Волынский Аким Львович
Новый роман Поля Бурже

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (Paul Bourget, "Cosmopolis", roman, Paris 1893, Edition du Figaro).

   

НОВЫЙ РОМАНЪ ПОЛЯ БУРЖЕ.

(Paul Bourget, Cosmopolis, roman, Paris 1893, Edition du Figaro).

   Новый романъ Поля Бурже, уже успѣвшій появиться въ нѣсколькихъ русскихъ переводахъ, заслуживаетъ нашего вниманія, какъ явленіе крайне типическое, характерное для текущей французской литературы. Даровитый разсказчикъ и тонкій наблюдатель французскихъ нравовъ, Бурже постоянно придаетъ своимъ повѣстямъ, новелламъ и разсказамъ тотъ особенный оттѣнокъ. современности, который, выдѣляя ихъ изъ массы другихъ, безразличныхъ произведеній, наполняющихъ французскій книжный рынокъ, привлекаетъ къ нимъ усиленное вниманіе не только французскаго, но и вообще всего читающаго европейскаго общества. Романы Поля Бурже читаются на-расхватъ, быстро становятся предметомъ всеобщихъ дебатовъ, переводятся на иностранные языки, вызывая различные отзывы на страницахъ иностранныхъ журналовъ и газетъ и, вообще, въ самое короткое время обходятъ огромный кругъ интеллигентной публики, расположенной къ его художественному таланту, беллетристическимъ пріемамъ, къ его литературному стилю и философскимъ идеямъ. Будучи значительно ниже такихъ писателей, какъ Золя, Мопасанъ и др., по ширинѣ изображаемыхъ имъ картинъ соціальной жизни, по глубинѣ и гибкости психологическаго анализа, по силѣ и яркости творческой фантазіи, Бурже, тѣмъ не менѣе, съ успѣхомъ состязается въ настоящее время съ лучшими европейскими писателями, занимая собою, каждымъ новымъ своимъ произведеніемъ, всѣ слои читающаго французскаго общества, возбуждая повсюду всеобщіе разговоры, толки, споры. И если-бы о достоинствахъ литературныхъ произведеній можно было судить по силѣ производимаго ими общественнаго скандала, то слѣдовало было-бы признать, что Бурже -- писатель съ чрезвычайнымъ талантомъ, съ особенно оригинальными художественными задачами и пріемами, которые даютъ ему право на такое выдающееся положеніе среди другихъ современныхъ французскихъ романистовъ. Однако это не такъ. Литературныя достоинства лучшихъ произведеній Бурже не первокласснаго свойства, ихъ художественныя задачи не отличаются ни глубиною, ни особенною нравственною или философскою смѣлостью. Бурже писатель остроумный, мѣткій, съ фантазіею, разгоряченною нѣкоторыми модными идеями вѣка, съ изящнымъ, нервнымъ и подчасъ блестящимъ стилемъ, но безъ глубокихъ поэтическихъ настроеній, безъ умѣнія рисовать твердыми художественными линіями болѣе или менѣе значительные характеры, вызывать передъ читателемъ, во всемъ разнообразіи колорита, свѣта, чередующихся оттѣнковъ внутреннихъ стремленій, широкія, движущіяся картины жизни большихъ слоевъ французскаго общества. Бурже рисуетъ всегда какую-нибудь одну романическую интригу, щеголяя при этомъ ничтожными, но пикантными подробностями, лирическими отступленіями, парадоксальными разсужденіями, кокетливымъ скептицизмомъ своихъ нѣсколько развинченныхъ героевъ, нѣкоторою смѣлостью натуралистическихъ описаній. Широкихъ, захватывающихъ интригъ соціальнаго или психологическаго содержанія, оригинальныхъ литературныхъ пріемовъ, какихъ-нибудь выдающихся идей, подъ яркою поэтическою формою, мы въ произведеніяхъ Бурже не находимъ. Всѣ его романы искусственны по темѣ, по своимъ исключительнымъ претензіямъ, болѣе или менѣе мелодраматичны по сюжету и, по исполненію, не отличаются никакими истинно выдающимися поэтическими или художественными качествами. Бурже завлекаетъ, но не увлекаетъ. Обладая достаточнымъ запасомъ беллетристическихъ средствъ, наблюденій, импонирующею начитанностью въ различныхъ областяхъ научнаго знанія, онъ съ истинною ловкостью и мастерствомъ умѣетъ придавать своимъ произведеніямъ извѣстную внѣшнюю пикантность, обманчивый колоритъ своеобразной и совершенно новой разработки очень сложныхъ, важныхъ психологическихъ или общественныхъ вопросовъ. Парадоксы, цѣлый фейерверкъ цитатъ изъ разныхъ сочиненій, остроумныя замѣчанія на возвышеннѣйшія темы, которыя сыплются изъ-подъ пера романиста съ такою поразительною легкостью, съ такою литературною непринужденностью -- помогаютъ ему вѣрнѣе детальнаго и труднаго разбора сложнѣйшихъ человѣческихъ драмъ, вѣрнѣе самыхъ совершенныхъ художественныхъ описаній, которыя оцѣнятъ по достоинству только немногіе избранные читатели. Но завлекая, Бурже не даетъ настоящаго удовлетворенія ни вашимъ эстетическимъ, ни умственнымъ потребностямъ. Дочитавъ любое произведеніе его до конца, убѣждаешься въ томъ, что интрига его, въ сущности, ничтожна, оттѣнена съ диллетантскою пошловатостью, художественные пріемы, поэтическіе образы, вся эстетическая форма не выше уровня лучшихъ бульварныхъ романовъ, философская тенденція приклеена механически, жалка и не выдержана во всѣхъ частяхъ повѣствованія. Завлекая, Бурже не увлекаетъ и не убѣждаетъ. Для увлеченія, для убѣжденія ему не достаетъ того выдающагося таланта, того систематическаго и цѣльнаго міровоззрѣнія, которые ставятъ писателя выше толпы и тѣмъ даютъ ему непреоборимую власть надъ толпою. Его романическія краски раздражаютъ своей пикантностью, но не подкупаютъ своими симпатичными, нравственными оттѣнками. Его литературные парадоксы удивляютъ своей неожиданностью, своимъ безцѣльнымъ блескомъ, но не побѣждаютъ внутреннимъ содержаніемъ, полетомъ. Завлекая, интригуя, давая матеріалы, въ которыхъ слѣдуетъ разбираться съ нѣкоторымъ вниманіемъ, Бурже не даетъ намъ ничего такого, предъ чѣмъ можно было бы преклониться, предъ чѣмъ останавливаешься съ чувствомъ восхищенія, очарованный свѣжестью настроеній, глубиною и силою проводимыхъ авторомъ идей. Бурже не Золя и не Мопасанъ: въ немъ слишкомъ много пустого резонерства съ оттѣнкомъ диллетантскаго высокомѣрія, слишкомъ мало художественной непосредственности, лирической задушевности. Это блестящій человѣкъ, для котораго идеи -- не орудіе борьбы съ коснѣющимъ обществомъ, не матеріалъ для вдохновенной проповѣди, а модная, шикарная тема для свѣтскаго разговора, орудіе пустого умственнаго франтовства...
   Въ "Космополитахъ" всѣ обычныя достоинства и недостатки другихъ произведеній Поля Бурже на лицо: ничтожная, по существу, романическая интрига, бойкій, легкій, нервный стиль, сверкающій оригинальными эпитетами, модными словами, множество философскихъ блестокъ, раздражающая. дымка скептическихъ парадоксовъ, какимъ-то пышнымъ облакомъ пролетающая надъ важнѣйшими частями романа, легкія, нѣжныя, пикантныя краски -- все въ обычномъ порядкѣ. Романъ читается легко, съ интересомъ, безъ запинки. Дѣйствующія лица выступаютъ въ строгой постепенности, неизмѣнно вызывая въ читателѣ чувство отвращенія, полное недоумѣніе предъ безсиліемъ и пустотою авторской фантазіи. Тенденція романа не глубока, не продумана... И надо сказать правду, ни въ-одномъ изъ прежнихъ произведеніи Бурже ничтожество его философскихъ претензій не обрисовалось съ такою удручительною ясностью, какъ и въ этихъ злополучныхъ "Космополитахъ". Весь сюжетъ разработанъ поверхностно, съ очевиднымъ намѣреніемъ пригнуть его въ извѣстную сторону, тенденціозно направить къ опредѣленной цѣли. Настоящихъ художественныхъ описаній, поэтическихъ образовъ, какихъ-нибудь цѣльныхъ человѣческихъ характеровъ -- почти не видать. Ни одного живого типа на пространствѣ 470 страницъ оригинальнаго текста, ни одного проблеска живой, взволнованной и волнующей мысли., въ центрѣ произведенія -- дрянная интрига великосвѣтской кокотки, а по сторонамъ, въ различныхъ направленіяхъ, исходящихъ изъ общаго центра, движутся ничтожныя фигуры, безъ оригинальныхъ физіономій, даже безъ сильныхъ чувствъ и страстей.
   Идею произведенія Бурже воплотилъ въ образѣ стараго маркиза Клодъ-Франсуа де-Монфанона. Маркизъ -- французскій аристократъ, переселившійся въ Римъ, чтобы умереть правовѣрнымъ католикомъ близъ св. Петра. Благочестіе, нашедшее на него много лѣтъ тому назадъ послѣ смертельной болѣзни, бросило этого завсегдатая веселыхъ французскихъ трактировъ въ ряды папскихъ зуавовъ, и четыре года, проведенные Монфанономъ въ Римѣ, при правленіи Пія IX, совершенно очаровали его. Зародыши благочестія, вложенные въ этого аристократа іезуитскимъ воспитаніемъ, дали очень скоро богатые ростки. Монфанонъ участвовалъ вмѣстѣ съ другими зуавами во французской кампаніи, и пустой рукавъ, болтающійся на его сюртукѣ, доказываетъ, что онъ умѣлъ сражаться храбро. При видѣ этого человѣка, въ грубыхъ сапогахъ, простомъ, нѣсколько потертомъ пиджакѣ и круглой шляпѣ на сѣдой головѣ, трудно повѣрить, что онъ былъ нѣкогда знаменитѣйшимъ франтомъ въ Парижѣ, извѣстнымъ дуэлистомъ, спортсменомъ, игрокомъ и ловеласомъ. А между тѣмъ это такъ. Когда-то онъ былъ обыкновеннымъ человѣкомъ, а теперь -- онъ отшельникъ, святой. Его голубые глаза вѣчно смѣются, его свѣтлое лицо съ крупными чертами напоминаетъ тѣхъ феодаловъ, портреты которыхъ висятъ по стѣнамъ Мальтійскаго пріорства. Густые, сѣдѣющіе усы, съ золотымъ отливомъ, прикрываютъ шрамъ, который придавалъ бы страшный видъ его нѣсколько красному лицу, если-бы не веселое, энергичное выраженіе его глазъ. Монфанонъ -- фанатикъ до мозга костей. Въ первой же главѣ романа Бурже показываетъ намъ его во весь его ростъ -- въ разговорѣ, который Монфанонъ ведетъ съ другимъ дѣйствующимъ лицомъ "Космополитовъ", французскимъ писателемъ Дорсенномъ. Монфанонъ ненавидитъ всѣми силами души типъ космополитическаго человѣка и преданъ до самоотверженія великой идеѣ, хранимой католической церковью. "Авантюристы-космополиты, разыгрывающіе изъ себя вельможъ, благодаря милліонамъ, награбленнымъ посредствомъ биржевыхъ фокусовъ, восклицаетъ онъ, суть олицетвореніе всего, что есть отвратительнаго въ современномъ обществѣ". У космополитовъ нѣтъ родины, нѣтъ религіи, нѣтъ семьи. Монфанонъ -- монархистъ, вѣрующій въ старую Францію. "Ахъ, эта старая Франція, говоритъ онъ, обращаясь къ Дорсенну. Какъ здѣсь чувствуется ея величіе и какое мѣсто она съумѣла отвоевать себѣ въ христіанствѣ! Вотъ какая струна должна бы звучать въ произведеніяхъ такого краснорѣчиваго писателя, какъ вы, а не эти вѣчные парадоксы и софизмы. Но какое дѣло вамъ, людямъ вчерашняго дня, до того, что каждый уголокъ этого города напоминаетъ цѣлыя столѣтія вашей исторіи? Развѣ сердца ваши бьются при видѣ саламандры Франциска I и лилій на фасадѣ этой церкви св. Людовика? Бывали-ли вы, уроженецъ Вогезовъ, въ своей церкви св. Николая Лотарингскаго? Знакома-ли вамъ церковь св. Ива Бретонскаго?.."
   Къ этому человѣку Бурже старается притянуть во что-бы то ни стало всѣ симпатіи читателя. Правовѣрный католикъ, монархистъ, мечтающій о возрожденіи стараго режима, фанатическій врагъ новой французской исторіи, вышедшей изъ великаго событія 1789 года -- въ такомъ лицѣ авторомъ искусственно сосредоточены всѣ лучшія добродѣтели ума и сердца. Все идейное освѣщеніе романа падаетъ именно съ той высоты, на которой стоитъ Монфанонъ, съ высоты монархическо-католическихъ преданій старой Франціи.
   Въ томъ-же первомъ разговорѣ выступаетъ предъ нами со всѣми своими нравственными и философскими убѣжденіями другое важное дѣйствующее лицо романа, изящный, молодой французскій писатель Жюльенъ Дорсеннъ. Это человѣкъ, прошедшій школу Сентъ-Бева и Ренана, больше всего въ жизни любящій парадоксы, софизмы, контрасты. Въ отвѣтъ на тираду Монфанона, полную презрѣнія и отвращенія къ космополитамъ, къ разношерстному, пестрому римскому обществу (дѣйствіе романа происходитъ въ Италіи), Дорсеннъ съ веселой улыбкой излагаетъ свою личную дилетантскую точку зрѣнія на жизнь. "Какое удовольствіе я нахожу въ этой человѣческой мозаикѣ, я вамъ скажу, но мы не будемъ говорить о нравственности, потому что рѣчь идетъ единственно объ интеллектѣ. Судить о жизни я не берусь, я люблю смотрѣть и понимать, а изъ всѣхъ зрѣлищъ, которыя она можетъ доставить, я не знаю болѣе внушительнаго, болѣе оригинальнаго и современнаго, чѣмъ зрѣлище салона, за обѣдомъ, въ такомъ обществѣ, въ какомъ я буду сегодня. Всѣ говорятъ на одномъ языкѣ, одѣты въ платья однихъ и тѣхъ-же портныхъ, читаютъ по утрамъ одну и ту-же газету и полагаютъ, что думаютъ и чувствуютъ одно и тоже. Только люди эти собрались изъ разныхъ концовъ свѣта и исторіи. Изучаешь ихъ, призывая на помощь всѣ свои познанія объ ихъ происхожденіи и унаслѣдованныхъ качествахъ и, мало-по-малу, подъ полировкой космополита выискиваешь расу, непобѣдимую, неразрушимую расу". Этотъ молодой человѣкъ, съ большими, черными глазами, съ смуглымъ цвѣтомъ лица испанскаго монаха, измученнаго аскетизмомъ, имѣлъ всегда одну только страсть, слишкомъ исключительную, чтобы не сбить съ толку обыкновеннаго наблюдателя, но развитую въ такомъ особенномъ направленіи, что она скрывала отъ постороннихъ признаки его оскорбительной манеры обращаться съ людьми, его страшнѣйшій эгоизмъ и глубокую испорченность. Дорсеннъ любилъ понимать, чтобы понимать, какъ игрокъ любитъ играть, скупой -- копить деньги, тщеславный -- пріобрѣтать извѣстность, успѣхъ. Въ немъ былъ тотъ аппетитъ, тотъ вкусъ, то влеченіе къ идеямъ, которые создаютъ ученыхъ и философовъ. Но Дорсеннъ былъ философъ, изъ котораго капризъ природы выкроилъ художника, а капризъ состоянія и воспитанія -- свѣтскаго человѣка и путешественника. Не удовлетворяясь ни отвлеченными размышленіями, ни безпрерывнымъ творчествомъ въ области литературы, ни даже романическими интригами въ свѣтскомъ обществѣ, онъ выдумалъ для себя, отчасти инстинктивно, отчасти по системѣ, компромиссъ между своими противорѣчивыми тенденціями, говоря, что единственная цѣль его состоитъ въ томъ, чтобы "одухотворять живыя ощущенія". Другими словами, онъ стремился къ тому, чтобы испытать какъ можно больше впечатлѣніи и обдумать ихъ послѣ того, какъ испытаетъ. Для этого онъ вращался во всякихъ обществахъ, не отдаваясь имъ всецѣло, постоянно имѣя въ виду, что въ другихъ мѣстахъ есть другіе обычаи, которые можно изучать, другіе характеры, на которые можно поглядѣть.
   Монфанонъ и Дорсеннъ воплощаютъ въ себѣ главнѣйшую, идейную часть романа. Старый монархистъ и пламенный католикъ, Монфанонъ яростно бичуетъ безпринципное общество римскихъ космополитовъ, Дорсеннъ изучаетъ законъ наслѣдственности и расы въ этой сложной мозаикѣ людей различныхъ странъ свѣта и различныхъ историческихъ тенденцій. На Монфанонѣ лежитъ печать положительныхъ симпатій автора, въ Дорсеннѣ не трудно разглядѣть, куда направлена его самообличительная критика, гдѣ начинается и гдѣ кончается недовольство Бурже современной французской культурою. За Монфанономъ и Дорсенномъ слѣдуютъ графиня Стено съ ея дочерью Альбою, Болеславъ Горка съ женою, баронъ Юстусъ Гафнеръ съ его обворожительною дочерью, живописецъ Линкольнъ Метлендъ съ женою, зять Метленда, Флоранъ Шапронъ и др. Это именно настоящая человѣческая мозаика, международная богема, среди которой нѣтъ ни одного человѣка на своемъ мѣстѣ, въ своихъ традиціяхъ, въ своей средѣ. Графиня Стено -- венеціанка энергичная, смѣлая, идущая прямо къ цѣли, съ неисчерпаемымъ запасомъ огненной страсти, не смотря на свои сравнительно немолодые годы. Не принятая въ высшихъ сферахъ римскаго общества, она позаботилась устроить свой собственный салонъ, который наполняется почти исключительно иностранцами. Не вынося скуки и принужденности, она мѣняетъ любовниковъ съ необычайною быстротою, наполняетъ свою жизнь такими жгучими ощущеніями, которыя давно разрушили бы всякое другое, менѣе крѣпкое и менѣе, при этомъ, положительное существо. Она -- венеціанка... Болеславъ Горка -- крѣпкій и гибкій мужчина 34 лѣтъ, красавецъ и утонченный потомокъ многихъ поколѣній польскихъ аристократовъ. Натура способная на насиліе, хитрость и рисовку, Горка одинъ изъ тѣхъ людей, которыхъ вся жизнь -- любовная эпопея, съ мятежными порывами восторга, отчаянія и безразсудной дерзости. Юстусъ Гафнеръ -- международный дѣлецъ въ настоящемъ смыслѣ слова. Сынъ берлинскаго еврея и голландки-протестантки, Юстусъ внесенъ былъ въ метрическія книги церкви,.къ которой принадлежала его мать. Вѣрный глазъ и терпѣніе помогли ему еще въ ранніе годы составить себѣ небольшой капиталъ, увеличенный наслѣдствомъ отъ отца, а въ настоящее время онъ, послѣ многихъ превратностей судьбы, пройдя черезъ рядъ опаснѣйшихъ обстоятельствъ жизни, обладатель огромнаго милліоннаго капитала. Флоранъ Шапронъ имѣетъ въ своихъ жилахъ нѣсколько капель черной крови. Дѣдъ Флорана, полковникъ Шапронъ, былъ въ большомъ почетѣ при Наполеонѣ, но, когда пала имперія, онъ покинулъ родину и съ нѣсколькими бывшими своими солдатами основалъ на югѣ Соединенныхъ Штатовъ собственную колонію. Въ Европѣ полковникъ Шапронъ придерживался не особенно строгихъ принциповъ въ дѣлѣ любви, но здѣсь, въ Америкѣ, сдѣлавъ матерью очень хорошенькую и очень кроткую мулатку, онъ искренно привязался къ своему сыну, котораго назвалъ Наполеономъ и которому, умирая, оставилъ все свое состояніе. Отъ Наполеона и произошелъ Флоранъ. Живописецъ Линкольнъ Метлендъ -- типъ безчувственнаго американца, съ широкими плечами, широкимъ, красноватымъ лицомъ и широкими, рыжими усами, изъ-подъ которыхъ виднѣются, при широкой улыбкѣ, широкіе, бѣлые зубы. Въ противоположность Болеславу Горкѣ, въ которомъ все обличаетъ опасное изящество кошки, Метлендъ походитъ на огромнаго дога, неуклюжаго, грубаго, но съ такими сильными челюстями и мускулами, которыми можно задушить льва. Альба, Лидія и жена Болеслава Горки дополняютъ эту пеструю галлерею портретовъ, эту странную выставку людей различныхъ расъ и національностей: Альба произошла отъ русскаго отца, Лидія родная сестра Флорана Шапрона. Жена Болеслава -- англичанка...
   Задача романа заключается въ томъ, чтобы, подъ полировкой космополита (sous le vernis du cosmopolite), выискать расу, непобѣдимую, неразрушимую расу, и задача эта разрѣшается такъ просто, такъ поразительно просто! Уже въ первомъ разговорѣ своемъ съ Монфанономъ Дорсеннъ напередъ предсказываетъ поведеніе всѣхъ будущихъ героевъ драмы, которая, по его предположенію, должна разыграться около личности страстной и развратной венеціанки! Въ Шапронѣ и Лидіи не трудно открыть первобытныхъ рабовъ, негровъ, загипнотизированныхъ бѣлыми, въ госпожѣ Горкѣ, подъ любезною внѣшностью, не трудно увидѣть фанатизмъ истины, создавшій англійскихъ пуританъ, въ Болеславѣ Горкѣ -- нервную вспыльчивость славянина, способнаго на всякое безразсудство. Какъ долженъ держать себя Юстусъ Гафнеръ, какая роль должна быть предоставлена Лидіи Метлендъ, Альбѣ, Шапрону Флорану и др.-- ясно само собою, если только принять въ соображеніе ихъ происхожденіе, національныя привычки и особенности. Пусть только на сцену появится страсть, и каждое изъ дѣйствующихъ лицъ обнаружитъ свой характеръ, свою породу. Пусть только произойдетъ настоящая любовная драма, и въ углахъ салона развратной венеціанки загорятся настоящія битвы между расами...
   И вотъ все дѣйствіе романа разыгрывается съ удивительною правильностью, точно по нотамъ. Графиня Стено, измѣнившая Болеславу Горкѣ ради живописца Метленда, ведетъ себя, какъ "настоящая венеціанка". Шапронъ выказываетъ слѣпое самоотверженіе, свойственное потомкамъ угнетенной расы. Лидія Метлендъ проявляетъ предательскую жестокость, свойственную человѣку, который сбрасываетъ съ себя возмущавшее его иго. Болеславъ Горка, обезумѣвъ отъ ревности, дерется дважды на пистолетахъ съ людьми, которые вовсе не виноваты въ его сердечныхъ несчастіяхъ. Модъ, сохраняя вѣрность своимъ національнымъ качествамъ, поступаетъ съ рѣшимостью настоящей англичанки. Альба, чтобы оправдать свое происхожденіе отъ русскаго отца, чтобы оправдать всемірную репутацію русской женщины, рѣшается на самоубійство, когда окончательно убѣждается въ нравственномъ ничтожествѣ своей матери. Вся жизнь въ этой международной богемѣ развертывается, такимъ образомъ, съ необычайною стройностью, по опредѣленному, строгому закону, который, какъ говорится въ предисловіи къ "Космополитамъ", est la permanence de la race.
   На послѣднихъ страницахъ романа, въ дополненіе къ расовому началу, имѣющему, такъ сказать, чисто научное значеніе, Бурже съ особенною силою и откровенностью излагаетъ предъ нами свои отношенія къ началу, религіозному, понимаемому не въ широкомъ, философскомъ смыслѣ, а въ смыслѣ исключительно вѣроисповѣдномъ, догматическомъ. Предъ изумленнымъ читателемъ вдругъ проходитъ фигура папы Льва XIII съ безконечно милостивой улыбкой на нѣжномъ лицѣ, съ глазами, въ которыхъ никогда не потухаетъ блескъ вдохновенія. Монфанонъ и Дорсеннъ, стоящіе въ отдаленіи, видятъ, какъ его благородная, блѣдная, почти прозрачная рука потянулась къ роскошной желтой розѣ, пригнула цвѣтокъ, но не сорвала его -- изъ жалости къ хрупкому Божьему созданію. Понюхавъ молодую розу, папа идетъ дальше, сопровождаемый восторженными взглядами Монфанона и оставляя въ душѣ Дорсенна неясный слѣдъ какого-то новаго, очень важнаго и свѣтлаго впечатлѣнія...
   Вотъ какъ кончаются "Космополиты".
   Обѣ идеи романа -- идея о постоянствѣ расовыхъ особенностей и идея о необходимости религіи, вѣры -- представлены банально, безъ художественной силы, почти примитивно. Не переплетенныя между собою, не слитыя въ одно органическое цѣлое и, такъ сказать, не внѣдренныя въ самый сюжетъ романа, въ психологію дѣйствующихъ лицъ его, идеи эти совершенно но раскрываются передъ нами по мѣрѣ чтенія, не создаютъ въ романѣ никакихъ интересныхъ положеній и, если бы не предупредительныя объясненія самого автора на первыхъ страницахъ."Космополиса", невозможно было бы совершенно догадаться о существованіи ихъ въ новомъ произведеніи французскаго писателя. Въ главной интригѣ романа ни раса, ни религія не играютъ никакой роли. Графиня Стено замѣнила одного любовника другимъ, неизвѣстно по какимъ причинамъ, или вѣрнѣе -- по тому же капризу разнузданной плоти, по которому она всю жизнь мѣняла одного любовника на другого. Болеславъ Горка уѣхалъ на нѣсколько дней, и вотъ подвернулся Линкольнъ Метлендъ -- съ широкими плечами, съ 'широкимъ лицомъ и широкими рыжими усами. Ничего другого не нужно. Этого достаточно для "страстной венеціанки". Этого достаточно для того, чтобы она дала полную волю своимъ инстинктамъ. А на измѣнѣ графини Стено Болеславу Горкѣ и построенъ весь разсказъ. Не объясненное, не сведенное ни къ какимъ психологическимъ мотивамъ, даже не изображенное въ рядѣ смѣняющихъ другъ друга моментовъ, событіе это управляетъ, однако, всѣми дѣйствующими лицами, отражается на ихъ поступкахъ, вліяетъ роковымъ образомъ на ихъ судьбу. Пустая интрига, разсказанная крайне поверхностно, безъ малѣйшаго анализа, движенія чувствъ, фантазіи, положена въ основаніе большого произведенія съ такими широкими соціальными и философскими претензіями... Нельзя не развести руками! Причемъ тутъ вопросъ о расѣ, о наслѣдственности, о космополитизмѣ? Кто догадался бы, что графиня Стено венеціанка, что Болеславъ Горка полякъ, что Модъ. Горка англичанка, что Линкольнъ Метлендъ американецъ, еслибы Бурже предупредительно не освѣдомилъ насъ обо всемъ этомъ? Никто рѣшительно не догадался бы, и романъ ничего не потерялъ бы, еслибы авторъ перетасовалъ расовые признаки и національное происхожденіе своихъ героевъ. Болеславъ Горка не болѣе полякъ, чѣмъ итальянецъ или французъ, графиня Стено не болѣе итальянка, чѣмъ француженка. Расовыя особенности надо вырисовывать осторожно, тонко, слитно съ общечеловѣческими признаками, на такихъ рѣдкихъ, характерныхъ случаяхъ, или событіяхъ, въ которыхъ они должны проявиться съ особенною силою, подавляя или заслоняя прочія стороны характера, привычки жизни и мысли, свойственныя всѣмъ культурнымъ людямъ. Въ ординарныхъ условіяхъ жизни, среди обстоятельствъ, въ которыхъ не участвуютъ элементы высшаго порядка, не задѣты болѣе или менѣе сложные нравственные и соціальные интересы, индивидуальныя черты расоваго и національнаго свойства остаются обыкновенно совершенно незамѣтными. Вотъ почему странно читать въ "Космополитахъ" увѣренія автора о томъ, что въ изображаемой имъ пошловатой исторіи играютъ какую-то роль сложные вопросы наслѣдственности, что всѣ его герои дѣйствуютъ согласно своимъ національнымъ темпераментамъ и даже историческимъ преданіямъ. Это невѣрно. Въ романѣ нѣтъ художественнаго вымысла, нѣтъ ни драмы, ни трагедіи, въ которыхъ могли-бы столкнуться между собою противоположныя привычки, различныя физіологическія и нравственныя тенденціи...
   Не справившись съ вопросомъ о наслѣдственности и расѣ, Бурже не совладалъ и съ вопросомъ о религіи. Приклеить къ произведенію механически нѣсколько разсужденій о вѣрѣ, о великолѣпіи католической церкви, съ умиленіемъ показать на послѣдней страницѣ фигуру папы Льва XIII -- значитъ, въ сущности, обнаружить поразительное легкомысліе въ такомъ, важномъ и трудномъ философскомъ вопросѣ, какъ религіозный. А Бурже такъ именно и поступаетъ. Монфанонъ, совершенно ничтожный маніакъ, весь преисполненный злобы, ненависти, узкой нетерпимости, внушающій отвращеніе своими педантическими приговорами надъ людьми, приставленъ къ разсказу именно механически и именно съ настоящимъ дилетантскимъ легкомысліемъ. Бурже рекомендуетъ этого человѣка своему обществу, но увы! не Монфаноны нужны Франціи, а люди правды внутренней, люди вѣры ясной, чистой, съ непоколебимымъ сознаніемъ свободной религіозной истины. Вѣра любитъ, вѣра создаетъ, а вѣра Монфанона вся пылаетъ фанатической ненавистью, вся проникнута стремленіемъ уничтожать, разрушать. Истинная вѣра -- вѣра философская, сознательная, разумная, а вѣра Монфанона безотчетна, стихійна, слѣпа, дика въ своей ненависти, груба во всѣхъ своихъ порывахъ...
   Таковъ новый романъ Поля Бурже.

А. Волынскій.

"Сѣверный Вѣстникъ", No 6, 1893

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru