римлян и германцев. Еще один шаг -- и этот метод будет применен к изучению права полицейского, уголовного и государственного. В самом деле, разве уголовное, полицейское и государственное право составляют нечто особенное, самостоятельное, независимое от права гражданского? Нисколько; их кажущаяся самостоятельность -- призрак, изобретенный метафизикой: в действительности же они во всех отношениях обусловливаются правом гражданским, служат ему дополнением. Бентам необыкновенно метко называл уголовное право оборотною стороною гражданского. Последнее, возникшее под непосредственным влиянием экономического быта страны, устанавливает известные юридические правила, формулирует гражданские отношения. Тогда как уголовное, полицейское и государственное право изобретаются единственно с целью только охранить и обеспечить уже данные формы социальной жизни; права эти не создают и не устанавливают ничего нового, они ограничиваются только одними запрещениями, и потому их деятельность, в отличие от деятельности гражданского права, по преимуществу можно назвать отрицательною. Но очевидно отрицание (т. е. уголовное право) вполне обусловливается положением (т. е. гражданским правом); с изменением последнего изменяется и первое; потому, если справедливо, что гражданское право создается под непосредственным влиянием экономических отношений народа, то это же самое будет справедливо и относительно уголовного, полицейского, государственного и всякого другого права. Метод, с успехом примененный Данквартом в первом случае, с неменьшим успехом может быть поименен и во втором. Но когда это будет -- Аллах то ведает. Данкварт, казавшийся реформатором в области гражданского права, в области уголовного не пошел дальше своих наставников и авторитетных предместников. В 1863 г. он издал в Германии свое первое сочинение по части уголовного права: "Die Psychologie und Criminalrecht". Уже по одному заглавию можно догадаться о содержании книги и методе автора. Он держится строго и с необычайною последовательностью старого метода -- психологического, стараясь объяснить уголовное право не началами экономическими, а началами чисто психологическими. Психология, говорит он в предисловии, в области уголовного права играет точно такую же роль, как политическая экономия в области гражданского.
   Тем не менее первый шаг к реформе сделан: сделать второй будет уже не трудно. А до тех пор станем читать юридические метафизики: их бессилие, их очевидная несостоятельность в деле объяснения права красноречивее всего свидетельствуют о настоятельности реформы, о необходимости скорейшего заменения метода метафизического методом экономическим.
   Однако мы все здесь говорим о методах метафизических в философских, а ничего не сказали о методе историческом. Быть может, этому методу именно и суждено спасти юридическую науку от вторжения в ее область чуждых ей наук. С помощью этого метода юристы, быть может, отвоюют свою самостоятельность и неприкосновенность? Нет. Исторический метод, в том смысле, как его понимал Савиньи и как его понимают новейшие представители этой школы (напр., Блуме, Варнкениг и др.), также мало способен уяснить сущность дела, как и метод философский. Известны крайние тезисы этой школы: право есть факт народного сознания, оно есть проявление и выражение народного гения, потому в юридической истории народа, т. е. в истории его положительного и обычного законодательства, содержится наилучший и единственно надежный материал для решения вопроса о праве. Но что же такое в свою очередь этот народный гений? Чем он обусловливается и откуда он берется? Очевидно, он есть не что иное, как продукт всей суммы социальных и экономических условий парадной жизни; следовательно, чтоб определить его, нужно определить сперва экономические условия, т. е. постигнуть экономический быт данной страны в данное время. Но историческая школа не думала об этом: народный гений, народное сознание и т. п., эти слова, сами по себе ничего не выражающие, сделались для нее каким-то магическим талисманом, каким-то волшебным ключом, с помощью которого она думала все открыть, все объяснить, все примирить. И эта школа, подобно школе философской, уединяла юридическую науку от экономической, отвлекла ее от живой действительности, превратила в мертвую формулу и, изучая ее в таком виде, вообразила, что она может понять идею права, подвести юридическую жизнь общества под одни общие непреложные законы, регулировать и осмыслить юридические отношения граждан!
   Впрочем, мы не можем останавливаться долго на этой школе. Сочинение, о котором мы намерены сейчас говорить, принадлежит школе враждебной ей, школе философской. Об этой последней мы уже говорили довольно: довольно, по крайней мере, для уяснения нашего личного взгляда на этот предмет. Насколько он верен, читатель может сам убедиться из дальнейшего изложения, в котором мы постараемся познакомить его с точкою зрения на право новейшей, этико-философской краузевской школы, полнейшим и последовательнейшим представителем которой является в последнее время Аренс. Мы убеждены, что даже очень немногие из той части публики, которой "юриспруденцию ведать надлежит", прочли энциклопедию Аренса; а что касается до другой части, которая относится к праву совершенно равнодушно, как будто это не ее прихода дело то об ней и говорить уже нечего. Она не читает юридических книг, юридические вопросы ее не интересуют; а между тем неудовлетворительное решение этих вопросов составляет одну из главнейших причин ее страданий. Странно, в самом деле: нам часто приходилось видеть юриста, читающего книги по естественной истории, филолога, занимающегося физиологией, историка, слушающего лекции химии, но никогда мы не видели, чтобы естественник, филолог или историк читали юридические руководства или слушали юридические лекции. Отчего это? Отчего общество с жадностью раскупает и нарасхват читает сочинения по естественным наукам -- физиологии, химии, зоологии -- и с убийственным равнодушием относится к сочинениям юридическим и юридическо-философским? Конечно знание физической природы человека, знание законов, управляющих физическим миром,-- все эти знания действительно необходимы для каждого мало-мальски образованного человека; невежество в этой сфере составляло и, к несчастью, до сих пор еще составляет одну из причин человеческих страданий. Но, с другой стороны разве не так же важно знание и изучение наук социальных? Отсутствие этого знания, грубое, жалкое непонимание юридико-социальных отношений и юридических форм народного быта, рабское преклонение перед данным фактом, невежественное презрение к законам, управляющим социальною жизнью общества, -- все это, вместе взятое, разве не служит вечным, неиссякаемым источником социальных непорядков и неправд, -- вечным тормозом социального прогресса. Мы со своей стороны, нисколько не умаляя великого значения естественных наук, с полным убеждением, однако, утверждаем, что изучение и распространение в массах наук социальных, преимущественно экономических, и -- как имеющих с ними самую тесную, неразрывную связь -- юридических в данную минуту едва ли не важнее, едва ли не приведет к более решительным и плодотворным результатам; чем все другие знания 7. Потому, если большинство читающей публики не слишком то расположено в настоящее время читать целиком специальные юридические и юридико-философские сочинения, то на литературе лежит обязанность знакомить ее, по крайней мере, с основными взглядами и положениями этих сочинений; таким путем юридические сведения скорее всего проникнут в массу читателей, популяризируются и дадут новый, прекрасный материал общественной мысли.
   Из трех сочинений, выставленных в заглавие этой статья, мы остановимся главным образом на одном, которое одно, по правде сказать, только и заслуживает серьезного внимания. Мы говорим об "Юридической энциклопедии" Аренса. И так как мы убеждены, что большинство публики мало или даже совсем незнакомо с ним, то мы постараемся вкратце, по возможности сжато и удобопонятно, уяснить читателю основной взгляд автора на право и энциклопедию вообще. Выше мы говорили, что энциклопедия не есть простои сборник разнородных сведений, скученных воедино чисто внешним, механическим образом. Разнородные отрасли правоведения должны быть соединены внутреннею связью, должны быть проникнуты одною общею идеей,-- и тогда только это будет истинная энциклопедия. Точно так же понимает это дело и Аренс. Вот как определяет он задачу энциклопедии: "Задача энциклопедии, -- говорит он,--заключается в том, чтобы посредством развития основных понятий и указания органической связи между всеми частями науки дать начинающему изучение возможность, с помощью руководящих точек зрения, ориентироваться, осмотреться в науке, познакомить его с ее объемом и с вытекающими отсюда требованиями по отношению правильности занятий наукой и вместе с тем внушить ему уверенность в возможности пройти научное поприще, при надлежащем разделении труда, с более и более возрастающим успехом в познании науки, тогда как без общих философских или энциклопедических основных понятий ум осужден переходить машинально от одного предмета к другому и его постоянно сопровождает чувство недовольства". И следовательно, юридическая энциклопедия тогда только в состоянии выполнить свою задачу, когда она "основывается на едином, органическом начале, определяющем во всех частях руководные, основные понятия и связь. Такая энциклопедия не может быть отделена от философии права и развиваема без юридико-философской основы". Разумеется, этою юридико-философскою основою, как выражается Аренс, будет идея о праве. Посмотрим же, как развивает он эту идею, откуда выводит и чем объясняет; это познакомит нас вообще с философским направлением его школы.
   "Первоначальный источник познания идеи права,-- говорит Аренс,-- есть сознание. А потому исследование сознания должно служить исходною точкою для познания этой идеи. В сознании лежит общая идея или мысль о праве; итак, прежде всего должно рассмотреть, как выражает ее наше сознание, т. е. исследовать ее психологически, анализируя, раздетая ее на отдельные составные части. Но так как право есть только одна сторона жизненных отношений человека и так как все эти отношения коренятся в сущности человека, то необходимо далее исследовать эту сущность в ее единстве и целости и в ней найти право, как ее особую сторону". Отсюда уже становится очевидным, в чем заключаются основные положения рассматриваемой нами школы. Идея права коренится в сознании, в самой природе человека; исследовать ее возможно только двумя путями; психологическим и этическим. С помощью первого анализируется человеческое сознание, с помощью второго рассматривается сущность человека как средоточия всех жизненных отношений. Аренс заранее уже объявляет, что выводимое таким образом понятие о праве тогда только и может считаться истинно-правильным, когда оно не противоречит действительности в существенно главных пунктах. Следовательно, его школа уже наперед определяет себе, хотя в общих чертах (конечно, она в в этом никогда сама не сознается), те основные, важнейшие положения, к которым она непременно должна притти после известного, более или менее продолжительного, психологического и этического анализа. Эти основные понятия, эти общие формулы правовой жизни народа уже даны действительностью, практикою. Почему действительность выработала именно такие, а не другие формы? Философия права этого не объясняет, да и не объяснит до тех пор, пока она не покинет своих ненадежных, шатких методов, пока она не покинет своих метафизических высот и не станет твердою ногою на реальной почве социальных наук. Жизнь создала право, иными словами, право обусловливается всею совокупностью социальных условий народной жизни; чтоб понять и уяснить себе его общую идею, следует вонять и уяснить принципы, лежащие в основе этой жизни, надо изучить экономические формы общественного быта: здесь-то именно и следует искать источника права, а не в человеческом сознании. Ведь само человеческое сознание почерпает свой материал из действительности, не оно его создает, а наоборот: данные правовые формы, содержащиеся в действительности, данные правила, установленные практикою, отпечатываясь в уме человека, обобщаются там, формулируются и образуют осадок, закваску того, что на отвлеченном языке называется "человеческим сознанием о праве". Оттого-то философия права, принявшая за исходную точку одно только это сознание, никогда не выйдет из тесного круга, очерченного действительностью, никогда не возвысится над рутиною, не разобьет тех тяжелых цепей, которыми она сковывает человечество. Жизнь древнего мира создала рабство, и философия поддержала его; средние века развили принцип иерархической подчиненности, принцип феодализма и крепостного права, схоластика оправдала и рационализировала эти принципы; наконец, в современной нам действительности существует много таких фактов, разумность и полезность которых безусловно отрицается науками опытными и социальными, как, напр., статистикой и политической экономией, -- но фактов, поддерживаемых и оправдываемых философией. Излишне приводить примеры: читатели сумеют сами отыскать их не хуже нас.
   Теперь, когда мы высказали свой личный взгляд на исходную точку аренсовой философии, будем продолжать знакомить читателя с дальнейшим развитием начал, усвоенных этико-философской школой.
   Идея о праве, как мы видели, коренится в сознании, составляет одну из сторон жизненных отношений человека. Постигнуть эту идею можно двояким образом: психологическим и этическим. Аренс исследует ее сперва психологическим, и результат своего исследования формулирует следующим образом: "Право есть форма, выражающая сообразность (т. е. согласие) свободной реальности и пользования свободой с человеческими отношениями. В этом определении права соединяются оба его момента: объективный и субъективный. Воля, или, точнее, свобода, есть субъективная способность, которая осуществляет право, но так, что оно должно быть определяемо в связи с объективными жизненными отношениями, должно с ними сообразоваться". Проще говоря: "свобода личная должна ограничиваться свободою всех, а потому не воля только, или свобода, творит право, но право коренится в отношениях человеческой жизни". В этом положении, так утвердительно высказанном этическою школою, уже слышится как будто веяние новой, живой, плодотворной, истинной философии, чуждой всякой метафизичности, философии, связующей воедино насильственно расторгнутые части социальной науки, философии, одним словом, которая будет называться не философией права, а социальной философией! Посмотрите в самом деле: "Право, -- говорит Аренс,-- коренится в отношениях человеческой жизни". Следовательно, чтоб постигнуть его, нужно изучить эти отношения во всем их разнообразии, надо уяснить их себе в сфере экономической, политической и вообще социальной, следовательно, бросить метафизику, надо обратиться за помощью к наукам, непосредственно наблюдающим действительность и выработанный ею общественный быт. Однако этическая школа не приходит к таким выводам,-- она боится ясности, она не может выбиться из душной сферы метафизики, она не может вполне отрешиться от мистического дуализма; ее вечно преследует как какой-то неотвязный кошмар представление о двойственности человеческой Природы, о бесконечной борьбе условного с безусловным. Недовольствуясь психологическим определением права, оказавшегося в результате продуктом двух факторов -- свободной воли человека (элемент субъективный) и жизненных отношении людей (элемент объективный) -- этическая школа дает ему еще другое определение, которое она выводит из сущности природы человека. "Человек, -- говорит Аренс, -- сознает в существе своем две стороны; с одной стороны, как существо конечное, он зависим во всех отношениях, он нуждается в посторонней помощи, он сам для себя недостаточен, сам себя не удовлетворяет, -- Словом он ограничен или условен всесторонне; с другой же стороны, человеку присуща сила, способность не только предчувствовать бесконечное и безусловное, верить в него и познавать его, но и волю свою направлять и определять так, чтобы постоянно расширять ограничения своей сущности и отчасти даже совсем устранять их. Эта высочайшая сила, присущая человеческому роду и действующая в нем,-- возвышаться над конечным и условным к бесконечному и безусловному, т. е. к божественно-необъяснимая из сущности человека как существа конечного, ограниченного, условного, этот божественный свет, орган божества в человеке, есть разум". Вслед за этим следует довольно красноречивый панегирик человеческому разуму. "Разум возносит человека на высшую ступень бытия, дает человеку личность, самоцельность, дает ему возможность в одной идее постигать и обнимать бесконечное и безусловное, возвышая волю над чувственным, условным, конечным и т. д. и т. д. Итак, в человеке борются две противоположные силы, два противоположные стремления: с одной стороны, он является существом условным, ограниченным, с другой -- чувствует неодолимую потребность стать выше условного, ограниченного, слиться с бесконечностью". "Эта сознаваемая человеком противоположность между своим конечным бытием и между требованиями высшего принципа, -- продолжает Аренс, -- примиряется и разрешается тем, что человек свободно поставляет для себя цель своей жизни, которую он приводит в исполнение и в которой соединяется для человека конечное и бесконечное. Человек должен стать, сделаться таким, каким он не есть, так что посредством цели соединяется для него настоящее и будущее, которое открывается перед ним как бесконечное". Эти цели или, лучше, эта цель жизни состоит в стремлении к "воспоминанию, выполнению, усовершенствованию и законченности". После такого определения цели человеческой жизни Аренс указывает на средства достичь еe. "В высочайшей степени совершенствуется человек,-- говорит он, -- посредством соединения жизни своей с богом, посредством религии; затем назначение человека исполняется в отношении основных его способностей: мышления и познания -- посредством науки или истины, как согласия между бытием и мышлением; чувствования -- посредством искусства изящного или полезного" и т. п. Таким образом, искусство, наука и религия дают жизни ее полноту и содержание.
   "Но это содержание, -- продолжает Аренс, -- должно быть еще рассматриваемо в отношении своего осуществления в жизни посредством воли. Отсюда вытекает понятие о добре, или благе, которое (т. е. понятие) не дает никакого нового содержания, но есть только общее понятие о содержании, долженствующем осуществиться волею в жизни, т. е. об общей цели жизни, вмещающей в себе нее отдельные цели". -- Как человек двойственен по существу своему, так точно двойственно понятие и о добре. Добро разделяется на безусловное (т. е. добро ради добра) и условное, ограниченное. На этой двойственности основывается представление о праве и нравственности. Нравственность есть такой образ действий, когда человек делает добро безусловно, ради самого добра. Право же есть соединенные в одно целое условия, которые должны быть выполняемы деятельностью человеческой роли для достижения разумных целей жизни.
   В этом определении права заключаются, как видит читатель, три существенные элементы: объективный -- разумные цели жизни, субъективный -- свободная деятельность человеческой воли и третий, связующий их: человек. Определению условия Аренс посвящает несколько длинных, туманно написанных страниц. Мы не будем утомлять читателя выписками, а постараемся вкратце передать ему своими словами содержание этих страниц. Условием вообще называется то, что определяет существование или деятельность чего-нибудь другого. Правоведение говорит об условиях, которые должны быть выполнены посредством свободной деятельности человека: выполняя эти условия, человек выполняет содержание своей жизни, расширяет круг своей деятельности. Достигается эго: 1) посредством вещей и действий других лиц; отсюда возникает право имущественное; 2) посредством более или менее постоянных общественных союзов между, людьми, союзов, имеющих или какие-нибудь особенные, частные цели, или цели общие, достигнуть которых одинаково важно для всех людей. К союзам последнего рода принадлежит союз семейственный и государственный. Для всех этих обществ или союзов право устанавливает условия, необходимые для их существования, и посредством этих условий дает возможность всем людям достигать цели своей жизни нравственно дозволенными способами -- помощью индивидуальной или соединенной деятельности. Читатель, однако, видит, что определение, которое этическо-философская школа дает праву, немного разнится от определения, даваемого ему положительным законодательством. Последнее также говорит: право (которое в этом случае называется законом), охраняя священнейшие права и интересы человечества, как, напр., право собственности, союз семейственный и т. п. (в прежнее время в этот список священнейших интересов человечества входило также рабство, крепостное право и т. п.), способствует человеку достигать разумных целей его существования. Определение философии, следовательно, немного противоречит определению действительности, практики. Но много ли определяет подобное определение?
   Познакомившись таким образом с основными началами аренсовой философии, зная, как относится этико-философская школа к важнейшим вопросам в философии: к вопросу о происхождении и сущности права, к вопросу о различии между правом и нравственностью, -- нам нет нужды (да нет к тому же ни времени ни места) следовать за автором "Юридической энциклопедии" в дальнейшем развитии его системы. Задача наша была познакомить читатели с основным взглядом автора, с его точкой зрения, -- приведенных выписок, кажется, вполне достаточно для этой цели. В заключение позволим себе представить краткий перечень предметов, входящих в состав этого сочинения. Мы думаем, что это, так сказать, чисто внешнее знакомство с книгой нередко может принести великую пользу. Если вопросы, о которых трактует сочинение, заинтересуют мало-мальски читателя, если он уже составил себе какое-нибудь, хотя бы даже приблизительно верное, понятие об основной точке зрения автора, то у него непременно явится желание узнать, как решает эти вопросы автор уже с известном ему точки зрения, насколько он при этом остается вере, своей главной идее, насколько эта идея благоприятствует всестороннему разъяснению истины и т. п. И вот книга прочитывается, а прочесть Аренса, даже и не записному специалисту, совсем не лишнее.
   В первой книге Аренс, определив, как мы уже показали, сущность идеи права и ее отношения к нравственности, рассматривает источники права вообще, как формы происхождения и дальнейшего образования права в человеческом обществе, потом переходит к рассмотрению государства, в котором осуществляется право, и заключает первую книгу разделением правоведения на части. Во второй ниже Аренс рассматривает историю права. Книга эта составляет существеннейшую часть всей энциклопедии; она разделяется на два отдела: в первом автор высказывает те общие начала, которые, по его мнению, определяют развитие права и государства, во втором же рассматривается историческое развитие права у новейших народов, преимущественно у германцев и римлян. Сперва автора говорит о взгляде направо восточных народов: индийцев, бактров, мидян, персов, далее китайцев и египтян, семитических народов, в особенности евреев, и, наконец, с большими подробностями рассказывает историческое развитие римского права до новейших времен и еще подробнее германское право. Во введении к этому последнему автор говорит также о происхождении и характере права у кельтических, древнегерманских и славянских племен: в конце же упоминает и о главных источниках истории права у славян. Этому своему всемирно-историческому обозрению автор предпосылает введение: в нем он высказывает такие мысли и положения, читая которые невольно начинаешь чувствовать, что недалеко время реформы, время обновления юридической философии, время соединения ее с другими отраслями социальной науки. Мы позволим себе, в подтверждение наших слов, сделать небольшую выписку из этого замечательного предисловия. "Право в своем историческом развитии должно быть рассматриваемо с двоякой точки зрения. Во-первых, оно должно быть познаваемо, оценяемо и усовершенствуемо, как органическая составная часть целостной народной жизни; оно следует также общим законам развития: подчиняется всем существенным влияниям, действующим пагубно или благотворно на целостную народную жизнь, И отражает в юридическом порядке, быте все основные силы, внутренние побуждения, преобладающие воззрения на жизнь, словом, весь характер и темперамент народа. Но, с другой стороны, право есть относительно самостоятельное жизненное отправление народа: как таковое, оно имеет свое своеобразное развитие, проявляется в особом центральном органе в государстве, и может стать преобладающим жизненным призванием народа, а также в своих государственных органах стать в противоположность с народною жизнью, нравами и потребностями, или от них отставая, или их опережая, но в обоих случаях приготовляя обществу великие кризисы. А потому одна из важнейших задач -- это познать и определить взаимодействие между правом и всею этическою народною жизнью вообще и в каждой эпохе". Следовательно, Аренс хотя и признает право за нечто самостоятельное, независимое, само из себя органически развивающееся, однако он не может вместе с этим не признать и то влияние, которое оказывает на право совокупность условий общественного быта, социальных и экономических форм народной жизни. Потому в своей "методологии" (приложенной к концу книги) он советует, между прочим, обратить должное внимание на изучение наук политических и исторических, в особенности же на пренебрегаемое ныне изучение науки народного хозяйства. Укажем теперь еще на одно замечательное место в том предисловии, о котором мы только что говорили. Аренс признает необходимость примирирения и соединения школы философской и школы исторической -- историко-положительного изучения права с изучением философским. Повидимому, это странно, даже невероятно. Ну, может ли кто быть, чтоб философия с ее идеальным представлением о праве дружески протянула руку грубой действительности, рутинной практике? Ведь между обеими ими должна бы лечь, как кажется, бездонная пропасть. Но не так на самом деле. Философия видит, что она в своих умозрительных построениях недалеко ушла от практики, а практика с своей стороны очень хорошо понимает, что эта философия есть в сущности не что иное, как метафизическое, отвлеченно-туманное формулирование развитых ею принципов, что в этой философии нет для нее ничего опасного, разрушительного,-- и вот обе они, сообразив все это, по-приятельски жмут друг другу руки и говорят о примирении, забыв свою прежнюю вражду. Этот факт, заявленный самим Аренсом, лучше всего подтверждает справедливость вышевысказанной мысли об отношении права умозрительного, идеального, к праву положительному, действующему.
   Но возвратимся, однако, к своему предмету.
   В третьей книге автор рассматривает частное право в глазных его чертах; в четвертой -- право публичное, хотя и не в столь обширном виде. Последняя книга разделяется на 2 отдела: в 1-м отделе говорится о праве государственном и общественном, во 2-м -- о праве международном. Говоря о государственном праве Аренс высказывает главным образом свои взгляд на современное положение этой науки и выражает необходимость про образования ее на других, более сообразных основаниях. Во 2-м отделе, относительно очень коротком, он определяет понятие и способ изложения международного права, бегло обозревает его развитие в истории и уясняет его верховные, основные начала. Наконец, в виде короткого приложения к сочинению присоединена методология, в котором автор излагает свой взгляд на изучение правоведения в связи с другими, родственными ему науками. Между этими науками он, разумеется, советует обращать наиболее внимания на изучение философии вообще и философии права в особенности впрочем, как мы видели, он не забыл упомянуть о науках экономических и политических.
   Методологией оканчивается юридическая энциклопедия Аренса. Обратимся теперь к отечественному, оригинальному произведению отечественного юриста-философа, доктора прав Н. Рождественского.
   "Энциклопедия законоведения" доктора прав Н. Рождественского вышла в свет в прошедшем году. Это несомненно, потому что на первой же страничке выставлен 1863 г.; кроме того, в "Отделе о судоустройстве" введены правила из "Основных положений" 8. По одним уже этим чисто внешним признакам становится очевидным, что эта энциклопедия, по крайней мере по времени своего появления в свет, есть произведение новейшее, современнейшее. Но, увы, эта внешность, т. е. год и ссылка на "Основные Положения", стоят в решительном разладе с внутренним содержанием Почтенного сочинения доктора прав Н. Рождественского.
   И если по году, выставленному на обертке, мы присоединяем ее к группе книг новейших, то зато по общему ее направлению, по ее духу мы должны отнести ее к далеким временам средневековой схоластики. Но все-таки, как бы ни мало удовлетворяло ученое сочинение научным требованиям, мы имеем право надеяться (чтоб не сказать требовать), что автор его откроет нам хотя какую-нибудь свою собственную мысль, выскажет нам хотя об чем-нибудь свое собственное, оригинальное суждение, особенно если автор считает себя и считается другими за специалиста, за доктора своей науки, если он имеет претензию поучать юношество, "жаждущее живого слова, живой мысли". Но у почтенного автора разбираемого сочинения нет ни одного собственного суждения,-- все у него заимствовано, повыхватано из других книжек, собственные же данные автора, как справедливо выразился один критик, состоят исключительно из цитат священного писания. Все другое -- бессвязная компиляция из сочинений немецких (Моль, Краузе, Фихте, Аренс) и русских (Неволин, Баршев, Мейер, Горлов) философов, юристов и экономистов. Возьмем, напр., хоть главу "О положительных (внешних нравственных) законах" (глава II, стр. 122). Посмотрите, как она составлена: § 1 "О необходимости положительных законов" целиком выписана из Неволина (ч. I в последнем изд. Андреевского, стр. 38, § 35); следующий затем параграф "Понятие положительного законодательства и его составных частей" начинается определением законодательства или права государства; определение это опять как есть целиком выписано у Неволина (см. "Энциклопедию" Неволина, ч. I, § 35, стр. 41, издание Андреевского), хотя автор счел за лишнее поставить его в кавычках, как это обыкновенно делается. После идет снова выписка из того же Неволина, но уже означенная кавычками, и этою выпискою параграф кончается. Следующий параграф ("Об источниках положительных законов") опять выписки, а отчасти компиляции, -- которые от выписок только тем и отличаются, ЧТО первые автор означает кавычками, а последние нет, -- из Неволина, и таким-то способом составлена вся эта глава. Особенная часть, т. е. та часть, где автор вкратце обозревает различные, отрасли правоведения: финансовое, уголовное, полицейское, гражданское и т. д. права, отличается точно таким же компилятивным характером. Напр., финансовое право компилировано по Горлову, гражданское -- по Мейеру и Неволину, уголовное судопроизводство -- по Баршеву, и т. д. Иногда автор откровенно указывает источники, откуда он делал свои заимствования, а иногда он предоставляет об этом догадываться самому читателю. Возьмем хотя, например, главу VII "Обозрение основных положений судебного правам (судопроизводство). Автор начинает ее бойким, уверенным, -- как будто он говорит от себя, -- определением понятия и состава судебного права. "Закон справедливости, -- говорит он, -- требует, чтобы нарушенные права наши были восстановлены и чтоб лица, учинившие противозаконные действия, подвергнуты были должному наказанию. Единственное средство, которое находится для сего в руках каждого отдельного человека, состоит в самозащите и самоуправстве. Но самоуправство недостаточно для восстановления нарушенных прав, и оно противно цели государства, потому не может быть в оном терпимо. Оно недостаточно, потому что частный человек не всегда может иметь такую силу, какая нужна для восстановления нарушенного права", ну, и т. д. -- идут длинные рассуждения о необходимости замены личного самоуправства правильно организованною государственною властью. Рассуждения этого автор не обозначает кавычками и не показывает даже, откуда он его заимствовал, так что мы можем предположить, что все это принадлежит ему самому. Не предполагайте, однако, этого, доверчивый читатель, потрудитесь-ка раскрыть книжку московского профессора Я. Баршева "Основания уголовного судопроизводства" и т. д.; на первой же страничке вы прочтете следующее: Вечный, постоянный закон правды и справедливости, сродной каждому человеку, выражаемый и осуществляемым каждым государством необходимо требует уничтожения всякого нарушения права и восстановления нарушенного законного состояния (v Рождественского это же самое сказано несколько проще, смысл однако, нисколько не изменен). Единственное средство, которое находится в руках каждого отдельного человека, состоит в самозащищении и самоуправстве. Но самоуправство, с одной стороны, недостаточно для Восстановления нарушенного законного состояния, с другой -- оно недостойно государства и не может быть в нем терпимо. Оно недостаточно, потому что частный человек не всегда может иметь такую силу, какая нужна для восстановления нарушенного права, И самозащищение, вместо того, чтобы служить средством к восстановлению нарушенного правосостояния, часто может быть поводом к новому, более значительному нарушению", ну, и т. д. Читайте, читатели, сравнивайте и поучайтесь. Мы не хотим только утомлять вас выписками, а то бы могли наполнить ими несколько печатных листав подряд. Но довольно об этом: ну, компиляция, так и компиляция, бог с ней, не все же нам гоняться за оригинальностью.
   Обратимся теперь к той умственной пище, у тем высоко-философским истинам, которые г. Рождественский предлагает на суд читателям. В чем сущность философских оснований почтенного доктора прав? Его философия очень не нова и, как увидит читатель, имеет некоторое сходство с только что разобранною философскою системою Аренса; мы перескажем в двух-трех словах всю ее суть, пусть тогда судит о ней сам читатель. Человек состоит из двух отдельных самостоятельных частей: первою он принадлежит земле, видимому, осязаемому миру, второю -- небу, невидимому, нравственно-духовному миру. Душа -- "высшая и превосходнейшая часть человека" (Аренс называет это разумом,) -- одарена многими, очень различными способностями, которые, однако, могут быть сведены к следующим трем: способности познания, чувствования и желания, т. е. уму, сердцу и воле. Соответственно этим трем главным способностям в душе человека существуют и три главные врожденные идеи: идея истинного, которую развивает ум, идея изящного или прекрасного, которая составляет достояние сердца, идея нравственно доброго, принадлежащая ведомству воли. Но, "кроме идеи истинного, идеи изящного и идеи нравственно доброго и справедливости, в душе каждого человека есть идея о боге, идея о существе совершеннейшем и бесконечном". Развитие всех идей, развитие по возможности полное, всестороннее, должно составлять главную цель и назначение человеческой жизни (то же, если помнит читатель, говорит и Аренс; по его мнению, наука, развивающая идею истины, искусство развивающее идею прекрасного, и религия, развивающая идею о божестве,--составляют все содержание нашей жизни). Но человек, преследуя ату цель (или, лучше, эти цели), образует около себя как бы круг жизни, средоточием которого является он сам, а окружностью -- весь остальной мир, вещи и люди. "При существовании бесчисленного множества людей является равномерно бесчисленное множество кругов жизни однородных (вероятно, автор хотел сказать однородных кругов жизни). Объем и содержание отдельных сфер деятельности, по особенным отношениям личностей, чрезвычайно различны, но существо всех одинаково, именно: дозволенное себялюбие (что за дозволенное себялюбе, и где граница между себялюбием дозволенным и себялюбием недозволенным, и кто или что делает себялюбие в "дном случае дозволенным, в другом запретным?) и отношение всего внешнего к своему лицу есть равномерно, одинаково. Равным образом законы, которым отдельный человек должен следовать в своем кругу, для всех одинаковы" (стр. 5). Автор разделяет эти законы на законы религия, определяющие отношения человека к богу; законы нравственные, определяющие разумные обязанности к самому себе и другим; законы юридические, определяющие взаимные отношения людей; "Правила благоразумия, предписывающие вам избирать лучшие средства для достижения цели, особенно в Обществе и в делах хозяйственных" (?). Но здесь прежде всего возникает вопрос, какая же разница существует между законом нравственным и юридическим и существует ли какая-нибудь? Автор на стр. 6 утверждает, что существует: в силу законов нравственных человек определяет свои отношения к самому себе и к другим людям, тогда как законы юридические определяют отношения людей друг к другу. Очень хорошо. Но мы все-таки не видим, какая же здесь разница. Посмотрите. А в силу нравственного закона определил свои отношения к окружающим его лицам В, С, Д, Е; точно так же и В, и С, и Д. и т д. в силу того же самого закона определили свои отношения к А и друг к другу. Следовательно, и нравственные законы определяют отношения людей между собою, как и законы юридические. Опять же спросим у г. Рождественского, какая же между ними разница? А ведь какая же нибудь да должна существовать. Но почтенный автор, как кажется, в этом последнем очень сомневается. Вот из чего мы это заключаем -- сочинение свое он озаглавил энциклопедия законоведения, т. е. энциклопедия юридическая в тесном значении этого слова; уже из самого заглавия видно, о чем тут должна итти речь: ну, разумеется, о законах юридических. Нет, ошибаетесь. Вот послушайте-ка, что говорит сам автор. Определив на стр. 26 и 27 понятие и разделение законов нравственных, которые он противополагает здесь законам физическим, Рождественский прямо объявляет, что "наш предмет составляют законы нравственные" (стр. 27). Отсюда следует, что нравственный и юридический закон, что право нравственное и юридическое, что, следовательно, энциклопедия наук нравственных и энциклопедия наук юридических -- это понятия тожественные, синонимы. Пойдем, однако, далее. Итак, предмет этого сочинения -- законы нравственные. Нравственные же законы разделяются на внутренние и внешние. "Правила, по которым должна действовать наша воля по собственному побуждению, называются законами нравственно-внутренними" (стр. 27). Что же такие за правила и как узнать, когда они истинны и когда ложны? "Признак истинных правил нравственности,-- отвечает на это автор, -- состоит в том, что совершаемые по требованию оных деяния, во всякое время одобряемы бывают людьми, имеющими ясное сознание о своей разумной и нравственной природе" (стр. 27). Хорош критериум, нечего сказать. Следовательно, все, что одобряют современники, а пуще современники-философы, имеющие, как само собою разумеется, наиболее ясное понятие о своей "нравственной, разумной природе",-- все это нравственно, разумно и законно. Нравственно было в древнем мире рабство, нравственна была в средние века инквизиция и пытка, нравственно было до крестьянской реформы крепостное право в России, нравственны бесчеловечные, варварские наказания, существовавшие и, к несчастью, еще до сих пор существующие в уголовных кодексах современных нам обществ, нравственно, одним словом, все тупое, бессмысленное, невежественное и рутинное, если только оно успело пустить настолько глубокие корни в наш общественный быт, если только оно настолько въелось в нашу плоть и кровь, что философия и наука не осмеливаются протестовать, не могут и не хотят возвысить свой голос за поруганную и распятую истину. Хорош критериум, -- ну, да бог с ним! Откуда же пришли к нам эти правила, эти нравственные законы? -- "Нравственные законы, -- говорит Рождественский на стр. 28, -- 1) врожденны человеку; 2) даны от бога, творца природы нашей; 3) они всеобщи, т. е. находятся во всех людях; 4) наконец, нравственные законы в главных требованиях своих у всех людей одинаковы, непреложны".
   Мы могли бы на этом и остановиться; уже отсюда читатель легко может видеть, что это за философия, которая вся основывается на таких точных определениях. Но чтоб показать, каким образом могла возникнуть отсюда идея о праве и обязанности, а следовательно, о законе и законоведении вообще, мы позволим себе сделать еще некоторые выписки и пояснения. "Человек,-- говорит г. Рождественский, -- одарен разумом и свободною волею. Разумная, свободная, сама себя определяющая воля означает самостоятельность духа, доказывает существенное отличие человека от окружающих его существ и есть резкая черта его богоподобия. Как бог есть сам от себя и сам через себя то, что есть, так точно и человеку даровал он силу и способность делать из самого себя то, чем быть ему надлежит, и сия сила есть свободная воля. Свобода, самоопределение есть главное свойство человека, первое и последнее условие его нравственного существования". Высказав это положение, как какой-то афоризм, не требующий доказательств, г. Рождественский уже ничем не стесняется в последующих своих соображениях; все идет у него, как по маслу. Каждый человек свободен, и все люди равно свободны; это сознание общей свободы, вкорененное в нашей душе, отражается в отношениях людей друг к другу. Считая себя существами нравственно-разумными и свободными, мы и других людей начиняем считать за нравственно-разумных, начинаем признавать и в них ту же свободу, которую мы уважаем в себе, и вот является потребность в ограничении нашей свободы, отсюда возникает понятие о правах и обязанностях, а следовательно, о законах. Равномерное определение и уравнение наших отношений друг к другу называется справедливостью. Таким образом, понятие о справедливости появляется, как легко может видеть читатель, вследствие настоятельной, практической необходимости, вследствие жизненных отношений, вследствие чисто случайных столкновений между людьми, одинаково одаренными свободою. Но г. Рождественский не хочет довольствоваться таким простым объяснением, прямо вытекающим из его же собственных положений. Он очень любит врожденные идеи. И идея справедливости, по его мнению, есть не что иное, как "врожденное, естественное чувство справедливости" и т. д. (стр. 33). Она (т. е. эта идея) Не входит в сознание наше извне, эмпирически, или она не обрадуется искусственно (согласием людей, положительными законами), но она неразлучна от первоначального самосознания нашего" (стр. 33). Теперь все остальное так просто, что о нем и говорить не стоит. Философия права готова: на основании всех этих данных легко оправдать и объяснить какое угодно положительное право, положительное законодательство. "Нравственно-внутренние законы, данные нам самим богом, врожденны, присущи всем людям, однако, если разум их (т. е. людей) не довольно образован, то требования нравственного закона могут быть для них не довольно ясными, а потому возникает необходимость в законе положительном, внешнем; этот внешний закон должен выразить свои требования прямо и вразумительно". Но внутренний закон, как мы выше видели, есть выражение божьей откровение, заповедь "высочайшего и совершеннейшего существа";-- внешний закон, являясь истолкователем внутреннего, играет роль объяснителя воли бога: отсюда один шаг, -- и мы очутимся в душной сфере католического теологизма и мистицизма; еще один, -- и мы сделаемся фаталистами, и веру в предопределение мы внесем в догмат своего исповедания
   И вот это-то г. Рождественский называет философией права! Философией права! Но разве это философия? Философия отыскивает общие непреложные законы, руководящие, объясняющие Обусловливающие собою данные явления действительности. Но законы эти, служа последним, заключительным выводом опыта, открытые или, лучше, наблюденные и объясненные не путем умозрения, не путем бездоказательных гипотез, а путем чистого эмпиризма и опытного анализа, -- такие законы могут и должны быть возведены на степень математических достоверностей, математических аксиом, такие законы, фактически проверенные и доказанные, могут и действительно служат к объяснению не только прошедшего и настоящего, но даже и будущего. Мы уже говорили о том, как и с помощью какого метода следует искать этих законов. После всего сказанного мы считаем излишним входить в дальнейший разбор книги г. Рождественского. Истины, им открытые, -- если б даже они и были действительными истинами, -- нисколько не уяснят сущности дела. Опять повторим: философия права тогда только и будет истинной философией, т. е. только тогда выведет и определит общие, основные законы, создающие и регулирующие правовую жизнь народа, когда она перестанет рассматривать право отвлеченно, отдельно от других отраслей социальной науки, как какую-то метафизическую, умозрительную формулу. Скоро или нет наступит это время, мы не знаем, но мы знаем, что реформа неизбежна, что признается же, наконец, разумность и целесообразность метода, с таким успехом примененного Данквартом к изучению гражданского права, и что тогда философия права, утратив свой метафизический характер, сделается наукой общественной, социальной.
   
   27 декабря 1863 г.
   

ПРИМЕЧАНИЯ

   1 Статья "Юридическая метафизика" была напечатана в No 1 "Библиотеки для чтения" за 1864 г. без подписи автора. Принадлежность ее перу П. Н. Ткачева устанавливается при помощи следующих соображений. В течение 1863 и 1864 годов Ткачев поместил в "Библиотеке для чтения" ряд статей, главным образом по вопросам права и судопроизводства. Другие сотрудники этого журнала юридических тем почти не затрагивали. Крайне характерны указания автора статьи на "тесное взаимное отношение, существующее между экономическими и юридическими сферами народного быта", и признание им того, что "гражданское право" есть не что иное, как известная форма, известное выражение экономической жизни народа". Ткачев уже в 1864 г. держался именно такого взгляда на отношение экономики к праву; это видно из другой его статьи, напечатанной в том же году и в том же журнале за полной его подписью ("Русский город", "Библ. для чтения", 1864 г., No 4--5, перепечатана а настоящем томе); в этой статье он мимоходом говорит о "возможности проследить со всею математическою строгостью связь явлений жизни экономической с явлениями жизни нравственной и юридической" {В анонимной рецензии на книгу С. Богородского "Очерк истории уголовного законодательства в Европе с начала XVIII века", помещенном в No 11 "Библиотеки для чтения" за 1863 г., также содержится указание на невозможность понять политический быт народа без изучения его экономического быта, так как первый обусловливается последним, "Экономический быт, -- читаем мы в этой рецензии, -- основанный на принципе, благоприятствующем неравномерному распределению богатств, внесет аристократические элементы в политические учреждения". Принадлежность этой рецензии перу Ткачева также представляется нам несомненной.}. Далее автор статьи "Юридическая метафизика". указывая, что немецкий юрист Данкварт с успехом применил экономический метод к вопросам гражданского права, говорит, что остается сделать еще один шаг -- "и этот метод будет применен к изучению права полицейского уголовного и государственного". Ткачев сам пытался сделать этот шаг. В числе его неопубликованных рукописей, хранящихся в Архиве революции и внешней политики в Москве, имеется статья, озаглавленная "Экономический метод в науке уголовного права" (статья эта воспроизводится в настоящем томе). Все эти соображения а также содержащаяся в статье "Юридическая метафизика" чрезвычайно смелая постановка вопроса о собственности, несколько неожиданная для столь умеренного по своему направлению журнала, каким была редактируемая в то время П. Д. Боборыкиным "Библиотека для чтения",-- дают полное основание признать, во-первых, что автором этом статьи не мог быть никто из ближайших постоянных сотрудников журнала и, во-вторых, что она принадлежит перу П. Н. Ткачева.
   2 К. А. Неволин, известный юрист, профессор Киевского, а затем Петербургского университета, автор ряда работ по истории русского права, издал в 1839--1840 гг. "Энциклопедию законоведения", которая долго оставалась единственным в России трудом по энциклопедии права. Эта работа Неволина была переиздана после его смерти в собрании его сочинений, вышедшем в 1857--1859 гг.
   3 Известный юрист и общественный деятель В. Д. Спасович, издал в 1863 г. "Учебник уголовного права", вызвавший в свое время оживленную полемику на страницах периодической печати. В своем "Учебнике" Спасович стал на точку зрения относительности нравственных идеалов. "Я никогда не мог помириться с теориями безусловной справедливости, -- писал он в предисловии к своей работе, -- пришлось отказаться от всякого вообще абсолюта, отвергнуть все отвлеченности, став на почве реализма, цель и задачу науки поставить в неусыпном наблюдении явлений живой действительности". Такая постановка вопроса вызвала ожесточенные наладки на Спасовича со стороны реакционеров Большую роль в этой полемике сыграло и то обстоятельство, что, как значится на обложке "Учебника" Спасовича, он был напечатан в типографии, принадлежащей известному деятелю польского восстания Иосафату Огрызко, как раз во время выхода в свет книги Спасовича подвергшемуся аресту. Травлю Спасовича начал проф. Московского университета по кафедре философии Юркевич, напечатавший в издававшейся Катковым еженедельной газете "Современная летопись" статью, посвященную разбору учебника Спасовича ("Педагогическая литература". "Совр. летопись". 1864 г., NoNo 9, 10 и 11). Юркевич квалифицировал учебник Спасовича как "галиматью" и "непрерывный ряд нелепостей", и обвинял самого Спасовича в "бестолковости", "безграмотности". и в стремлении "льстить каждой страсти и каждой глупости, если только эта страсть и эта глупость имеют кредит в наше время". Статья Юркевича была полна намеками на то, что Спасович сочувствует польскому восстанию, что он отрицает право собственности и право государства на наказание преступников, что он сочувствует материализму, что в его учебника "коммунизму посчастливилось" и т. д. Нападки Юркевича вызвали ответ со стороны Спасовича (см. его Сочинения, т. IV, Спб., 1891 г).-- Что касается Ткачева, то он напечатал в No 9 "Библиотеки для чтения" за 1863 г. обширную рецензию на учебник Спасовича {Рецензия эта анонимна, но принадлежность ее перу Ткачева устанавливается полным совпадением высказанных в ней взглядов на сущность и задачи наказания с теми, какие Ткачев развивал в других своих статьях, посвященных этому вопросу.}. Относясь сочувственно к стремлению Спасовича построить науку уголовного права на почве реализма, Ткачев вместе с тем указывал, что принятая автором точка зрения далеко не во всем проводится им последовательно.
   4 М. Н. Капустин с 1850 по 1870 г. был профессором Московского университета по кафедре "общенародного" права; автор нескольких работ по вопросам юриспруденции, отличавшихся компилятивным характером и не представлявших серьезного научного значения, типичный для своего времени образец бездарного цехового ученого.
   5 Ткачев, вероятно, имеет в виду Прудона, идеи которого привлекали к себе усиленное внимание русской мелкобуржуазной интеллигенции 60-х годов.
   6 Данкварт -- известный немецкий юрист, издававший сборник этюдов, под названием "Nationalokonomie und Iurisuprdenz" (Росток, 1859), один из которых был переведен на русский язык ("Гражданское право и общественная экономия", Спб., 1866 г.) В своих работах Данкварт устанавливал связь между гражданским правом и экономикой и старался раскрыть экономическую основу институтов гражданского права, признавая, однако, что некоторые из этих институтов являются юридическим выражением нравственного чувства и потому стоят только в косвенной связи с экономикой. В рецензии на вышеуказанный русский перевод книги Данкварта, помещенной в No 4 "Дела" за 1867 г., Ткачев указывал, что имя этого юриста будет неразрывно связано с великим и решительным моментом в науке истории права. "Данкварт,-- писал в этой рецензии Ткачев,-- первый отрешился от узкого и, как он сам говорит, шарлатанского воззрения на право, которым более или менее заражены все юристы. Он показал, что большая часть юридических норм суть только продукт норм экономических и что потому они не могут быть ни познаваемы ни изучаемы без понимания и изучения последних. Чтобы объяснить какой-нибудь юридический закон, какое-нибудь юридическое постановление, нужно только вникнуть в хозяйственные отношения людей, и мертвая формула одухотворится подобно известной мраморной статуе, одухотворившейся в объятиях ваятеля" ("Дело", 1869 г., No 1, стр. 69).
   7 Эти высказывания Ткачева представляют большой интерес, так как они свидетельствуют о том, что Ткачев еще в юношеские годы не разделял столь модного среди мелкобуржуазной интеллигенции 60-х годов отрицательного отношения и даже пренебрежения к общественным наукам. Как мы видим, он задолго до "Исторических писем" П. Л. Лаврова высказывался против одностороннего увлечения естественными науками.
   8 Ткачев имеет в виду "Основные положения преобразования судебной части в России", утвержденные Александром II 29 сентября 1862 г. и тогда же опубликованные во всеобщее сведение в качестве программы предстоящей судебной реформы.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru