Жаботинский Владимир Евгеньевич
Леонид Андреев и его произведения

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

Л. Ф. Кацис

ВЛАДИМИР ЖАБОТИНСКИЙ О ЛЕОНИДЕ АНДРЕЕВЕ

(К проблеме атрибуции псевдонимных газетно-журнальных текстов В. Жаботинского 1901-1907 гг.)

   Выходящее сейчас в свет полное собрание сочинений русско-еврейского писателя и публициста Владимира (Зеева) Жаботинского (1880-1940) (далее -- ПСС)1 неожиданно оказалось замечательным полигоном для отработки историками отечественной прессы методов и приемов анализа как газетных, так и журнальных текстов первой половины XX в., раскрытия псевдонимов, которые отсутствуют в словаре И.Ф. Масанова, да и для реконструкции обстоятельств целого ряда знаменитых историко-литературных событий.
   Творчество и биография Жаботинского тесно связаны с судьбой и творчеством Г. Плеханова, П. Струве, М. Горького, Л. Андреева, К. Чуковского и других, с газетами "Волынь" (Житомир), "Елисаветградские новости", "Крымский курьер" (Ялта), "Наша жизнь" (Петербург), "Новая заря" (Вильно)2, "Одесские новости", "Одесский листок", "Русь" (Петербург), "Северный курьер" (Петербург), "Смоленский вестник"3 и т. д., с журналами "Еврейская жизнь", "Жизнь", "Образование", "сионистский" "Рассвет", "Русская мысль", "Хроника еврейской жизни" (Петербург), "Освобождение" (Штутгарт), "Южное обозрение" (Одесса) и т. д.
   Здесь имеется ряд подписных текстов Жаботинского, и указанных, и не указанных в его фундаментальных библиографиях4, а также найденных нами5.
   В настоящей публикации мы рассмотрим один из случаев атрибуции псевдонимных текстов Жаботинского, связанный с его статьями о Леониде Андрееве, и коснемся обстоятельств грандиозной всероссийской газетно-журнальной дискуссии о творчестве Андреева. Хронологическими рамками работы будут 1902-1907 гг.
   Начнем с логики поиска. Работа над любым полным собранием сочинений писателя, критика или журналиста предусматривает сплошной просмотр тех органов печати, в которых печатался "герой" -- в нашем случае Жаботинский. Одним из основных мест приложения его сил в середине 1900-х была петербургская газета "Русь" А.А. Суворина. А печатался здесь Жаботинский под своим именем или под криптонимом "Вл. Ж." с 1904 по (минимум) 1908 г. Ведь сам он в мемуарах "Повесть моих дней" указывал, что в командировку в Константинополь 1908 г. он поехал от некоей русской газеты, а его секретарь-биограф Иосиф Шехтман прямо указал, что эта газета -- "Русь"6. При этом Шехтман не видел ни одного ее номера и, соответственно, не цитировал их в своей книге о Жаботинском.
   Изучение многочисленных подписных текстов Жаботинского в "основной" "Руси" не входит сейчас в нашу задачу, а два текста под псевдонимом Attalea -- близким к дежурному псевдониму Жаботинского Altalena -- нашлись в специальном сатирическом "Иллюстрированном приложении" к газете "Русь" (от 30 августа 1907 г.).
   В первом из текстов Attalea -- "На Шипке все спокойно" -- речь идет о русском интеллигенте, готовом открывать свои шкафы и переворачивать постель еще до того, как это от него потребует жандарм, к тому же не решивший, приходить ли вообще с обыском. Именно этот сюжетный ход Жаботинский использует в 1911 г., когда будет писать в статье "Вместо апологии", обращаясь уже к еврейским читателям в связи с делом Менделя Бейлиса:
   
   Каждое обвинение вызывает среди нас такой переполох, что люди невольно думают: как они всего боятся! Видно, совесть нечиста. Именно потому, что мы согласны в любую минуту вытянуть руки по швам и принесть присягу, развивается в населении неискоренимый взгляд на нас, как на какое-то специально вороватое племя. Мы думаем, будто наша постоянная готовность безропотно подвергнуться обыску и выворотить карманы, в конце концов, убедит человечество в нашем благородстве: вот мы, мол, какие джентльмены -- нам нечего прятать! Но это грубая ошибка. Настоящие джентльмены -- это те, которые никому и ни за что не позволят обыскивать свою квартиру. Свои карманы, свою душу. Только поднадзорные готовы к обыску во всякий час7.
   
   Теперь остается обратиться к началу статьи "Вместо апологии", где находим и выражение, мотивирующее заголовок: "Наконец, человек слепорожденный <...> [у]спокоит себя обычными успокоительными фразами, что <...> все обстоит благополучно и на Шипке спокойно". Крылатую фразу о Шипке, по-видимому, можно считать одним из фирменных знаков текстов Жаботинского, как подписанных, так и псевдонимных8.
   Второй текст Attalea -- стихотворный фельетон о В. Грингмуте, М. Меньшикове и других деятелях, которые привносят в школьные программы черносотенные черты. Это снова возвращает нас к кругу интересов Жаботинского, всю жизнь с поразительным упорством писавшего о проблемах школьного обучения.
   Таким образом, нет никаких сомнений в том, что мы имеем дело с двумя неучтенными текстами Жаботинского. Более того, ранее, в 1906 г., Жаботинский -- и вновь под псевдонимом Attalea -- печатает очень близкий текст в рубрике "К моменту" ялтинской газеты "Крымский курьер" (1906. 24 сент. No 201), где он сотрудничал с 1906 г. вплоть до закрытия газеты властями летом 1907 г.
   Начиная с этого момента мы можем изменить исследовательскую стратегию и, наоборот, начать искать псевдоним Attalea (иногда Attaleo) под статьями, которые до сих пор остаются без точно установленного авторства.
   Замечательный пример использования псевдонима Attalea (без указания, естественно, имени его носителя) упоминается в новой библиографии Л. Андреева. Эта библиография состоит из нескольких выпусков, в третьем среди недатированных точно рецензий, сохраненных самим Андреевым, находим указание на статью Attalea "Жизнь человека" из "Крымского курьера"9.
   Сегодня мы можем уточнить данные об этой статье10, которая явно отвечала на статью некоего "Москвича", громившего в No 215 "Крымского курьера" предыдущие пьесы Андреева, и была посвящена еще не напечатанной (!) пьесе ("Жизнь человека" увидит свет в первом выпуске альманаха "Шиповник" за 1907 г.). А в 1907 г. Attalea позволил себе даже шутку на тему "Жизни человека" -- политический памфлет "Жизнь депутата" (Крымский курьер. No 66).
   Имя Андреева возникло в творчестве Жаботинского закономерно: оба литератора тесно общались. К примеру, опубликовано письмо Жаботинского Андрееву с просьбой позаботиться о судьбе пьесы "Чужбина"11. Чуть позже, во время знаменитого "Чириковского инцидента"12, Андреев, считавший, что Е. Чириков несправедливо обвиняется в антисемитизме из-за своего критического отношения к пьесе еврейского писателя Шолома Аша, собирался специально обращаться к Жаботинскому13.
   Жаботинский (под собственным именем или под псевдонимом Altalena) неоднократно высказывался об Андрееве в персональной рубрике "Вскользь" из "Одесских новостей" (да и в других периодических изданиях).
   В 1902 г. он, в частности, писал:
   
   О "Мысли" Андреева я думаю, что в этом рассказе нет противоположения мысли -- чувству.
   Керженцев, напротив, человек, обуреваемый целым ураганом разнообразных чувств, которым он вовсе не противится. Но это не мешает ему быть типичным блудником мысли. Лучшее определение всякого разврата дано, по-моему, Львом Толстым.
   Всякий разврат, духовный или телесный, начинается там, где кончается естественное влечение и начинается влечение искусственное, взвинчиваемое нарочно. Толстой называет это смакованием14.
   
   Обратим внимание на появление здесь имени Льва Толстого, которое еще не раз встретится на этих страницах.
   В другой статье из "Одесских новостей" Жаботинский спорит с читателем своей газеты о рассказе "Бездна": "<...> в том-то и заключается идея "Бездны" <...>, что стихийный случай неожиданно вырвал юношу и девушку из культурной атмосферы.
   Несчастье словно отбросило их на несколько тысяч лет назад, к эпохе пещерного человека".
   Сергей Немовецкий -- герой рассказа Андреева -- прогуливался с девушкой-гимназисткой. На них напали трое хулиганов, почти горьковских босяков. Избили Сергея, изнасиловали девушку. Придя в себя, Сергей тоже овладел своей спутницей, после чего бросил, не имея сил относиться к ней по-прежнему.
   По словам Жаботинского, "Сергей поступил, как троглодит, не потому что таковы "современные отношения", а потому что обстановка этого происшествия выбила его из современности"15.
   Тон журналиста пока спокойный, однако вскоре ситуация резко обострилась. В 1903 г. Софья Андреевна Толстая неожиданно поддержала нападки обозревателя "Нового времени" В. Буренина на Леонида Андреева, и в итоге разразился громадный общероссийский скандал.
   Комментаторы электронного академического Собрания сочинений Леонида Андреева указывают16, что писатель, пытаясь пригасить скандал, опубликовал в газете "Курьер" "Письмо в редакцию" от имени героя "Бездны" -- Немовецкого (6 марта 1903 г.). Существовало также, указывают они, "Письмо в редакцию" от имени Зинаиды Немовецкой, т. е. гимназистки, якобы ставшей женой Немовецкого (Одесские новости. 1903. 17 марта. No 5918), причем автор письма Немовецкой -- В. Жаботинский17. Появилось и "Письмо" трех босяков (Волынь. 1903. 10 марта. No 65; автор скрылся под псевдонимом Омега), изнасиловавших девушку. В 1903 г. "Бездна" была напечатана в Берлине под маркой некоего издательства Иоганна Рэде. "Бездна" сопровождалась статьей Л. Толстого о Г. Мопассане и подборкой "писем" героев рассказа18.
   Правда, добавим к комментариям, письмо "трех босяков" превратилось в письмо только одного и уже несколько иного содержания, что, очевидно, было связано с неожиданным поворотом в полемике, когда в нее -- вслед за супругой -- вмешался сам Лев Николаевич Толстой. Об отношении Толстого к "Бездне" сообщил Musca (Ф.Т. Мускаблит) в одесской газете "Южное обозрение" (16 февраля 1903 г.). Автор заметки встречался с Толстым летом 1902 г., и классик, по словам Musca, возмущался "Бездной".
   Обратимся к хронологии событий. 9 марта 1903 г. "Одесские новости" перепечатывают из "Курьера" с сокращениями и без подписи "письмо Немовецкого". Десятого марта 1903 г. "Волынь" печатает в рубрике "Обо всем" за подписью "Омега" указанное письмо трех босяков -- "Бритого, Рыжего и Высокого". Семнадцатого марта 1903 г. "Одесские новости" печатают "письмо" Зинаиды Немовецкой "Бездна ли?", которое и атрибутируется Жаботинскому. К сожалению, исследователи Леонида Андреева не стали изучать остальное творчество Омеги из "Волыни" (равно как и Attalea из "Крымского курьера"). Между тем, хотя доказательства этого факта и выходят за рамки данной работы, это -- вновь Жаботинский, который сотрудничал в газете "Волынь" с поздней осени 1901-го до конца 1903 г. Таким образом, "плотность" текстов Жаботинского об Андрееве существенно возрастает, а контекст их усложняется.
   Важно отметить, что дискуссия о "Бездне" 1903 г. в сознании Жаботинского была связана с выходом в свет "Жизни человека" уже в 1906-1907 гг. Это становится ясно из статьи Attalea "Жизнь человека" ("Крымский курьер"), которую мы упоминали: "В страшной, зияющей бездне (курсив наш. -- Л. К.) жизни и смерти художнику видится тайна, темная зловещая тайна, которая губит радости жизни, губит веру, надежды <...> По тому же пути он идет и в новом своем произведении "Жизнь человека", недавно написанном им".
   Но вернемся к книге 1903 г. "издательства Иоганна Рэде", где появились столь интересно подобранные материалы дискуссии о "Бездне". Имени составителя этой книги мы не знаем. Однако некоторые соображения могут нам помочь. Учитывая, что в книге "издательства Иоганна Рэде" вместо письма трех насильников "Бритого, Рыжего и Высокого" фигурирует новое письмо одного "Федора", что статья Л. Толстого о Мопассане была искусно отредактирована и что письмо Немовецкой фабриковалось Жаботинским, логично предположить, что автором всего проекта являлся Altalena-Attalea-Жаботинский. По-видимому, проект в сенсационном смысле удался: укажем на статью СИГа (С. Гольдельман) из "Одесских новостей" (20 марта 1903 г.), где обсуждались "письма" персонажей "Бездны" и неподготовленность русского читателя к подобным литературным мистификациям, а также недоступную нам, но сохраненную Андреевым статью без выходных данных С. Яблоновского (Потресова) "Обнажились", в которой констатировалось, что "письма" героев мерзее самого рассказа19.
   Как было сказано, работа над собранием сочинений любого автора предусматривает изучение всех его текстов на все темы. Поэтому обращение к боевым сионистским журналам "Еврейская жизнь" и "Хроника еврейской жизни" за 1904-1906 гг., активнейшее участие в которых принимал Жаботинский, было для нас неизбежно. Действительно, в этих журналах обнаружились, помимо известных, десятки текстов Жаботинского, подписанных либо достаточно прозрачными псевдонимами, либо содержавших очевидные цитаты из прошлых и будущих его текстов.
   В частности, один из важнейших текстов Жаботинского, ускользнувший от внимания исследователей, находится в большом репортаже из "Хроники еврейской жизни" о митинге питерских сионистов 1905 г. Здесь Жаботинский рассуждал о том, что может дать революция русским евреям, ожидающим получения гражданских прав и равноправия с другими народами империи и т. д. Оптимизма по этому вопросу Жаботинский не испытывал. Более того, он сравнил ситуацию с образом из рассказа В. Гаршина: "У Гаршина есть дивный рассказ про Attalea princeps. Долго и упорно рвалась из душной оранжереи Attalea princeps к выси, к солнцу, к свету. А когда она поднялась до самой крыши оранжереи, она сделала последнее усилие и пробила стеклянную крышу. Острые стекла безжалостно обрезали ее прекрасные нежные ветки. И когда она вырвалась своею вершиной на воздух, ее встретил... холодный серый день. Нас постигла та же судьба прекрасной Attalea princeps. Годами мы рвались к свету, к простору, к солнцу. А когда замерцала для русского народа заря освобождения20, нас, евреев, встретил пасмурный, хмурый день, перед нами предстали кровавые черные тучи, затмевавшие последний луч солнца"21.
   Таким образом, слово "Attalea" для читателей 1900-х годов выглядело очень значимым псевдонимом, а популярнейший рассказ В. Гаршина обрел обертоны, заведомо не предусмотренные его автором22. Одновременно этот факт лишний раз подтверждает, что в начале 1900-х годов Жаботинский даже в сионистских текстах ориентировался на русскую литературу и ее топику.
   "Хроника еврейской жизни" была еженедельным приложением к ежемесячному журналу "Еврейская жизнь", который выпускал тот же коллектив23. Здесь в No 4 за 1904 г. (с. 12 второй пагинации) печатается объявление о том, что принимается подписка на журнал "Вопросы общественной жизни" (Одесса), где в числе сотрудников вновь числился В. Жаботинский. Однако никаких следов имени Жаботинского в журнале "Вопросы общественной жизни" нет. Зато есть некий В. Владимиров, в 1902-1903 гг. писавший в каждом номере, правда, и его имя не числится ни в списке сотрудников, публикуемых в самом журнале, ни в списке, опубликованном в "Еврейской жизни".
   Сомнений нет: В. Владимиров -- неизвестный псевдоним Владимира Жаботинского, скрыто раскрытый им самим в объявлении в "Еврейской жизни" тогда, когда он уже не печатался в малоизвестном и закрывшемся одесском журнале. Не вдаваясь в анализ публикаций Жаботинского-Владимирова в журнале "Вопросы общественной жизни", заметим, что есть здесь и статья о "настроении" в современной литературе24, и три статьи о Горьком25, и, наконец, первая часть большой незаконченной публикации статьи о Леониде Андрееве с неизбежным обсуждением "Бездны" и спорами со Львом Толстым26. Эта статья отсутствует в библиографии Леонида Андреева, псевдонима В. Владимиров нет в словаре И.Ф. Масанова, а сам журнал "Вопросы общественной жизни" отсутствует в указателях русской периодической печати.
   При этом даже у непредвзятого читателя может возникнуть вопрос: не противоречит ли стиль и тип этих обширных аналитических литературно-критических статей беглому и легкому журнализму Altalen'ы "Одесских новостей" или его политической резкости в "Еврейской жизни". Сомнение это правомерно. Однако есть в нашем распоряжении один подобный текст, подписанный "Vladimiro Giabotinski" и опубликованный в престижном итальянском журнале "Nuova Antologia". Это статья "Антон Чехов и Максим Горький"27, которая теперь в Полном собрании сочинений Жаботинского доступна в переводе на русский язык. Она полностью соответствует стилистике и тематике статей в одесском журнале.
   По-видимому, юный Жаботинский писал тогда книгу о современной русской литературе от Чехова до Андреева, возможно, даже параллельную (если не предшествующую) книге его друга Корнея Чуковского "От Чехова до наших дней" (1908). Однако если Чуковский стал русским литературным критиком, лишь периодически попадавшим на страницы "Еврейской жизни", то политическая жизнь главного автора этого журнала -- Жаботинского не дала ему возможности продолжить неторопливую хронику русской литературы 1900-х годов.
   Позволим себе одну цитату из другой статьи Жаботинского, которая сможет прояснить позицию критика по отношению к Андрееву: "<...> я вовсе не считаю Андреева обладателем большого таланта.
   Талант, конечно, незаурядный, но -- по-моему -- не выше средних размеров.
   Я еще оставлю за собой право когда-нибудь подробно развить свое мнение о г-не Андрееве, а пока укажу, что значение (и крупное значение) этого писателя объясняется не размерами его дарования, а особенным освещением, которое он дает, особенным взглядом его на вещи"28.
   Таким образом, неизвестный текст Жаботинского о Леониде Андрееве, опубликованный под неизвестным псевдонимом в малоизвестном одесском журнале, оказывается встроен в сложный контекст литературных битв начала XX в., а широкая география использования одних и тех же псевдонимов в органах столичной и провинциальной печати, с явно непересекающимися читательскими аудиториями, позволяет заглянуть за занавесочку журналистского быта и газетно-журнальной кухни ушедшей эпохи.
   

В. Владимиров

ЛЕОНИД АНДРЕЕВ И ЕГО ПРОИЗВЕДЕНИЯ

   Третье издание небольшого сборника рассказов молодого беллетриста Леонида Андреева показало нам, что мы имеем дело с широким успехом. Могут возникнуть вопросы: насколько прочен этот успех, насколько он серьезен и заслужен и как долго он продлится? Вопросы эти, несомненно, основательные, на которые, впрочем, в данное время, изобилующее массой курьезов, трудно дать вполне определенный ответ. Современная критика, в лице талантливого публициста Н. Михайловского и гениального романиста гр. Л. Толстого, высказала о молодом писателе резко противоположные взгляды. Михайловский предсказал Андрееву блестящую будущность; Толстой, напротив, отнесся к нему отрицательно, в особенности возмущался его рассказом "Бездна". Нам кажется, что на этот раз великий старик безусловно прав.
   Восторженный взгляд Михайловского нас несколько удивляет. Ему бы следовало предупредить Макса Нордау и поместить нового писателя в ряды дегенератов, как сделал он это, по следам знаменитого парадоксалиста, со многими французскими декадентами. На этот раз, однако, этого не случилось и г-н Андреев избавлен от необходимости доказывать, что предки его были людьми здоровыми и что он сам нормальный человек. Михайловский решительно заявил, что Андреев блестящий талант, и мы охотно верим его отзыву, хотя почему-то кой-кому этот отзыв и кажется излишне снисходительным. Например, автор прекрасной статьи об Андрееве в "La Revue" (No 18, 1902) г-н Савич пишет следующие язвительные строки: "Сборник в десять рассказов нового писателя имел счастье попасть в руки Михайловского в одну из минут его благодушного настроения. Знаменитый критик, который, по собственному признанию, никогда не отличался сдержанностью в своих оценках, пропел молодому писателю преувеличенную хвалебную песнь. Одобрения Михайловского было вполне достаточно, чтобы создать репутацию народившемуся таланту. Сборник Андреева стали раскупать нарасхват, и в короткое время потребовалось два издания его. Леонид Андреев, таким образом, сразу сделался знаменитостью".
   Если огромным успехом Горького все были поражены и доискивались его основных причин, то причины успеха Андреева нам, пожалуй, ясны. Впрочем, мы не приписываем успех г-на Андреева исключительно отзыву Михайловского. Это не совсем соответствовало бы действительности. В гораздо большей степени он создан своеобразными требованиями и вкусами современной читающей публики.
   Почти два десятилетия мы находимся в каком-то сумеречном состоянии: "сумерки" в литературе, сумерки в общественной жизни...
   Антон Чехов создал "сумеречную" поэзию; целый ряд второстепенных писателей усиленно старался наводнить нашу литературу какими-то сумеречными, плаксивыми людьми. Это какой-то особый тип лишних людей. С лишними людьми мы знакомы уже очень давно; мы помним этих эпигонов когда-то сильного дворянства, растерявших свои силы именно тогда, когда надобно было заняться освобождением крестьян. Много лишних людей дали и разночинцы после крестьянской реформы. У этих людей ничего не было в прошлом, никаких ожиданий в будущем. Весь общественный строй равнодушно говорил им: "не надо... не суйся", когда они предлагали свои услуги, свои свободные, ничем не занятые руки и головы. Вот уже два десятилетия, как эти лишние люди бродят в сумерках, не находя себе пристанища. За этот период времени сформировался новый класс -- буржуазия. Сформировался он чисто по-русски, выделив снова целую массу лишних людей. Эти-то лишние люди уже не чета разночинцам: у них и аппетиты есть, и более или менее утонченные желания. Эти люди жаждут заманчивой сказки, которая избавила бы их от кошмара серых сумерек. Все эти лишние люди не находят себе никакого умственного удовлетворения, никакой душевной, животворящей, активной жизни. Они, поэтому, постоянно ноют и тянут унылую песню о бессодержательности и бессмысленности нашего существования. Впрочем, эти песни искусно варьируются. Иногда из уст лишних людей вы услышите и победные ноты. Но это они подделываются под старую песнь победителей, желая подбодрить и себя, и других. Это все-таки не боевой звон мечей, а жалобный стон кандалов. Таких ненужных людей, изнервничавшихся, издерганных неодухотворенной работой и изображает г-н Андреев. Типы Андреева в огромном большинстве случаев абстрактны. Автор ставит своих героев в то или иное положение, комбинирует их, заставляет совершать нужные ему преступления (и ни одного благородного поступка, ибо абстрактно -- лишние люди, an und für sich {В себе и для себя (нем.).}, не способны, к активному добру), словом, возится с ними, как с марионетками, лишая совершенно житейской плоти. Те реалистические подробности и аксессуары, которыми художник окружает этих героев, -- в счет не идут, ибо они только подробности, не больше, внесенные для того, чтобы заставить читателя поверить в действительное существование подобных абстрактных персонажей. Итак, лишние люди г-на Андреева будто бы живут, совершают разные поступки, чтобы показать свою обнаженную абстракцией натуру вне той житейской обстановки, которая заставила бы нас отвернуться от них. За эту-то абстракцию, за это оголение чувств, помыслов и желаний лишний человек и благодарен г-ну Андрееву.
   Вот в чем разгадка симпатий новой формации лишних людей к героям Андреева. Никто из них в действительности не насиловал любимой девушки, как это делает студент Немовецкий в "Бездне", но у каждого из них было "немеркнувшее представление узкой полоски белых юбок и стройной ноги". Поверьте, однако, что в иной, более соответствующей жизни обстановке, не раз уже из этих "немеркнувших представлений" выходили очень скверные вещи. На "Бездне" лучше всего видно, как опасно это обнажение чувств, это лишение человеческого нутра житейских покровов. "Бездна" притом написана, как и все прочие рассказы Андреева, без всякого подъема, без душевной теплоты, необычайно холодно и объективно и, как мы уже говорили, абстрактно. Человек ежедневно оскорбляет своих ближних похотливыми желаниями, и они проходят безнаказанно только потому, что не всплыли наружу во всей полноте. Само чтение "Бездны" способно невольно вызывать целый ряд скрытых желаний и дурно подействовать на развращенное воображение. Автор, вероятно, не думал, что его рассказ произведет такое впечатление; он, по-видимому, не подозревал, что всякий лишний человек, покопавшись в своей душе, скажет: "это могло бы случиться и со мной". А между тем это так. Объективный тон автора, при котором самому читателю приходится быть судьей выведенных героев, вызывает какое-то нравственное недоумение, опасное для неустановившихся натур.
   

II

   Объективный реализм молодого писателя вкупе с его стремлением обнажать пороки, абстрагировать их и, таким образом, лишать отталкивающей житейской оболочки -- чрезвычайно опасен и вызывает наружу то, что раньше лишние люди не решались выволакивать на свет Божий. Вот почему, в общем, автор встретил у некоторой части публики такой радушный прием. Но, кроме того, немало содействовала успеху автора и его писательская манера, благодаря которой г-на Андреева нужно признать эклектиком чистейшей воды. На нем отразились самые разнообразные влияния, и это легко установить при чтении его произведений. Мы не станем расчленять его рассказов, чтобы шаг за шагом отмечать эти посторонние влияния. В этом, пожалуй, и нет особенной надобности. Нам важно теперь указать только на общие черты этого эклектизма. Больше всего автор, несомненно, находится под влиянием Метерлинка. Последний также сильно абстрагировал жизнь, сводил ее к элементарным чувствам и экспериментировал, связывая обнаженные души людей невидимыми, тоненькими нитями. Метерлинк был необычайно правдив в этой операции обнажения и упрощения чувств; он весьма осмотрительно проделывал эти эксперименты в фантастической обстановке и, что важнее всего, брал объектом своих поэтических экскурсий не только лишних людей, но и положительные фигуры, с хорошими, бодрыми и сильными чувствами. Таким образом, в каждой картине его, помимо прожорливых королев и королей, вроде Синей Бороды, есть и светлые образы, как Селизетта и Аглавена, Меллисанда и др.
   У Метерлинка, несмотря на весь ужас опрощенных чувств, бьется бодрый пульс жизненного духа добрых начал; несмотря на то, что принцессы у него гибнут в подземельях, несмотря на то, что невидимая злая королева пожирает принцев, -- вы чувствуете все-таки, что дух борьбы витает над ними; вы понимаете, что этот дух только временно терпит поражение. И действительно, этот живой дух борьбы одерживает верх в "Синей Бороде", он звучит великолепным гимном Аглавене и Селизетте и в "Монне Ванне". Леонид Андреев как истый потомок Достоевского намеренно удаляет из своих произведений лучезарную, жизнерадостную сторону, он полон мрачности; его духовные глаза могут созерцать только зло. Вот второй источник эклектизма г-на Андреева. У Достоевского молодой писатель заимствовал жестокую, почти сладострастную в своей жестокости, манеру мучить читателя тяжелыми, тягучими картинами изнанки жизни. Но где взять глубину Достоевского? Наконец, третий писатель, оказывающий огромное влияние на нашего автора, -- это Антон Чехов. У Антона Чехова г-н Андреев взял его манеру очень подробно описывать обстановку, почти фотографировать ее, и притом останавливаться на случайных темах, так хорошо гармонирующих с полными простора описаниями Антона Чехова, но плохо гармонирующих с причудливыми, вычурными описаниями нашего автора. Декаданс, несомненно, повлиял на г-на Андреева в сформировании и его языка. Возьмите эти вычурные эпитеты, сравнения, метафоры, созданные по рецепту доморощенного декаданса, и вы увидите в них совершенно явственное желание во что бы то ни стало быть оригинальным. Абстрагированный лишний человек, безусловно, скучен, если не окружать его известными атрибутами жизни, хотя, как мы уже говорили, более всего для этого подходит фантастическая обстановка, описание при помощи символов. От скуки спасает в этом случае и поэзия. Всем этим широко пользуется Метерлинк и, благодаря таким средствам, его типы изумительно интересны, жизненны и красивы.
   Публике эклектизм Андреева пришелся по душе; он понятен ей, он не шокирует ее своею грубою оригинальностью, как у Горького; ей более по плечу старые формы. Сильный импрессионизм Горького увлек молодую, передовую часть общества. Лишние люди, хотя и находили в горьковских героях много для себя утешительного материала, все-таки как-то инстинктивно сторонились от беспокойных речей энергичного романтика. Они не могли еще разобраться в них; им тогда казалось, что боевые речи Горького разразятся сейчас громом, который заставит содрогнуться всех чувствующих себя "слугами, а не господами" жизни. Они еще не успели оценить по достоинству модернизированный, импрессионистский характер произведений Горького и побаивались его.
   Объективизм Андреева располагает к себе спокойные, уравновешенные натуры. Когда писатель не проявляет беспокойной наклонности к нападению на вас, на ваши пороки -- вы начинаете смотреть и на него добродушно-спокойно. В наше время, когда значительная часть литературы разменялась на стили, особый стиль Андреева, хотя бы с заимствованной манерой писать, должен иметь успех.
   Его рассказы "Кусака", "Жили-были" и прочие служат ясным доказательством справедливости наших замечаний. За исключением некоторых вещей, написанных в реалистическом направлении, произведения Андреева носят явный отпечаток декаданса, не того декаданса, который, вдохнув новые силы в реализм, дал ему новые формы и образы, а того, который, разменявшись на мелкую, холодную манеру оригинальничания, пошел гулять по русской земле рядом с промышленным декадансом галантерейных вещей. Последнее произведение г-на Андреева -- "Мысль" подтверждает наши слова. На нем и других рассказах мы и остановимся в следующей статье.

(Продолжение следует29)

   

Примечания

   1 Жаботинский Владимир (Зеев). Полн. собр. соч. Минск: Met, 2007-2010. Т. 1-3 (второй том в двух книгах). Издание продолжается. В дальнейшем в тексте статьи -- ПСС.
   2 Указано Г. Элиасберг.
   3 Указано З. Бар-Селла.
   4 The Writings of Ze'ev Jaboninski: A Bibliography / Ed. by A. Evarovich. Tel-Aviv: Jabotinski Institute in Israel, 1979; The Writings of Ze'ev Jabotinski: A Bibliography (1897-1940) / Ed. by M. Graur. Tel-Aviv: Jabotinski Institute in Israel, 2007.
   5 Кацис Л. К проблеме атрибуции псевдонимных газетно-журнальных текстов В. Жаботинского 1900-х годов // Материалы Семнадцатой международной междисциплинарной конференции по иудаике. М.: Сэфер, 2011 (в печати).
   6 Shechtman J.B. The Life and Times of Vladimir Jabotinski: In 2 vol. N.Y.: Silver Spring, Eshel Books, 1986. Vol. 1. P. 151.
   7 Жаботинский В. Вместо апологии // Жаботинский Владимир (Зеев). О железной стене: Речи, статьи, воспоминания. Минск: Met, 2004. С. 125.
   8 См. также: Кацис Л. К вопросу о публикациях Жаботинского в журнале "Освобождение" (Актолин, Аноним, Г. и другие) // Жаботинский В. Поли. собр. соч. Т. 3. С. 755.
   9 Леонид Николаевич Андреев: Библиография. Вып. 2 А: Собрание рецензий Славянской библиотеки Хельсинкского университета / Сост. М.В. Козьменко. М.: ИМЛИ, 2002. В списке псевдонимов, записанных латиницей.
   10 Attalea. Жизнь человека // Крымский курьер. 1906. 15 нояб. No 243. С. 2.
   11 Жаботинский В. -- Андрееву Л. 19 января 1909 г. // Zeev Jabotinski. Letters. Vol. 1. May 1898 -- July 1914 / Ed. Daniel Carpi. Jabotinski Institute in Israel. Hasifria Hazionit. Publishing House of the World Zionist Organization. Jerusalem, 1992. P. 67 (на иврите).
   12 Жаботинский В. Четыре статьи о "Чириковском инциденте" // Жаботинский В. О железной стене. С. 56-76.
   13 См.: Чириков -- Андрееву (после 19.02. до 13.03.1909) и Андреев -- Чи-рикову 13 (26). 03. 1909: Переписка Леонида Андреева и Е.Н. Чирико-ва / Вст. ст., подг. текста и коммент. В.Н. Чувакова // Леонид Андреев: Материалы и исследования. М.: Наследие, 2000. С. 54-55.
   14 Altalena. Вскользь // Одесские новости. 1902. 9 нояб. Цит. по: Жаботинский Владимир (Зеев). Поли. собр. соч. Т. 2/П. С. 488.
   15 Там же. С. 505.
   16 Сайт "Леонид Андреев". URL: http://andreev.org.ru/biblio/Komments/k%20bezdna.html (дата обращения: 15.10.10).
   17 К сожалению, комментаторы Собрания сочинений никаких данных о том, откуда взялись эти сведения, не приводят.
   18 История с "Бездной" таит массу загадок, изложение в комментариях далеко от полноты, и мы обязательно посвятим этому литературному скандалу и роли в нем Жаботинского специальную работу.
   19 См.: Леонид Николаевич Андреев: Библиография. Вып. 2 А: Собрание рецензий Славянской библиотеки Хельсинкского университета. Приложение 2.
   20 Стандартная с виду комбинация "заря освобождения" -- это названия двух важнейших журналов русской революционной эмиграции: "Зари" Г. Плеханова и "Освобождения" П. Струве. Подробнее см.: Кацис Л. О псевдонимах В. Жаботинского в журнале "Освобождение" // Русский сборник. Вып. 11. М.: Модест Колеров, 2011 (в печати).
   21 A.M. Еврейский митинг в С.-Петербурге // Хроника еврейской жизни. 1905. No 6. С. 9-11.
   22 Жаботинский ("Аноним") приветствовал в "Освобождении" включение рассказа Гаршина в программу чтения для юношества: Аноним. Два гастролера: Сердечное попечение о рабочих // Освобождение. Штутгарт, 1903. No 33. С. 161.
   23 Жаботинский В. Повесть моих дней // Жаботинский Владимир (Зеев). О железной стене: Речи, статьи, воспоминания. С. 498-499.
   24 Владимиров В. Современное настроение в русской литературе // Вопросы общественной жизни. 1902. Вып. IV. Стб. 98-103.
   25 Владимиров В. "Мещане" Горького // Вопросы общественной жизни. 1903. Вып. V. Стб. 175-182; Он же. Максим Горький и интеллигенция // Вопросы общественной жизни. 1903. Вып. VII. Стб. 193-198; Вып. VIII. Стб. 253-259.
   26 Владимиров В. Леонид Андреев и его произведения // Вопросы общественной жизни. 1903. Вып. IX. Стб. 281-286.
   27 Vladimiro Giabotinski. Антон Чехов и Максим Горький: Импрессионизм в русской литературе // Nuova Antologia. Rome, 1901. Vol. 36. No 719. P. 723-733; см.: Жаботинский Владимир (Зеев). Полн. собр. соч. Т. 2/1. С. 675-686.
   28 Altalena. Вскользь: Публика о Леониде Андрееве // Одесские новости. 1903. 3 марта; см.: Жаботинский Владимир (Зеев). Полн. собр. соч. Т. 3. С.101-102.
   29 В журнале "Вопросы общественной жизни" продолжения статьи Жаботинского не последовало.

"Вестник РГГУ", No 6(68)/11, Москва, 2011

   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru