Тур Евгения
О Саре Бернар и ее репертуаре на московской сцене

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

  

О Саррѣ Бернаръ и ея репертуарѣ на московской сценѣ.

I.
"Дама-камелія", пьеса въ 5 актахъ, Александра Дюма сына.

   Прежде чѣмъ говорить объ извѣстной артисткѣ Саррѣ Бернеръ, одной изъ любимицъ парижской публики, намъ надо сказать нѣсколько словъ о тѣхъ пьесахъ, въ которыхъ она явилась на московской сценѣ. Дебютомъ своимъ она выбрала извѣстную пьесу Александра Дюма сына: "Даму-камелію". Александръ Дюна сынъ, обладающій большимъ сценическимъ талантомъ, живостію, остроуміемъ и дерзостію монолога, быстротою дѣйствія, мастеръ въ смыслѣ аффектовъ; онъ мало заботится о психологической правдѣ, еще менѣе о глубинѣ и истинѣ чувства, о рельефности характеровъ, и преимущественно посвятилъ перо свое на описаніе того подпольнаго міра, который, какъ сальное пятно на богатой матеріи, расплывался все больше и больше и наконецъ захватилъ собою полъ-Парижа. Онъ завоевалъ себѣ этотъ подпольный, внушающій всякому порядочному человѣку отвращеніе, міръ, многія сферы, куда ему заходить не слѣдовало и гдѣ его появленіе сорокъ лѣтъ назадъ было бы немыслимо. Но съ тѣхъ поръ, какъ богатыя парижскія дамы допустили въ свои гостиныя пѣвицъ кафе chantante, извѣстныхъ своими цинически" шансонетками,-- съ тѣхъ поръ, какъ иныя изъ нихъ брали уроки такого пѣнія у этихъ женщинъ,-- съ тѣхъ поръ, какъ онѣ съ жадностію перенимали и перенимаютъ ихъ моды, отчасти ихъ жаргонъ и посѣщаютъ продажу съ аукціона ихъ мебели, уборовъ и драгоцѣнныхъ украшеній,-- онѣ вывели ихъ изъ того темнаго угла, гдѣ до тѣхъ поръ тѣ скрывались. Конечно, пьесы, въ которыхъ этихъ женщинъ выводили на сцену, сдѣлались модными пьесами. Адександъ Дюма сынъ попытался съ большимъ успѣхомъ опоэтизировать и воспѣть продажныхъ женщинъ. Мы очень хорошо понимаемъ и соглашаемся, что раскаивающаяся грѣшница, одаренная богатымъ умомъ и нѣжнымъ и добрымъ сердцемъ, можетъ сдѣлаться предметомъ комедіи; драмы и трагедія. Еще Викторъ Гюго въ своей драмѣ "Marion Delorme" вывелъ на сцену извѣстную куртизанку временемъ Людовика XIII и болѣе великій, чѣмъ Гюго, писатель, вѣчный пѣвецъ любви и юности, знаменитый, истый душою Шиллеръ нарисовалъ намъ образъ Эбали; но обѣ онѣ имѣли за собою право быть изображенными въ поэтическомъ и трагическомъ свѣтѣ: это право заключалось въ ихъ раскаяніи и глубоко уязвленномъ сердцѣ, сознавшемъ ту бездну паденіи, въ которую онѣ сошли или были свергнуты. Александръ Дюна сынъ, съ претензіей на чувство истинное и на поэзію, задумалъ изобразить женщину потерянную, безъ всякаго намека на раскаяніе. Пьеса его съ первой строки до послѣдней неправдоподобна и фальшива. Маргарита Готье, парижская красавица подпольнаго міра, живущая посреди чудовищной и позорной роскоши, удивляющая даже и свою среду своими пирами, брилліантами и затѣями, встрѣчаетъ молодаго Армана Дюваля и влюбляется въ него. Благодаря какому-то сказочному герцогу, который потерялъ дочь и нашелъ, что Маргарита похожа лицомъ на нее, она принимаетъ отъ него большія суммы денегъ, удаляется изъ Парижа въ его окрестности, въ богатую виллу, гдѣ поселяется съ Дювалемъ, не оставляя впрочемъ своихъ пріятельницъ, столь же, если не больше ея, порочныхъ. Въ разгарѣ этой псевдоидилліи новѣйшаго пошиба къ ней является отецъ Дюваля и умоляетъ ее возвратить ему сына, будущность котораго она губитъ. Когда Маргарита не сдается за его доводы, онъ, чтобъ окончательно поразить ее, говоритъ ей слѣдующую курьезную фразу: "У меня есть дочь, моющая, прелестная, чистая какъ ангелъ. Она любитъ молодаго человѣка и я выдаю ее за него замужъ. Онъ честный человѣкъ и она входить въ почтенное семейство, которое требуетъ, чтобъ и въ моей семьѣ все было достойно уваженія. Семья человѣка, который будетъ моимъ зятемъ, узнала, какую жизнь ведетъ мой сьнъ, и рѣшилась не давать своего согласія на предположенный бракъ, если Арманъ не откажется отъ этой жизни. Какъ бы вы ни были честны въ глазахъ Армана я въ моихъ глазахъ, вы не таковы въ глазахъ свѣта, который безжалостно затворитъ передъ вами свои двери, памятуя вашу прошлую жизнь. Маргарита! именемъ вашей любви умоляю васъ, подарите мнѣ счастіе моей дочери, которая не сдѣлала вамъ ни малѣйшаго зла и жизнь которой вы разобьете..."
   Въ этихъ словахъ всякое слово ложно. Гдѣ есть семья, которая не дастъ согласія на бракъ съ честной дѣвушкой, дочерью честнаго семейства, потому, что братъ этой дѣвушки имѣетъ отношенія съ парижской красавицей темнаго міра? Маргарита лучше всѣхъ другихъ должна звать, что все это больше чѣмъ преувеличеніе, простая, и даже не искусная, выдумка, ложь!... На такую грубую удочку нельзя поймать женщину, которая живетъ съ ранней молодости въ порочномъ кругу и хорошо знакома съ жизнью всякаго рода и круга людей. И откуда явилась эта чистота Маргариты въ глазахъ влюбленнаго Армана и еще больше въ глазахъ его почтеннаго и старого отца? Неужели надо влюбиться, уѣхать въ деревню и продолжатъ прежнюю порочную жизнь на иной ладъ, чтобы внезапно сдѣлаться чистой и непорочной?... Какъ бы то ни было, Маргарита растрогана и рѣшается немедленно пожертвовать собою, но какъ?-- Самымъ оригинальнымъ образомъ, удивившимъ даже въ Парижѣ, въ то далекое отъ насъ время, когда эта чудная пьеса появилась впервые, т.-е. въ 50-хъ или 55 годахъ. Послѣ этого цѣлый рядъ подобныхъ пьесъ истощилъ въ зрителяхъ запасъ недоумѣнія, пріучивъ ихъ къ фальшивой канвѣ, на которой рисовать можно все, что угодно. Маргарита пишетъ письмо къ богатому графу, принимаетъ его предложеніе, поселяется въ Парижѣ, въ роскошномъ домѣ-дворцѣ и возвращается къ прежней жизни -- въ тотъ омутъ парижскаго подполья, изъ котораго удалилась на время, и продолжаетъ свою развратную карьеру. Одна изъ ея пріятельницъ говоритъ, что она очень счастлива, измѣряя это счастіе количествомъ и качествомъ брилліантовъ, экипажей и роскошью помѣщенія. Однако Арманъ, уѣхавшій съ отцомъ въ провинцію, возвращается въ Парижъ, послѣ свадьбы сестры, мучимый своей постыдной любовью и терзаемый ревностью. На одномъ вечерѣ, гдѣ собрались всѣ знаменитыя красавицы варяжской темной среды, между которыми блистаетъ Маргарита своею роскошью и красотою, онъ выигрываетъ въ карты большую сумму денегъ и бросаетъ ей ихъ въ глаза подъ предлогомъ, что, живя съ ней на дачѣ, жилъ на ея счетъ и какъ продажной женщинѣ не заплатилъ ей за ея любовь. Маргарита содрогается и падаетъ въ обморокъ. Въ пятомъ и послѣднемъ актѣ она умираетъ отъ чахотки и отчаянія, отъ разрыва съ Арманомъ. Она плачетъ о разлукѣ съ любимымъ ею человѣкомъ, но не плачетъ о себѣ самой и своемъ позорѣ. Зрители присутствуютъ при смерти влюбленной женщины, но не удрученной раскаяніемъ грѣшницы. Ей не приходитъ на умъ покинуть позорную роскошь и приняться за честный, хотя бы и суровый, трудъ. Нѣтъ, она умираетъ посреди своего богатаго дома, окруженная тѣми же порочными подругами, и передъ самой смертію получаетъ письмо отъ отца Аркана. Почтенный, положительный старикъ пишетъ слѣдующія неправдоподобныя строки:
   "... Я напишу всю правду Арману. Я вамъ причинилъ много вреда и хочу загладить его. Онъ въ настоящую минуту далеко, но пріѣдетъ тотчасъ къ вамъ испросить не только прощеніе себѣ, но и мнѣ. Лѣчитесь и надѣйтесь. Ваше мужество (?) и ваше самоотверженіе заслуживаютъ лучшей будущности, и она настанетъ для васъ, Я вамъ обѣщаю это..."
   Но Маргарита слишкомъ больна и умираетъ... И такимъ образомъ она не получаетъ отъ почтеннаго старика награды за свою добродѣтель. Не торжество ли это самаго явнаго, самаго наглаго порока? А прежде всего не есть ли это искуственное сплетеніе самой обыкновенной интриги подпольнаго міра, построенной на лжи, съ претензіей на искренность и высоту чувства?.. Авторъ, повидимому, не подозрѣваетъ даже, что въ мірѣ физическомъ, какъ и въ мірѣ нравственномъ, есть необходимыя условія для жизни тѣхъ или другихъ созданій. Златокрылыя бабочки я птички не могутъ жить въ грязи, а гады витать въ лазури неба; падшія на послѣднюю ступень порока женщины неспособны испытывать чистой и безкорыстной любви, а еслибы чудомъ какимъ (какъ. исключеніе) испытали ее, то бѣжали бы отъ порока съ неописаннымъ ужасомъ и чувственъ омерзенія къ себѣ самимъ. Это омерзеніе къ пороку и себѣ самой и ведетъ въ жгучему раскаянію, а раскаяніе ввергаетъ въ чувство смиренія или въ суровый и тяжкій трудъ. Такъ случается въ дѣйствительности. Кто бывалъ на берегу моря въ Біарицѣ, тотъ слышалъ о пріютѣ для потерянныхъ женщинъ, которыя собрались въ одну общину, не замкнутую стѣнами, которыя въ потѣ лица обрабатываютъ песчаныя берега моря и живутъ, вѣчно одинокія, на скудныя средства, доставляемыя имъ продажей овощей. Вотъ что бываетъ въ жизни и какъ это далеко отъ бархата, брилліантовъ и дона-дворца Маргариты! Но она есть вымыселъ ловкаго писателя, а община есть дѣйствительность, есть воскресеніе души, разорвавшей сѣти морока и возвратившейся къ жизни труда и раскаянія.
   Сарра Бернеръ въ первомъ актѣ оставляетъ зрителя холоднымъ. Она является въ великолѣпномъ туалетѣ изъ блѣдно-палеваго атласа, съ такимъ изящнымъ шлейфомъ, что всѣ ея позы и въ особенности пріемы получаютъ изгибистую грацію, какая, увѣряютъ, бываетъ у красивыхъ имѣй. Когда она садится, ея нѣсколько тонкая, худая фигура изогнута граціозно; часто она пренебрегаетъ всѣми старинными правилами сценическихъ пріемовъ: такъ, напримѣръ, она долго ходитъ взадъ и впередъ по сценѣ, перемѣняетъ безъ нужды мѣсто, поворачивается спиною къ публикѣ, садится и встаетъ поминутно. Мы не порицаемъ ее за это. Лишь бы артистка воспроизвела изящно и вѣрно взятую ею на себя личность, а сидитъ ли она, ходитъ ли -- это все равно. До насъ нѣсколько утомило это безпрерывное хожденіе по сценѣ,-- это мѣшаетъ слѣдить за игрой, мѣшаетъ любоваться ею. Впрочемъ, въ первомъ актѣ особенно любоваться было нечѣмъ. Многимъ не понравилась аффектація, съ которою діалогъ и разговоръ на сценѣ артистка хотѣла непремѣнно сдѣлать разговоромъ въ гостиной и уборной. Поборники и любители естественности должны были придти въ. восторгъ отъ чрезмѣрной быстроты рѣчи Сарры Бернаръ. Иногда она говорила такъ скоро, что, несмотря на ея замѣчательную дикцію, какъ у всѣхъ артистокъ французской школы, за -нею услѣдить было трудно и слова ея сливались, хотя она произносила ихъ отчетливо. Но за то позы ея артистическія, выраженіе лица и въ особенности великолѣпные, блестяще освѣщающіе лицо, глаза произвели на всѣхъ самое пріятное впечатлѣніе. Во второмъ актѣ, въ которомъ дѣйствіе завязывается, туалетъ Сарры Бернаръ былъ еще изящнѣе и ея пріемы щеголихи еще замысловатѣе, но довольно большая и сентиментальная тирада была сказана нѣсколько холодно, хотя и искусно. Особенно холодно сказала оно слѣдующія слова, одни изъ тѣхъ немногихъ словъ въ пьесѣ, которыя могутъ затронуть въ-правду, безъ натяжки и фальши, сердце зрителя: "А построила будущность ною на любви твоей, я мечтала о деревнѣ и невинности, я вспомнила о моемъ дѣтствѣ,-- вѣдь и у пеня, какъ у всѣхъ, было дѣтство, что бы впослѣдствіи ни стало со мной!..." Слова эти, быть-можетъ единственно-вѣрныя природѣ, были произнесены ею довольно холодно и прошли почта незамѣтно. Публика много аплодировала, но эти рукоплесканія относились скорѣе къ личности красивой, граціозно, изящно убранной Сарры Бернаръ, чѣмъ къ артисткѣ, игравшей мудреную роль.
   Въ третьемъ актѣ артистка одушевилась. У ней были звука, отозвавшіеся въ сердцахъ зрителей я удивившіе тѣхъ, которые заинтересовались больше личностію и уборомъ ея, чѣмъ ея игрой. Разговоръ ея съ отцомъ, смущеніе ея при свиданіи съ нимъ, вопль, вырвавшійся съ словами: "Вы хотите потребовать отъ женя чего-то ужаснаго!" -- звучало болью сердца, внезапно сказавшеюся. Когда она писала письмо къ Арману, она плакала такимъ естественнымъ плачемъ, что многіе были убѣждены, что настоящія слезы текли изъ глазъ ея, тѣмъ болѣе, что глаза ея внезапно покраснѣли и вспухли. Эта краснота глазъ к вспухшія вѣки есть новѣйшій пріемъ парижской сцены. Разсказываютъ, будто, для большаго аффекта, артистки натираютъ глаза какимъ-то снадобьемъ, скрытымъ въ носовомъ платкѣ, которымъ онѣ обтираются. Если это правда, мы не будемъ винить ее за это. Хотя мы не требуемъ непремѣнно настоящихъ слегъ на сценѣ, но и не сторонники внезапныхъ и искусныхъ притираній: первое есть настроеніе артиста, чисто личная его особенность, послѣднее не есть искусство, а фокусъ для достиженіи цѣлей реализма. Что за дѣло зрителю, плачетъ ли артистъ въ самомъ дѣлѣ, вспухли ли у него вѣки?... Цѣль артиста -- заставить, наоборотъ, плакать зрителя и, наоборотъ, чтобъ у зрителя отъ слегъ вспухли вѣки, если уже надо непремѣнно достичь такого результата. Въ четвертомъ актѣ умирающая Маргарита были вѣрна дѣйствительности, умерла безъ отвратительныхъ конвульсій и задыханій, какъ то продѣлываютъ многіе, дѣйствуя не на душу, а на нервы зрителей; она умерла съ такою поразительною правдой, упала съ такимъ окостенѣніемъ членовъ, что удивили своимъ знаніемъ всѣхъ симптомовъ послѣднихъ минутъ жизни и первыхъ минутъ смерти.
   Публика приняла артистку благосклонно, покрыла ее рукоплесканіями и вызывала нѣсколько разъ. Въ это первое представленіе публика въ массѣ осталась, казалось, довольна, хотя и не была особенно тронута. Мы приписываемъ это больше пьесѣ, чѣмъ артисткѣ, и, конечно, по этой фальшивой к сентиментально-ложной драмѣ не будемъ судить о талантѣ Сарры Бернаръ. Жаль, что для своего дебюта она выбрала такую уродливо-задуманную, хотя умно и живо написанную, пьесу. Жаль тоже, что второстепенныя лица тамъ плохо исполняли свои роли, что пьеса потеряла всю жизнь на сценѣ. Она сошла какъ-то мертво и ничтожно, Чѣмъ много повредила самой Саррѣ Бернаръ. За то костюмы Сарры Бернаръ прельстили многихъ дамъ. Дѣйствительно, они были оригинальны, изящны, не бросались въ глаза пестротой и яркостью кратокъ и много помогли ей въ исполненіи роли, особенно въ первыхъ актахъ. Облеченная въ нихъ, Сарра Бернаръ казалась очень красивой собой и очень граціозной. Она походила я на красавицу, и на очаровывающую щеголиху, и на модную львицу темнаго міра. Въ устройствѣ костюмовъ видна артистка, о которой говорятъ, что она -- скульпторъ и живописецъ.
  

II.
"Фру-фру", комедія, въ пяти актахъ, Меліака и Галеви.
"Сфинксъ", комедія, въ четырехъ актахъ. Октава Фелье.

   Вотъ тѣ двѣ пьесы, которыя шли послѣ "Дамы-камеліи". Онѣ оказались гораздо ниже комедіи Дюма, которая, по крайней мѣрѣ, въ сценическомъ отношеніи состроена весьма живо и даже искусно. Обѣ пьесы -- и "Фру-фру", и "Сфинксъ" -- походятъ одна на другую и обѣ принадлежатъ къ тому обильному въ наше время роду пьесъ, которыя трудно измыслить какъ назвать. Это -- не комедіи, не водевили, не драмы конечно. Это -- какой-то незаконный, смѣшанный и въ сущности весьма плохой родъ пьесъ, безъ юмора, безъ комизма, безъ чувства, но съ легкимъ началомъ -- отрывистымъ діалогомъ я плачевнымъ окончаніемъ. Шутки безъ остроумія и веселость безъ оживленія въ первыхъ актахъ і Смерть въ послѣднемъ -- вотъ содержаніе, что однако не мѣшало имъ имѣть извѣстный успѣхъ на парижской сценѣ, а вслѣдъ затѣмъ и на многихъ другихъ сценахъ Европы. Эти пьесы составлены при большомъ знанія сцены, съ цѣлію произвести эффектъ, что и достигается. Главная роль въ пьесѣ "Фру-фру" была выполнена на парижской сценѣ весьма одаренной актрисой, Дэклэ, теперь умершей. Разсказывали, что эта Дэклэ играла въ Брюсселѣ. Она пользовалась особенною извѣстностью, когда Александръ Дюна сынъ увидалъ ее, открылъ въ ней несомнѣнный талантъ и увезъ въ Парижъ, гдѣ, благодаря его авторитету, она получила приглашеніе играть на театрѣ Гимназіи. Въ Парижѣ Дэклэ имѣла большой успѣхъ, особенно въ драмахъ и комедіяхъ Дюма еына и другихъ менѣе извѣстныхъ писателей. "Фру-фру" была сыграна ею съ большимъ успѣхомъ. Ранняя смерть прервала ея карьеру и многія ея роли перешли къ Саррѣ Бернаръ, талантъ которой и часто самая манера походятъ на талантъ Дэклэ.
   Содержаніе "Фру-фру" просто, незамысловато. Почти всѣ писателя современной Франціи не черпаютъ глубоко; Они остаются крайне довольны собою, остается довольна и публика, если дѣйствіе живо, если есть эффекты; но о характерахъ, о самой драмѣ никто -- ни тѣ, ни другая -- не заботится. Такова и пьеса "Фру-фру". Дѣвушка 18-ти лѣтъ, дочь легкомысленнаго отца, отъявленнаго, въ 50 слишкомъ лѣтъ, волокиты, любимая имъ, какъ игрушка, имѣетъ еще старшую сестру Луизу. Фру-фру есть прозвище, данное Жильбертѣ за ея рѣзвость, веселость и шалости. Вотъ что говоритъ о ней графъ Вальреасъ, влюбленный и желающій жениться на ней:
   "Дверь отворяется. Шелестъ юбокъ; онѣ какъ вихрь несутся внизъ по лѣстницѣ. Это -- Фру-фру. Она вбѣгаетъ, ищетъ, шаритъ, переставляетъ, передвигаетъ, болтаетъ, дуется, смѣется, напѣваетъ, прыгаетъ, танцуетъ, бренчитъ на фортепіано и убѣгаетъ. Фру-фру, всегда Фру-фру!"
   За эту милую вертушку и пансіонерку по нраву и лѣтамъ сватается другой сосѣдъ, богатый и серьезный, Сартори. Когда старшая сестра говоритъ ей объ этомъ, Фру-фру удивлена. Она всегда думала, что серьезный Сартори любитъ благоразумную сестру ея, Луизу. Фру-фру ошиблась на половину. Луиза дѣйствительно влюблена въ Сартори, но, убѣдившись, что она не любима имъ, жертвуетъ собою и совѣтуетъ сестрѣ принять предложеніе Сартори. Фру-фру совершенно равнодушна и объявляетъ, что она поступитъ -- какъ скажетъ сестра. У нея является одно возраженіе: "не черезчуръ ли уже Сартори человѣкъ достойный уваженія? И не говорилъ ли ей кто-то, что Сартори сдѣлаетъ блестящую карьеру? Чѣмъ это его назначали, на какой постъ прочили въ будущемъ? Посланникомъ?... Посланницей, быть посланницей,-- ахъ, еслибы можно было быть посланницей, не покидая Парижа!" Этотъ вопросъ рѣшаетъ дѣло. Фру-фру приметъ предложеніе и смѣясь замѣчаетъ: "Во мнѣ есть всѣ недостатки, которые г. Сартори долженъ бы былъ желать найти въ женѣ, чтобы быть вполнѣ несчастливымъ. Сомнѣваюсь, чтобъ ему удалось исправить меня. Я совершенно довольна собой и никакъ не желаю отдѣлаться отъ моихъ привлекательныхъ недостатковъ. Борьба между имъ и мною будетъ серьезнѣе, чѣмъ думаютъ. Положимъ, что онъ въ силахъ управлять Европой, но это нисколько не доказываетъ, чтобъ онъ былъ въ силахъ управлять Фру-фру".
   Послѣ этой тирады, сказанной Саррой Бернаръ чрезвычайно кокетливой мило, Фру-фру спрашиваетъ у Луизы, правда ли, что она любитъ Сартори, и, выслушавъ отрицательный, рѣшительный отвѣтъ ея, даетъ свое, согласіе на бракъ. Проходитъ 4 года. У Фру-фру сынъ. Мужъ любитъ ее, балуетъ и не входитъ съ ней ни въ какую борьбу. Она -- все та же Фруфру: ѣздитъ верхомъ, рядится, танцуетъ, играетъ комедію, кокетничаетъ, заводитъ себѣ пріятельницъ сомнительныхъ правилъ и доведенія. При Фруфру состоитъ прежній ея обожатель, графъ Вадьреасъ, который теперь влюбленъ въ нее серьезнѣе, чѣмъ прежде. Отецъ Фру-фру, гоняясь за какою-то актрисой, уѣзжаетъ въ Пештъ, и Фру-фру съ восторгомъ заставляетъ сестру поселиться у себя въ домѣ. Пока Фру-фру выѣзжаетъ, принимаетъ, веселится, Луиза управляетъ донокъ сестры, воспитываетъ ея сына и такимъ образомъ становится необходима ея мужу. Въ одно утро Фру-фру замѣчаетъ, что ей принадлежащее мѣсто жены и матери взято, что она лицо ненужное и что мужъ обращается съ ней какъ съ ребенкомъ. Она уязвлена, приказываетъ своему обожателю Вальреасу, къ которому неравнодушна, оставятъ не только ея домъ, но и Францію, и взволнованная говорить: "Я исполнила свой долгъ,-- посмотримъ, какъ исполнятъ его другіе!"
   Кажется, что объясненіе съ мужемъ и сестрой престо и возможно, по тогда бы пьесы не было. Авторы распорядились иначе. Мужъ не поникаетъ, по происходитъ въ сердцѣ Фру-ру, сестра тоже. Ужъ и безъ того раздраженная, Фру-фру пылаетъ гнѣвомъ и ревностію и объявляетъ сестрѣ, что она отняла у ней сына и мужа и можетъ ихъ взять навсегда, ибо она оставляетъ и домъ, и мужа, и сына. "Куда ты?" -- спрашиваетъ пораженная ужасомь Луиза. Но Фру-фру отвѣчаетъ: "Много хочешь знать!" -- и уходитъ.
   Эта сцена, ничѣмъ не мотивированная, ибо Фру-фру не изображена безъ памяти влюбленной и еще менѣе безумно-ревнивой, написана для одного аффекта и производитъ его. Въ четвертомъ актѣ Фру-фру въ Венеціи съ графомъ Вальреасомъ. Мужъ ее преслѣдуетъ, дерется на дуэли съ графомъ и ранитъ его. Въ пятомъ актѣ умирающая Фру-фру возвращается къ нужу и умираетъ, испросивъ у него прощеніе и позволеніе видѣть сына.
   Вотъ и вся пьеса, оконченная какъ бы наскоро,-- безъ характеровъ, безъ сильныхъ чувствъ, безъ страсти, безъ мотивированныхъ положеній и даже безъ прочувствованныхъ монологовъ. Самый діалогъ написанъ вездѣ отрывочными фразами. Умной и талантливой артисткѣ не во что вдуматься, не на чемъ создать лицо, ибо фундамента нѣтъ нигдѣ. Это даже не есть постройка на пескѣ, а карточная башенка на подобіе домина, гдѣ будто бы мажетъ обитать семья и происходить семейная драма. Въ этой пьесѣ вовсе нѣтъ драмы, ибо нѣтъ борьбы и коллизіи; нѣтъ и комедіи, ибо нѣтъ юмора, нѣтъ остроуміи, нѣтъ даже намека на умъ. Надо удивляться, хамъ изъ такой бѣдности содержанія умная артистка попыталась сдѣлать, сочинить что-либо.
   Выходъ на сцену Фру-фру, рѣзной дѣвочки съ залпомъ веселаго смѣха, былъ какъ нельзя болѣе удаченъ. Она вбѣжала, засмѣялась, сѣла, обмахивалась газетой вмѣсто вѣера -- чрезвычайно мило, граціозно и естественно. Сарра Бернаръ вела свою роль чрезвычайно оживленно и мило до самой критической сцены. Особенно была она прелестна и кокетливо смущена и озадачена, когда репетируетъ комедію, въ которой должна играть на благородномъ театрѣ въ пользу бѣдныхъ. Когда влюбленный въ нее графъ Вальреасъ хочетъ поцѣловать ее (что намѣчено въ пьесѣ, которую они оба репетируютъ), она сперва прешло уклоняется, а потомъ позволяетъ ему прикоснуться къ волосамъ своимъ съ граціозной ужимкой стыдливой робости. Вообще сцены кокетства и смущенія при возникающей любви передаются Саррою Бернаръ съ чрезвычайной тонкостію и мастерствомъ. Но лишь только настаетъ драма, пріемы ея становятся нѣсколько однообразны. Мы не хотимъ сказать этимъ, чтобъ она слабо передавала порывы страсти, но только, что она употребляетъ часто одни и тѣ не пріемы. И нельзя ее винить за это. Когда пьеса не даетъ зачатковъ характера, когда не только не во что вдуматься, но даже нельзя объяснить того или другаго поступка дѣйствующаго лица, тогда трудно передавать страсть и чувство иначе, какъ безличными образомъ. Да позволено будетъ намъ такъ выразиться. Мы не умѣемъ иначе объяснить нашу мысль, какъ примѣрами, взятыми не изъ той мелкой среды, о которой теперь говоримъ, а изъ другой, неизмѣримо высшей. Офелія любитъ иначе, чѣмъ гордая Корделія,-- Луиза Миллеръ въ "Коварствѣ и любви" Шиллера иначе, чѣмъ Клара въ "Эгмонтѣ",-- Андромаха иначе, чѣмъ Камилла; но мы такъ неизмѣримо-далеко отъ этихъ плѣнительныхъ образовъ, созданныхъ фантазіей поэтовъ, какъ далеко отъ коптящаго и тускло горящаго кинкета аванъ-сцены до звѣзды, мерцающей въ голубомъ небѣ. Говора о репертуарѣ Сарры Бернаръ, забудемъ о репертуарѣ великой Рошели, Ристори и Марсъ, забудемъ даже о репертуарѣ Розы Шэри, Фаргейль, Броганъ и другихъ,-- сойдемъ съ высотъ поэзіи и искуства на невзрачный подъѣздъ театра Гимназіи. Скажемъ правду: Сарра Бернаръ не можемъ играть типично, играя то, что составляетъ ея репертуаръ,-- конечно, тотъ, съ которымъ она явилась въ Москву. По-неволѣ ей приходится играть лично; но нельзя не замѣтить, что многіе пріемы она могла бы или умѣрить, или разнообразить. Въ "Фру-фру" поразила она непріятно трескотней скороговорки въ тѣхъ сценахъ, гдѣ изображала волненіе и силу страсти. Нельзя выражать ревность, негодованіе, гнѣвъ потокомъ скороговорки на одну ноту. Правда, дикція ея такъ прекрасна, что она отчеканиваетъ быстро стремящуюся рѣчь тамъ, что всякое слово можно явственно слышать, всякое слово отдѣляется отъ другаго, несмотря на быстроту, съ которою она ихъ произноситъ. Но эта скороговорка не есть выраженіе чувства, а только его аффектація; это есть претензія на страсть, будто бы потоками заливающей сердце. Въ этой скороговоркѣ не можетъ быть интонацій, нѣтъ чувства и правды. Мы допускаемъ ее въ рѣдкихъ фразахъ и весьма умѣренно, но не больше. Это не болѣе какъ средство произвести эффектъ, и эффектъ былъ бы произведенъ, еслибъ артистка де употребила этотъ пріемъ богъ мѣры. Слушать почти цѣлый актъ скороговорки становилось докучно. Вся сцена съ сестрой, гдѣ можно бы было ожидать столько различныхъ интонацій, ироніи, гнѣва, ревности, наконецъ, разражающейся въ словахъ: "ты все отняла у меня -- и мужа, и сына, такъ и оставайся же съ тѣмъ, что себѣ присвоила!" -- прошла монотонно и холодно именно отъ трескотни словъ. Правда, что къ скороговоркѣ и шепоту прибѣгали всѣ великіе артисты, но съ мѣрою. Но за то сцена съ мужемъ, когда онъ идетъ вызывать на дуэль похитителя жены своей, сошла превосходно, съ большимъ порывомъ, горячкою жестовъ и словъ и рѣдкою граціей движеній, особенно тогда, когда несчастная женщина цѣпляется за платье мужа и удерживаетъ его окостенѣлыми руками. О сценѣ смерти говорить не будемъ. Сарра Бернаръ, задыхаясь, заплатила малую толику реализму, но не мучила зрителя длинной агоніей; намъ казалось, что ей самой прискучило умирать на сценѣ въ каждой пьесѣ своего репертуара. Но что же дѣлать? Писатели современной Франціи особенно лакомы до смерти героинь своихъ на сценѣ, ибо артистка, умиравшая особенно реально, въ конвульсіяхъ и при искаженіи лица, привлекала толпою парижскую публику, жадную до новыхъ фокусовъ и всякихъ новинокъ. И писатели, и многіе артисты позабыли, что сцена не есть больница, что искусство воспроизводитъ на сценѣ страданія души, а не страданія тѣла, отъ котораго отлетаетъ духъ. Сарра Бернаръ не прибѣгала къ этимъ фокусамъ и не искажала своего выразительнаго лица подергиваніемъ личныхъ мускуловъ, не наводила на зрителя отвращенія и усталости, катъ случалась это со многими другими, въ особенности съ Круазетъ на сценѣ парижской. Скажемъ ей за это большое, спасибо.
   О пьесѣ Октава Фёлье, передѣланной изъ его же романа "Сфинксъ", много говорить не можно. Это -- ничтожный романъ и еще больше ничтожная въ литературномъ и артистическомъ смыслъ пьеса. Октавъ Фёлье -- извѣстный французскій романистъ и славится особенно своимъ нравственнымъ направленіемъ. Дѣйствительно, его нельзя упрекнуть ни за одно выраженіе сколько-нибудь рискованное, или за сцену сколько-нибудь неприличную. Сцены страсти и любви въ романахъ его такъ вылощены, выбраны, разукрашены, что нельзя не признать ихъ вполнѣ манерными, хоти и изящными. Кто бывалъ въ Римъ, тотъ помнитъ статуи Бернини, неломанная грація которыхъ не лишена прелести. Но это -- прелесть упадка искусства. То же можно сказать относительно романовъ Фёлье. Но въ наше время, когда найдутся женщины, которыя читаютъ Зола и его послѣдователей и подражателей, когда на сценѣ такъ часто можно слышать дерзкія, грубыя, циничныя выходки, когда доходитъ: и до того, что актриса раздираетъ на себѣ платье и бросается растерянная я полунагая обвинять себя въ вымышленномъ преступленіи,-- нельзя, роптать на приличнаго и отчасти конфетнаго Фёлье. Къ сожалѣнію, часто нравственность, ямъ преслѣдуемая и выводимая, намъ кажется не совсѣмъ здоровою и совсѣмъ не простою, а ухищренною, придуманною, преувеличенною. "Qui dit trop, ne dit rien" -- говорятъ французы весьма вѣрно. Мораль Октава Фёлье доходитъ до того, что женщина, которая ѣздятъ верхомъ, катается въ лодкѣ, гребя весломъ, которая весела, шутитъ, рѣзвится, вмѣщаетъ въ себѣ, по его мнѣнію, задатки пороковъ и уже сдѣлала шагъ на пути паденія. Неужели надо быть мрачной, безмолвной, неподвижной, чтобы быть добродѣтельной? Намъ всегда казалось любопытнымъ, какъ въ странѣ, гдѣ правы потерпѣли крушеніе, гдѣ семья почти распалась, требовательность въ отношенія женщинъ возросла до громадныхъ размѣровъ. Малѣйшее отступленіе отъ обычаевъ, или слишкомъ рѣзкія проявленія молодости. и веселости, даже проявленіе неумѣренной горести молодаго, не пріобыкшаго въ страданію, сердца -- считаются, во мнѣніи записныхъ цѣнителей и судей: нравственности, задатками шаткости правилъ и паденія. Многіе писателя, завоевавшіе себѣ имя писателей нравственныхъ, требовали скучной чопорности и какого-то фарисейства отъ женщины честной. Къ акту разряду писателей принадлежитъ и Октавъ Фёлье. Его нравственность -- чисто условная.
   Въ разсматриваемой пьесѣ молодая женщина, которая презираетъ мужа, почему и отчего, это не сказано,-- проживаетъ во время это отсутствія (онъ гдѣ-то въ морѣ далеко) съ его отцомъ, адмираломъ. Адмиралъ -- старый морской волкъ, какъ говорятъ французы (loup de mer) -- представленъ строгимъ блюстителемъ нравственности. Онъ сторожитъ невѣстку и стращаетъ ее и всѣхъ, ее окружающихъ, самосудомъ. "Если она обманетъ мужа,-- говоритъ онъ самъ и говорятъ о немъ другіе,-- я убью ее!" Но ни строгій надзоръ, ни угрозы -- не помогаютъ. Молодая женщина кокетничаетъ до-нельзя, рѣзвится, бѣсится, шалитъ и обманываетъ какъ нельзя болѣе ловко своего грознаго свекра. Всѣ мужчины ее окружающіе, влюблены въ нее. Только мужъ ея пріятельницы остается холоденъ къ ней и помышляетъ о томъ, чтобъ удалить отъ нея жену свою, считая пріязнь эту опасной. Онъ особенно заботится о нравственности жены, о приличіи, но заботится не впопадъ, ибо оказывается, что онъ самъ влюбленъ въ эту самую кокетку, отъ которой спасаетъ жену. Объясненіе въ любви происходитъ, кончается съ простотою, которая теперь въ особенномъ ходу во французскихъ пьесахъ. Безъ борьбы, безъ колебаній, безъ особенныхъ возраженій влюбленные порѣшили бѣжать: нравственный мужъ оставитъ жену, а щеголиха и львица -- своего, плавающаго въ далекомъ морѣ, мужа и своего, молніи извергающаго, грознаго стража, адмирала. Но она прежде бѣгства имѣетъ свиданіе съ своей пріятельницей, и когда та говоритъ ей, что она все слышала и все знаетъ, то столь же внезапно, какъ рѣшилась бѣжать, рѣшается лишить себя жизни. Она снимаетъ съ руки кольцо съ изображеніемъ сфинкса, вынимаетъ изъ него скрытый въ немъ ядъ, выпиваетъ его и умираетъ. Умираетъ опять на сценѣ!
   Тѣ же положенія, та же интрига, тѣ же дѣйствующія лица, какъ и во многихъ другихъ пьесахъ новѣйшаго жанра. О любви, борьбѣ съ собою, съ долгомъ, съ обстоятельствами -- нѣтъ и помина. Все упрощено. Отъ любви уцѣлѣла одна интрига. Героиня любятъ -- и тотчасъ бѣжитъ. Перестала любить -- возвращается, въ семейство. Если ее укоряютъ, она принимаетъ тотчасъ ядъ и умираетъ. Если рѣшилась выйти замужъ за А*, то полюбятъ В*, и наоборотъ. Это -- рецептъ, по которому написаны всѣ почти пьесы. Какое мелкое дно!... Какимъ образомъ плыть по этому мелководью, какъ управлять утлой ладьей, если, не пустить въ ходъ необычайной поворотливости?... Вотъ этою-то ловкою изворотливостью, необыкновенно щегольскою и изящною, обладаетъ Сарра Бернаръ. У ней есть неожиданныя движенія, эффектныя восклицанія, разнообразныя возы, которыми нельзя не любоваться. Голосъ ея -- гибкій и пріятный, вполнѣ выработанный для модуляцій -- много, способствуетъ прелести ея игры. Туалеты ея -- совершенство моднаго, искусства. Одѣваться изящнѣе, умнѣе, носить эти туалеты болѣе граціозно, съ, изученною простотой, конечно, невозможно. Сарра Бернаръ -- изящная француженка съ головы до ногъ и изящная парижанка до мозга костей. А это много значитъ. Въ этомъ заключается и ловкость, и умѣнье, и инстинктъ, и знаніе всѣхъ возможныхъ эффектовъ для достиженія успѣха. Въ поименованныхъ нами пьесахъ эффектъ и успѣхъ были полные.
   Послѣ этихъ пьесъ намъ надо сказать еще нѣсколько словъ о старой, относительно, пьесѣ извѣстнаго Скриба, о "Адріаннѣ Декувреръ", которую играли и играютъ всѣ извѣстныя артистки. Сама великая Рашель, прихотливо спустившись съ трагическихъ подмостковъ, снизошла до роли Адріенны Декувреръ и воплотила передъ удивленною публикой прелестный образъ сердечной актрисы временъ старой французской монархіи. Лишь только мы воротились за тридцать, сорокъ лѣтъ назадъ, пьеса, какая бы она ни была легкая, оказывается по отношенію къ новѣйшимъ пьесамъ серьезною. "Адріенна Декувреръ", не взирая на трагическое окончаніе, не болѣе какъ простая, даже не высокая, комедія, умно, тонко и хитро веденная, написанная слогомъ правильнымъ, изящнымъ, съ положеніями то комическими, то драматическими, безъ натяжекъ и безъ авторскаго самоволія, если позволительно такъ выразиться. Передъ зрителемъ являются не куклы, а лица; они живутъ, любятъ, умираютъ не по велѣнію автора, а по стеченію обстоятельствъ и столкновенію чувствъ. Въ "Адріеннѣ Декувреръ" можно найти тотъ пробный камень, который рѣшаетъ цѣнность таланта. Въ роли Адріенны мало знать эффекты к ими пользоваться, мало умѣть сказать отдѣльныя фразы съ тѣмъ выраженіемъ, которое внѣшнимъ образомъ затрогиваегь зрителей, шевеля ихъ. нервы, раздражая ихъ слухъ. Мало тутъ помогли бы и щегольскія движенія, и изгибы таліи,-- въ этой роли необходимо играть обдуманно, необходимо выказать настоящее искусство настоящей артистки. Въ роли Адріенны, если отстранить изъ интриги побочныя, запутывающія ее нити, есть много простоты, иного чувства и внезапнаго взрыва страсти и страданія. Вотъ въ краткихъ словахъ содержаніе этой прелестно написанной пьесы. Адріенна -- трагическая актриса, идолъ публики, слава которой гремитъ по Парижу -- сердечно и искренно любитъ молодаго, незнатнаго и небогатаго офицера. Она ѣдетъ на ужинъ, гдѣ должна встрѣтить знаменитаго героя и полководца, графа Царица Саксонскаго, и намѣревается замолвить слово за своего возлюбленнаго и испросить ему протекцію графа. Свиданіе настаетъ и въ графѣ Саксонскомъ, героѣ и полководцѣ, она узнаетъ того молодаго человѣка, котораго любитъ. Но тутъ то возникаетъ бѣда. Морицъ любимъ знатною дамой, которую и самъ любилъ когда-то, прежде, тѣмъ узналъ Адріенну. Адріенна по обманчивымъ признакамъ въ поведеніи графа Саксонскаго считаетъ себя оставленной, обманутой. Она знаетъ, что ея соперница, и, приглашенная къ ней, чтобы декламировать отрывки изъ своихъ лучшихъ ролей, пользуется этимъ удобнымъ случаемъ, чтобъ отмстить за себя. Въ припадкѣ неудержимаго гнѣва и негодованія, она выходитъ изъ себя и, указывая на знатную, замужнюю даму, подходитъ къ ней и говоритъ слѣдующіе стихи изъ Федры Расина:
  
   ... Je ne suis point de ces femmes hardies
   Qni goutant dans le vice une honteuse paix
   Ont se sa faire un front qui ne rougit jamais!
  
   Развязка проста. Адріена узнаетъ, что она не была ни обманута, ни оставлена, что Морицъ любитъ ее искренне, одну ее, но счастіе не суждено ей. Оскорбленная ею знатная дама отмстила ей за свое поруганіе. Адріенна отравлена и умираетъ на сценѣ, въ поэтическомъ бреду; въ чаду его она говоритъ стихи изъ одной своей роли. Эта простая, сердечная, трогательная роль Адріенны была исполнена Саррою Бернаръ прекрасно. И сцены нѣжности, и сцена неудержимаго негодованія, и сцена мучительной, но поэтической смерти были переданы съ неподдѣльнымъ талантомъ, удвоеннымъ искусствомъ выказать его во всей его полнотѣ и съ лучшей стороны. Не было ни одной ноты въ ея голосѣ, ни одного поворота головы, ни одного движенія и шага, которые бы она не сдѣлала умѣючи, какъ надо и какъ должно. Много страсти, много силы выказала Сарра Бернаръ къ этой роли, но еще больше изученія а школы...
   Но талантъ таланту рознь и его надо измѣрять по той рамкѣ, въ которой онъ является и въ которую укладывается. Всякое искусство имѣетъ ступени. Мадонну Рафаеля никто не осмѣлится сравнить съ прекрасной картиной Семирадскаго, а картину Семирадскаго можно ли приравнять въ картинамъ жанра Ѳедотова? Но изъ этого не слѣдуетъ, чтобы картины Ѳедотова не были прелестны... Не будемъ же по поводу Сарры Бернаръ вспоминать о Жоржъ, Дорвалъ, Марсъ, Рашели, Ристори; не будемъ проводить сравненій между ею и такими артистками, какъ Плесси, Алланъ, Разъ-Шери, Броганъ,-- не будемъ именно потому, что всѣ онѣ подвизались на поприщѣ болѣе широкомъ и серьезномъ. Всѣ эта поименованныя нами артистки играли такъ-называемую высокую комедію и серьезную драму; онѣ плыли глубже, боролись съ болѣе серьезными трудностями. Мы не утверждаемъ, что талантъ Сарры Бернаръ ниже ихъ таланта, но должны по репертуару судить о степени таланта и его цѣнности. Артисткѣ тѣсно или просторно въ извѣстномъ кругу дѣятельности? Гдѣ тѣсно, тамъ не остаются; гдѣ просторно, гдѣ привольно, тамъ всякій остается и освоивается. Сарра Бернаръ явилась съ выбраннымъ ею репертуаромъ, о которомъ мы сказали свое слово. Въ немъ, повторяемъ, нѣтъ глубины, нѣтъ характеровъ, не на чемъ задуматься, не во что вдуматься и трудно, создать роль осмысленную, гдѣ бы художественная правда ослѣпляла и очаровывала. При такомъ репертуарѣ создавать не изъ чего. Можно оживить, украсить, подогрѣть; можно изящно представить влюбленныхъ, кокетливыхъ, красивыхъ и нарядныхъ куколъ -- Фру-фру и Бланшъ (въ "Сфинксѣ"); можно, окрасить искуственнымъ свѣтомъ жгучую страсть потерянной женщины и на мгновеніе заставить забыть зрителей о ея продажности, какъ въ роли Маргариты Готье; можно, наконецъ, влить чувство, нѣжность и негодованіе въ стройную фигурку прелестной Адріенны: все это Сарра Бернаръ исполина превосходно, съ знаніемъ, искусствомъ, аффектомъ, граціей и доставила истинное удовольствіе зрителямъ. Въ сценахъ тонкаго кокетства она была неподражаемо-граціозна. Упрекнуть ее въ слабости исполненія было бы великой несправедливостью и неблагодарностью, ибо она подарила зрителямъ многіе часы удовольствія. Но это же можетъ искать высокаго эстетическаго наслажденія въ пьесахъ ея репертуара? Это не есть сфера великаго безсмертнаго искусства... Мы далеко отъ боговъ Олимпа, вѣчная красота которыхъ изваяна въ мраморѣ Пароса; мы находимся близъ условной красоты прелестной статуетки извѣстнаго французскаго скульптура Ладевеза, сдѣланной изъ обожженной глины. Эти статуетки прельщали многихъ даже и въ Римѣ, и мы помнимъ одну изъ нихъ, названную самимъ артистомъ порывомъ вѣтра (coup de vent). Она изображала прелестно одѣтую, по послѣдней модѣ, женщину, которая въ граціозной позѣ борется съ вихремъ, уносящимъ въ сторону ея модное, съ причудливыми складками, платье. Она съ усиліемъ удерживаетъ обѣими руками граціозно летящія юбки. Поза ея мила и относительно прелестна. Всѣ тѣ, которые не сумѣли восторгаться Аполлонами, Юнонами, Венерами и Марсами,-- а такихъ много, ибо это доступно не всякому,-- любовались порывомъ и буквально таяли отъ восторга въ мастерской талантливаго Ладевеза. И какъ неумѣстно вспоминать о Ватиканѣ и богахъ Олимпа по поводу Ладевеза!
   Останемся же въ той сферѣ, которую намъ предоставляютъ. Мы не имѣемъ ни малѣйшаго права спрашивать другой, высшей сферы. Намъ ее не обѣщали, а напротивъ того дали больше, чѣмъ обѣщали: Рядъ представленій весьма пріятныхъ, изящныхъ, умныхъ оживилъ застой московской жизни. Онъ доставилъ большое удовольствіе любителямъ сцены, тѣмъ болѣе, что мы не избалованы въ этомъ смыслѣ. Мы обѣдняли. Родившіеся и процвѣтавшіе когда-то на нашей сценѣ таланты похищены смертью, новыхъ же еще не видимъ. Всякая артистка и артистъ, обладающіе несомнѣннымъ талантомъ и искусствомъ, его удесятеряющимъ, и посѣщающіе насъ проѣздомъ, доставляютъ намъ тѣмъ большее удовольствіе, что оно рѣдко выпадаетъ на нашу долю. На справедливости намъ надо много благодарить заѣзжихъ артистовъ, одѣляющихъ насъ часть того удовольствія, котораго мы лишились дома со смертью лучшихъ нашихъ артистовъ, незабвенныхъ Щепкина, Садовскаго, Шумскаго, Васильева и другихъ. Публика до верху наполняла Большой театръ вовремя представленій Сарры Бернаръ и приняла ее благосклонно. Она отдала ей должное громкими рукоплесканіями, одобрительными криками, вызовами и букетами.
   Еще одно послѣднее замѣчаніе. Пьесы репертуара Сарры Бернаръ выигрываютъ много, если всѣ лица труппы играютъ хорошо и въ одну, такъ-сказать, ноту. Къ сожалѣнію, труппа Сарры Бернаръ очень посредственна, чтобы не сказать больше. Сарра Бернаръ выносила на своихъ плечахъ всю тяжесть или весь интересъ пьесъ, и мы должны тѣмъ больше цѣнить талантъ ея, что она съумѣла, играя одна, приковать сочувственное вниманіе публики и ея горячее одобреніе.

Евгенія Туръ.

"Русская Мысль", No 2, 1882

  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru