Кривич Валентин
Заметки о русской беллетристике

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    С. Гусев-Оренбургский, Неверов, О. Форш, Н. Гумилев, Сазанов, Э. Гольдштейн, М. Премиров, Б. Лазаревский, В. Тан

  

Валентинъ Кривичъ

Замѣтки о русской беллетристикѣ

   Они довольно печальны -- беллетристическіе итоги отзвучавшаго лѣта. Въ пухломъ августѣ "Современнаго Міра" за кончились "Грaни" -- длинная и скучная повѣсть С. Гусева-Оренбургскаго. На фонѣ надоѣвшей декораціи зарева и дыма по обыкновенію вяло, топчутся безликія маріонетки, которыхъ авторъ заставляетъ разыгрывать мелодраму.
   Прогрессивная попадья и консервативный священникъ, грузно-пьяный становой и преслѣдуемый сознательный крестьянинъ, разгромъ усадьбы и конспиративныя сборища -- сколько разъ уже все это изображалось и даже чуть ли не тѣмъ же г. Гусевымъ-Оренбургскимъ. Право, кажется что всѣ эти звѣроподобные чины уѣздной администраціи и рабочіе съ открытыми лицами на разгромахъ и погромахъ давно и разъ навсегда были кѣмъ то сочинены и теперь только воспроизводятся машиннымъ способомъ въ три краски и цѣлыми дюжинами за-разъ.
   Если беллетристъ этотъ и умѣлъ танцовать только отъ привычной печки, то все же въ прежнихъ вещахъ его нѣтъ нѣтъ да и промелькнетъ вѣрно и интересно зафиксированное пятно, здѣсь-же -- да вотъ хотя бы образчикъ изобрѣтательности автора "Граней", во время разгрома усадьбы кто-то тащитъ изъ сада статую, вокругъ ревъ ужасъ и огонь, но "Хлѣбодаровъ (помѣщикъ) забылъ уже пылающій домъ, разбитые амбары, грозящее разореніе... лишь лицо богини видитъ онъ "Варвары" -- кричитъ онъ вѣдь это Венера Милосская"... -- a вслѣдъ за нимъ выступаетъ и героиня повѣсти, попадья и, защищая статую отъ огня, бросаетъ толпѣ: "Нельзя!" "Это Вѣчное... "это Красота". -- послѣ чего сконфуженный Титъ ", бережно ставитъ Венеру".
   Эта Венера Милосская безподобна и надо ли послѣ этого удивляться, что нѣкоторыя духовныя лица его повѣстей стилизованы, по меньшей мѣрѣ, Соловьями-Разбойниками, a скромные батюшкины коняки оказываются бѣшеными мустангами мексиканскихъ прерій. Съ большимъ удовольствіемъ читается въ той же книжкѣ "Совр. Міра" разсказъ г. Невѣрова "Музыка". Тамъ правда, нѣсколько наивно и неувѣренно, но все же внимательно и тепло зарисованы мягкія переживанія семнадцатилѣтней Клавденьки. Только кончается эта бемольная, притушенная лѣвой педалью, "Музыка" какимъ-то ужъ очень безвкуснымъ и несуразнымъ диссонансомъ: ночной сторожъ ни съ того, ни съ сего поджигаетъ флигелекъ, откуда слышался тихій, вечерній рояль Клавденьки. Въ августовской "Русской Мысли" останавливаетъ на себѣ вниманіе "Медвѣдь Панфаліилъ", граціозная сказка Ольги Форшъ о шестилѣтнемъ Ѳомѣ увезенномъ въ лѣсъ старымъ медвѣдемъ и "омедвѣдившемся" тамъ
   Ольга Форшъ любитъ и тонко воспринимаетъ природу. Шорохи весенняго лѣса, ароматы травъ и горячей земли, интересно преломляются въ ея фантазіи, придавая сказкѣ что-то живое, зыбкое, немного пожалуй, затѣйливое. "Въ послѣднія сумерки передъ темной ночью выходили изъ цвѣтовъ хорошіе запахи, всѣ въ зеленыхъ чулкахъ и водили Ѳому по туманамъ. Запахи научали ни чемъ ровно не думать". Конечно, намъ, такъ недавно еще дочитавшимъ 23-ю сказку Щедрина, долго еще будетъ чудиться гдѣ-то "за сказкой", колющій ребусъ, но сказки Ольги Форшъ и точно миѳы и напрасно подъ мохнатой маской стараго Панфаліила вы стали бы искать чей-то знакомый профиль, a къ непривычной пестротѣ сказочныхъ арабесокъ подбирать шифръ. Арабески О. Ф. не тайнопись, онѣ -- интимное и свѣжее, хотя вовсе и не наивное творчество.
   Въ запоздавшемъ іюлѣ "Вѣсовъ" отмѣтимъ новеллу H. Гумилева "Скрипка Страдиваріуса".
   Рѣчь идетъ о мэтрѣ Белличини замѣчательномъ музыкантѣ, строившемъ свои произведенія по точнымъ формуламъ математики и обладавшемъ исключительной по качествамъ скрипкой Страдиваріуса. Но счастливый соперникъ королей и магнатовъ, мэтръ все же не можетъ завершить начатое имъ соло. Рѣшительный взлётъ пьесы, хотя и неопровержимо разсчитанный композиторомъ, ему не дается. Явившійся во снѣ дьяволъ играетъ мэтру на своей скрипкѣ прообразъ недающуюся ему мелодію и мэтръ, сознавъ, что не можетъ земная скрипка повторить, не искажая, эту дьявольскую мелодію, въ отчаяньи разбиваетъ своего "страдиваріуса" и сходитъ съ ума.
   Новелла интересна и нѣсколько напоминаетъ старый миѳъ о Ѳамирѣ-Киѳаредѣ. Онъ тоже разбилъ свою киѳару, убѣдившись что муза играетъ безмѣрно лучше его, вызвавшаго ее на состязаніе и прославленнаго греками музыканта. Ночь растетъ въ саду, "словно сумрачное ораторіо старинныхъ мастеровъ" желѣзные пюпитры удивительной формы, какъ бредовыя видѣнія, какъ гротески Лоррена Калло, тѣснятся въ углахъ.
   Яркій, оригинальный языкъ, фантазія, интересная въ большинствѣ случаевъ архитектоника фразы -- но все же проза г. Гумилева нѣсколько утомляетъ. Она какъ-то ужъ слишкомъ густа, a періоды ея тяжеловаты для самой формы разсказа: "Сегодня ты совершенно случайно напалъ на ту мелодію, которую я сочинилъ въ ночь когда гунны лишили невинности полторы тысячи дѣвственницъ, спрятанныхъ въ стѣнахъ фригійскаго монастыря" -- или "приносился вѣтеръ отъ благовонныхъ полей эздрелонскихъ, крупныя, южныя звѣзды смотрѣли не мигая и тѣни слетали "какъ пыль съ крыльевъ гигантской черной бабочки -- ночного неба".
   Когда читаешь прозу этого интереснаго поэта то все кажется, что за нею былъ раньше стихотворный размѣръ авторомъ уничтоженный. Нѣсколько портитъ "Скрипку Страдиваріуса" ея конецъ, сторожъ нашелъ героя м_е_р_т_в_ы_м_ъ о_т_ъ ж_а_ж_д_ы и ночью закопалъ его во рву какъ с_к_о_н_ч_а_в_ш_а_г_о_с_я б_е_з_ъ х_р_и_с_т_і_а_н_с_к_а_г_о п_о_г_р_е_б_е_н_і_я {Не опечатка ли?}.
   Въ такихъ торжественныхъ и искусственныхъ вещахъ, какъ Скрипка "Страдиваріуса" lapsus'ы особенно досадны: за ними невольно ищешь какого-то сокровеннаго смысла и не сразу прощаешь автору безполезность поисковъ
   Въ августовской книжкѣ "Новаго журнала для всѣхъ" г. Сазановъ старательно разсказалъ о первомъ говѣніи одного мальчика ("Въ первый разъ")
   Немногимъ интереснѣе, тамъ же отрывокъ Э. Гольдштейнъ "Изъ дневника маленькаго революціонера". На сценѣ еврейскій юноша, ушедшій "въ борьбу изъ сѣрой тины ешиботовъ, торы, магидовъ и меламедовъ". Въ разсказѣ дрожатъ иногда искреннія нотки и этимъ ноткамъ, нарушающимъ безнадежно сѣрый тонъ разсказа, невольно удивляешься: вѣдь авторъ откровенно предупреждаетъ въ первыхъ же строкахъ "Дневника", что онъ пишетъ "лежа на кровати уткнувшись лицомъ въ подушку"...
   Здѣсь же помѣщено "Счастье Ліи" M Премірова, разсказъ про уродливаго и несчастнаго горбуна влюбившагося на дачѣ въ красивую дѣвушку, которая почти отвѣчаетъ ему. Разсказъ мало чѣмъ выдѣляется изъ десятка другихъ, такихъ же, хотя прочтется и не безъ интереса. Напрасно только г. Преміровъ не обдуманно беретъ иногда краски съ чужой палитры: "и лицо его стало какъ дѣтская молитва". Этотъ трюкъ Сергѣева-Ценскаго -- трюкъ именной, a не на предъявителя.
   Изъ помѣщеннаго въ сентябрьскомъ "Новомъ журналѣ для всѣхъ" нѣкоторое вниманіе останавливаетъ "Старуха" A. Серафимовича. Конечно, этой страницей изъ жизни многосемейнаго и хозяйственнаго деревенскаго священника, авторъ не открылъ намъ какихъ-нибудь новыхъ далей, но въ простотѣ отчетливаго ея рисунка краски подобраны довольно гармонично.
   Никакого впечатлѣнія не производятъ добросовѣстные перепѣвы изъ быта тюрьмы С. Ан -- скаго подъ названіемъ "За высокой стѣной", a разсказъ Бориса Лазаревскаго "Соня", написанный отъ лица влюбленной и разлюбленной гимназистки, на этотъ разъ водянистъ, скученъ и длиненъ какъ осеннія сумерки.
   Въ сентябрьскомъ томѣ "Совр. Міра", въ разсказѣ "Весною", В. Муйжель, на фонѣ весенней голодовки изображаетъ неудачи и сомнѣнія извѣчнаго землероба, стараго и больного Степана, старающагося во что бы то ни стало выдать замужъ дочь и этимъ сохранить свое налаженное крестьянское дѣло, -- сынъ чужой ему: онъ уже не вѣритъ землѣ. Два-три красивыхъ образа, нѣсколько вѣрно подмѣченныхъ и четко вкрапленныхъ деталей не искупаютъ общей обыденной скучности разсказа, a сентиментальный конецъ его такъ и вовсе плохъ, нельзя не улыбнуться читая, что въ то время когда извѣрившійся и отчаившійся отецъ, уйдя въ поле, "которымъ жилъ" призывалъ смерть, -- мелодраматическій злодѣй-сынъ пропивалъ въ кабакѣ ассигнованныя на неудавшуюся свадьбу деньги.
   Въ этой же книгѣ начался большой, повидимому, романъ В. Тана "изъ жизни первобытнаго человѣчества" [?], подъ пышнымъ заглавіемъ "Жертвы Дракона". Какіе пути приводятъ этого писателя къ подобнымъ темамъ? "Первобытное человѣчество" -- и тѣ печальные огоньки маленькихъ и забытыхъ человѣческихъ жизней которыя одиноко угасаютъ въ сумрачныхъ снѣгахъ мертвой чукотской земли .
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru