Жураковский Евгений Дмитриевич
Житейский ад

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (у Максима Горького).

   

Евгеній Жураковскій.

Симптомы литературной эволюціи.

КРИТИЧЕСКІЕ ОЧЕРКИ:

МОСКВА.
Типо-Литографія М. М. Тарчигина, Тверская. Брюсовскій пер., соб. д.
1903.

   

ЖИТЕЙСКІЙ АДЪ

(у Максима Горькаго).

Первоначально напечатано въ журналѣ "Отдыхъ", No 4 1903 г. Спб.

   Пьеса Горькаго "На днѣ" является произведеніемъ въ стилѣ современныхъ реальныхъ норвежскихъ и западно-европейскихъ продуктовъ драматическаго творчества. Ближе всего она подходитъ къ пьесѣ Гауптмана "Ткачи". Въ обѣихъ пьесахъ нѣтъ главнаго героя, нѣтъ типовъ въ классическомъ смыслѣ этого термина. Героемъ является м:асса, изъ которой выдѣляются отдѣльные персонажи, очерченные ярко, но въ общемъ тонѣ, такъ что освѣщеніе вездѣ одно, и всѣ дѣйствующія лица находятся подъ воздѣйствіемъ господствующаго настроенія. Отчасти пьеса Горькаго можетъ быть въ этомъ смыслѣ сопоставлена съ пьесой Чехова "Три сестры", не смотря на кажущуюся полную противоположность. Дѣйствительно сфера изображенія иная, по изъ "Трехъ сестрахъ" нѣтъ героевъ, нѣтъ типовъ, а господствуетъ мракъ безвыходности, и основной мотивъ безнадежности заканчивается воплемъ "въ Москву! въ Москву!", также какъ у обитателей ночлежки, сначала вѣрящихъ въ возможность уйти со дна къ свѣту, простору и человѣческой жизни, а затѣмъ безнадежное сознаніе безвыходности ихъ положенія трагически заканчиваетъ пьесу. И по техникѣ драматическаго творчества пьеса Горькаго примыкаетъ къ реальнымъ произведеніямъ современныхъ драматурговъ. Отсутствіе монологовъ, введенное Ибсеномъ, стало закономъ для современныхъ драматурговъ, считающихъ, что въ жизни никто никогда не произноситъ монологовъ, и имъ не должно быть мѣста и въ драмъ. По произведеніе Горькаго но можетъ быть названо драмою. Съ этой точки зрѣнія оно не выдерживаетъ критики. Въ немъ нѣтъ ни завязки, ни коллизіи, ни развязки. Дѣйствіе. не развивается непрерывно, съ возрастающей силою, стремясь къ осуществленію драматическаго узла. Драматическія положенія находятся у всѣхъ дѣйствующихъ лицъ пьесы, исключая Луки, съ первой сцены до четвертой, а катастрофа драмы происходитъ и въ третьемъ и въ четвертомъ актѣ. Нельзя не видѣть нарушенія всѣхъ законовъ драматургіи и въ отдѣльныхъ частностяхъ пьесы. Разговоры, а не дѣйствія составляютъ преобладающіе элементы, въ особенности въ первыхъ двухъ и въ послѣднемъ актѣ.
   А. П. Чеховъ ввелъ въ нашу драматическую литературу пьесы, которыя онъ именуетъ "сценами изъ жизни". Вотъ именно такія "сцены изъ жизни" представляетъ. пьеса "На днѣ"; это доходитъ то такой крайности, что, кажется, можно смотрѣть каждый актъ порознь или по нѣсколько вмѣстѣ, можно исключить то первый, то послѣдній актъ, и все-таки зритель, и читатель съ меньшей полнотой, но безъ искаженія основного смысла, найдетъ сценическое и художественное удовлетвореніе въ зрѣлищѣ. Къ этому интересу присоединяется удовлетвореніе чувства любознательности. М. Горькій выбралъ оригинальный предметъ для изображенія. Въ разсказѣ "Бывшіе люди" онъ нѣкогда рисовалъ міръ отщепенцевъ общества, укрывающихся отъ него, Озлобленныхъ и полудикихъ. Но много воды утекло съ тѣхъ поръ и въ міросозерцаніи "пѣвца босяковъ", глашатая романтическихъ образовъ сверхчеловѣка въ рубищѣ, съ котомкой, ненавидящаго осѣдлую жизнь, цивилизацію и городъ гдѣ:
   
   "Любви стыдятся, мысли гонятъ,
   Торгуютъ волею своей,
   Главы предъ идолами клонятъ
   И просятъ денегъ и цѣпей"....
   
   Съ тѣхъ поръ много измѣнилось и въ образѣ жизни изъ условіяхъ творчества, и во взглядахъ писателя прежде пролетаріата. Романтическій періодъ въ творчествѣ Максима Горькаго миновалъ, онъ пережитъ, и къ нему можно сказать навѣрное, основываясь на историко-литературныхъ данныхъ (на примѣрахъ великихъ русскихъ поэтовъ),-- нѣтъ возврата, какъ пѣть возврата къ ранней молодости.
   Измѣнилось и міросозерцаніе Горькаго. Индивидуалистъ и ничшеанецъ, Горькій, повидимому, переходитъ къ христіанству и общественному, моральному взгляду, и пьеса "На днѣ" по основной идеѣ своей и представляетъ именно этотъ переходъ. Борьба индивидуализма и ничшеанства, представителемъ которыхъ является въ пьесѣ -- Сатинъ, съ христіанствомъ и общественною моралью съ оттѣнкомъ сектантства, представителемъ которыхъ является -- Лука, вотъ основной нервъ пьесы.
   Нельзя однако сказать, чтобы Горькій всецѣло совершилъ этотъ переходъ; нѣтъ, онъ находится въ процессѣ перемѣны міросозерцанія, но всѣ данные клонятъ къ тому, что переходъ совершится, и нельзя не видѣть въ этомъ вліянія Льва Толстого, такъ какъ Лука болѣе толстовскій, чѣмъ горьковскій типъ, между тѣмъ какъ Сатинъ -- типъ чисто горьковскій. Вотъ проповѣдь индивидуализма: Сатинъ: "человѣкъ можетъ вѣрить и не вѣрить... Это его дѣло! Человѣкъ -- свободенъ... онъ за все платитъ самъ: за вѣру, за невѣріе, за любовь, за умъ. Человѣкъ за все платитъ самъ, и потому онъ -- свободенъ, Человѣкъ -- вотъ правда! Что такое человѣкъ? Это не ты, не я, не они... нѣтъ? Это ты, я, они, старикъ, Наполеонъ, Магометъ... въ одномъ! (Очерчиваетъ пальцемъ въ воздухѣ фигуру человѣка). Понимаешь? Это -- огромно! Въ этомъ -- всѣ начала и концы... Все въ человѣкѣ, все для человѣка! Существуетъ только человѣкъ, все же остальное -- дѣло его рукъ и его мозга! Чело-вѣкъ! Это великолѣпно! Это звучитъ., гордо! Че-ло-вѣкъ! Надо уважать человѣка! Не жалѣть... не унижать его жалостью... Уважать надо! Выпьемъ за человѣка, баронъ! (Встаетъ). Хорошо это чувствовать себя человѣкомъ! Я арестантъ, убійца, шулеръ -- ну, да! Когда я иду по улицѣ,-- люди смотрятъ на меня, какъ на жулика... и сторонятся и оглядываются... и часто говорятъ мнѣ -- мерзавецъ! Шарлатанъ! Работай! Для чего? Чтобы быть сытымъ? (хохотъ). Я всегда презиралъ людей, которые слишкомъ заботятся о томъ, чтобы быть сытыми. Не въ этомъ дѣло, баронъ! Не въ этомъ дѣло! Человѣкъ -- выше! Человѣкъ -- выше сытости".
   Такъ говоритъ философъ пропойца. Но, если развить это въ цѣлую философскую систему, то это представитъ изъ себя апоѳеозъ индивидуализма, то есть теорію ничшеанства; въ зачаточныхъ формахъ оно проявлялось у бездомнаго горемыки-босяка.
   Лука говоритъ иначе:
   -- Поди-ка, вотъ... приласкай. Человѣка при ласкать никогда не вредно...

Наташа.

   -- Добрый ты, дѣдушка... Отчего ты такой добрый?

Лука.

   -- Добрый, говоришь? Ну... и ладно, коли такъ... да! (За красной стѣной тихо звучитъ гармоника и пѣсня). Надо, дѣвушка, кому-нибудь и добрымъ быть... Жалѣть людей надо! Христосъ-отъ всѣхъ жалѣлъ, и намъ такъ велѣлъ... Я те сказку -- "во время человѣка пожалѣть, хорошо бываетъ".
   Или вотъ, напримѣръ, какъ эта основная идея христіанства,-- любви къ ближнему переходитъ въ размышленіяхъ Луки въ общественную теорію, которря можетъ быть развита до утопіи, въ родѣ "Утопіи" -- Томаса Мора или "Черезъ 200 лѣтъ" -- Беллами. Конечно, у благочестиваго странника только зародышъ теоріи общественнаго благополучія. Лука знаетъ, по сомнѣвается въ существованіи праведной земли, и это характерно въ томъ смыслѣ, что переходъ отъ ничшеанства къ христіанству, отъ индивидуализма къ соціализму не совершенъ Горькимъ, и онъ находится въ переходной стадіи, въпреддверіи этого перехода. "Зналъ я одного человѣка,-- говорилъ Лука,-- который въ праведную землю вѣрилъ... Должна, говорилъ, быть на свѣтѣ праведная земля... въ той, дескать, землѣ,-- особые люди населяютъ... Хорошіе люди! Другъ дружку они уважаютъ, другъ дружку за всяко-просто помогаютъ и все у нихъ славно -- хорошо. И вотъ человѣкъ все собирался идти... праведную эту землю искать... Одна у него радость была -- земля эта. Человѣкъ и говоритъ ученому: покажи ты мнѣ, сдѣлай милость, гдѣ лежитъ праведная земля, и какъ туда дорога? Сейчасъ это ученый книги раскрылъ, планы разложилъ и глядѣлъ, глядѣлъ: нѣтъ, нигдѣ праведной земли! Все вѣрно, всѣ земли показаны, а праведной нѣтъ.: Человѣкъ не вѣритъ.... Должна, говоритъ, быть... ищи лучше! А то, говоритъ, книги и планы твои ни къ чему, если праведной земли нѣтъ. Ученый въ обиду. Мои, говоритъ, планы самые вѣрные, а праведной земли вовсе нигдѣ нѣтъ. Ну, тутъ человѣкъ и разсердился -- есть! а но планамъ выходитъ -- нѣтъ! Грабежъ!..
   Это говоритъ старецъ Лука, который разыскиваетъ истинную вѣру. Онъ уходитъ со сцены "въ хохлы... слыхалъ я, говоритъ Лука, открыли тамъ новую вѣру... поглядѣть надо... да! Все ищутъ люди, все хотятъ -- какъ лучше... дай имъ, Господи, терпѣнія! "Какъ думаешь,-- спрашиваетъ Пепелъ,-- найдутъ"?.

Лука:

   -- Люди-то? Они найдутъ! Кто ищетъ -- найдетъ... Кто крѣпко хочетъ -- найдетъ.
   

II.

   Эта твердая вѣра въ разысканіе истины составляетъ основу духовной личности М. Горькаго, и даетъ тотъ бодрый тонъ его произведеніямъ, которымъ онъ такъ высоко отличается отъ современныхъ русскихъ и западныхъ писателей, изъ которыхъ одни, какъ Гауптманъ, называютъ сами себя Гамлетами (въ предисловіи въ "Ткачахъ"), другіе, какъ Чеховъ неоспоримо преисполнены рефлексіей и гамлетизмомъ. Но эта бодрая вѣра только мимолетнымъ лучемъ является въ пьесѣ, представляющей угрюмое царство зла, насилія, горя и разгула. Каждое дѣйствующее лицо въ пьесѣ перенесло тяжелое несчастіе, которое надломило силы, бросило человѣка во власть или мрачнаго озлобленія или тупого порока или звѣрскаго отупѣнія, хотя гуманный взглядъ проницательнаго автора, любящаго своихъ героевъ, уже не идеализирующаго ихъ попрежнему, усматриваетъ въ каждомъ изъ нихъ черту человѣчности, ту божью искру, которая привлекаетъ къ нимъ. Это не преступники изъ "Мертваго дома" Достоевскаго, это бывшіе люди съ горькими воспоминаніями, и безъ всякихъ надеждъ. Появленіе Луки всколыхнуло тяжелую накипь ихъ омраченныхъ душъ, жертвъ общественной неурядицы и порочности. Каждый изъ погибшихъ людей по своему отозвался на призывъ Луки къ обновленію, но воскресить Лука не былъ въ состояніи никого, и даже, напротивъ, появленіе этого благообразнаго, богобоязненнаго и смиреннаго старца среди оглушающихъ криковъ, брани, дракъ, тоски и мукъ житейскаго ада -- косвеннымъ образомъ повлекъ за собою самоубійство актера. Не вынесла мутная душа несчастнаго "генія безпутства" столкновенія съ ясной правдой старца. Большинство изъ обитателей ночлежки недовольно этимъ духовнымъ освѣщеніемъ ночлежки,-- приходомъ и рѣчами Луки. "Поманилъ ихъ куда-то... а самъ -- дорогу не сказалъ"...-- ропщутъ они. Еще болѣе безвыходна показалась имъ глубокая яма жизни, на днѣ которой заживо погребены ихъ мечты, ихъ надежды, ихъ упованія на лучшую жизнь. Ихъ тянетъ къ. безпробудному, разгулу и еще безотраднѣе становится въ ночлежкѣ.
   Лука -- не идеальный типъ въ пьесѣ Горькаго. Это русскій праведникъ, который имѣетъ длинную исторію въ русской литературѣ. "Власъ" Некрасова, которымъ такъ восторгался въ дневникѣ писателя Достоевскій; Засима изъ "Братьевъ Карамазовыхъ" въ началѣ жизни гусаръ, а подъ конецъ инокъ и богомольный старецъ, Акимъ во "Власти тьмы",-- вотъ тѣ образы, къ которымъ любили обращаться русскіе писатели, защитники. народнаго духа и его исконныхъ національныхъ-началъ. И, дѣйствительно, это типъ чисто русскій. Ни въ одномъ изъ западныхъ и сѣверныхъ литературъ нельзя найти этого типа. А стоитъ раскрыть любое сочиненіе паломниковъ и отшельниковъ русскихъ въ до-Петровской Руси, чтобы уловить тѣ или другіе черты этого русскаго типа старца-праздолюбца.
   На первомъ планѣ стоитъ основная его черта -- не противленіе, злу въ активномъ смыслѣ, проповѣдь любви къ ближнему, смиреніе и покорность судьбѣ, безкорыстная любовь къ Богу и исканіе истинныхъ началъ праведной жизни. У Луки къ этому общему облику праведнаго старца присоединяются черты міровоззрѣнія нѣсколько сектантскаго оттѣнка и индивидуальныя особенности его личности. Онъ себѣ на умѣ и умѣетъ безъ паспорта водвориться въ ночлежкѣ. Въ его прошломъ очевидно было какое-либо серьезное событіе, совершившее переломъ въ его душѣ. Можетъ быть онъ, какъ Власъ, былъ жестокъ и крутъ и раскаялся передъ ожидаемой смертью; можетъ бытъ онъ, подобно Засимѣ, испыталъ бурную юность и грѣхи и сталъ замаливать ихъ праведнымъ житьемъ и вознаграждать разстраченное сокровище души въ молодости; по вѣрнѣе всего, судя по его указаніямъ относительно Сибири, онъ совершилъ какое-либо преступленіе или потерпѣлъ даже можетъ быть невинно, а затѣмъ изъ Сибири быть можетъ бѣжалъ и, какъ безпаспортный, ищетъ пріюта въ самыхъ глухихъ мѣстахъ города. Такъ ли, иначе ли, но по существу дѣла -- это человѣкъ съ тяжелымъ прошлымъ, и это чувствуется во всемъ его мягкомъ обликѣ. Этимъ отчасти объясняется его сомнительное поведеніе въ критическіе моменты. Когда въ ІІ-мъ дѣйствіи разражается ужасный конфликтъ между хозяиномъ угловъ приземистымъ Костылевымъ и его женою хитрою и преступною Василисою, любовницею Донъ-Жуана ночлежки и вора Пепла съ ея сестрою, счастливою соперницею въ любви -- съ Наташею, то, не вступая въ борьбу, чтобы разрѣшить эти запутанныя отношенія, Лука тихонько удаляется со сцены съ себялюбивыми и осторожными словами "Какой я свидѣтель! Куда ужъ... Василья-то бы скорѣе..." Приходъ же Василія Пепла я вызываетъ катастрофу. Это въ драматическомъ, но не въ сценическомъ отношеніи, самое сильное мѣсто въ пьесѣ. Пепелъ, услышавъ, что его возлюбленной Наташѣ сварили изъ злобы ноги, опрокинувъ самоваръ, сильнымъ ударомъ сшибаетъ съ ногъ хозяина ночлежки, и ударъ этотъ оказывается смертельнымъ.
   Наташа понимаетъ дѣло иначе, дѣлая выводъ, что Пепелъ убилъ старика, а Василиса изувѣчила ее съ цѣлью устранить ихъ обоихъ, какъ мѣшающихъ любви Пепла съ Василисою. Если праведный старецъ помѣшалъ въ предыдущей сценѣ преступному замыслу Василисы убить мужа, то въ этой боевой сценѣ, онъ, вызывая Пепла и, устраняясь, самъ играетъ довольно-таки неблаговидную роль.
   Не можетъ быть названо благодѣтельнымъ, и животворнымъ явленіемъ появленіе этого старца въ ночлежкѣ. Далеко Лукѣ до той роли, которую играетъ у Толстого во "Власти тьмы" Акимъ! Акимъ пробуждаетъ совѣсть въ преступномъ "Никитѣ", вызываетъ въ немъ сознаніе возможности очистить свою совѣсть публичнымъ покаяніемъ и содѣйствуетъ торжеству нравственной идеи произведенія. Отрадное и примирительное чувство овладѣваетъ зрителемъ "Власти тьмы". Пьеса "На днѣ" производитъ омрачающее и угнетающее впечатлѣніе. Проповѣдникъ бодрости и энергіи Максимъ Горькій можетъ быть названъ оптимистомъ только по отношенію къ тѣмъ чертамъ вѣры, которые отмѣчаются въ странникѣ -- старцѣ Лукѣ, вѣрящемъ въ возможность отысканіе истины, хотя истина, по его словамъ, то, кто во что вѣритъ. Эта удивительная перемѣна, происшедшая въ творчествѣ Максима Горькаго, перемѣна въ настроеніи, въ атмосферѣ изображаемой жизни, находится въ въ непосредственномъ соотношеніи съ совершающеюся въ немъ перемѣною въ философскомъ и общественномъ міровоззрѣніи. Поэтому его новая пьеса имѣетъ гораздо больше общественнаго значенія, чѣмъ всѣ другія его произведенія, имѣющія значеніе, то романтическихъ картинъ, прославленія сильной и свободной личности, то значеніе поэтическое -- какъ образцы вдохновенной, а подъ часъ и полусказочной донкиходствующей фантазіи, только прикрывающейся условіями дѣйствительности. Пьеса "На днѣ" стоитъ особнякомъ среди другихъ произведеній М. Горькаго и только частностями своими напоминаетъ автора "Челкаша", "Мальвы" и "Мѣщанъ", пьесы слабой по выполненію, и по идеѣ очень далекой отъ пьесы "На днѣ". Идея пьесы "Мѣщане" заключалась въ томъ, чтобы противопоставить узкому филистерскому прозябанію буржуазныхъ лицъ жизнь, полную силы, энергіи и осмысленной бодрости, съ цѣлью осужденія жизни, въ видахъ мѣщанскаго счастья и мѣщанскаго уклада существованія. Но осуществленіе пьесы не отвѣчало требованіямъ ея идеи, и получалось какая-то жалкая пародія на пьесы Чехова, такъ что ноющіе интеллигенты подвергнуты опалѣ, а бодрствующіе, ограниченные, прямолинейные и грубые представители обществъ представлены въ фальшивомъ ореолѣ. Отказавшись въ пьесѣ "На днѣ" обрисовывать интеллигенцію, которая всегда является въ неправильномъ освѣщеніи у Горькаго, авторъ намѣренно направилъ фонарь своего творческаго аппарата на изученіе самого низшаго слоя "дна" общества. Благодаря тому обстоятельству, что М. Горькій непосредственно, очевидно, изучалъ ту среду, которую изображаетъ, записывалъ отдѣльныя слова, выраженія, прибаутки, поговорки и пословицы, онъ обогатилъ даже сокровищницу русской народной рѣчи, и не замедлятъ навѣрное появиться сборники, которые должны будутъ воспользоваться сокровищами, добытыми со дна Горькимъ. Пѣсня, которую поютъ во второй и въ заключительной сценѣ пьесы, интересна въ двухъ отношеніяхъ. Во первыхъ, какъ цѣнное пріобрѣтеніе поэзіи въ народномъ стилѣ, напѣвъ который взятъ изъ поволжской пѣсни о воронахъ, и во вторыхъ, какъ опредѣленіе основнаго пессимистическаго тона пьесы. Хотя солнце освѣщаетъ и согрѣваетъ землю, но оно не доходитъ до дна. Освободиться, порвать цѣпи тѣмъ, кто погрузился на дно, нѣтъ никакой возможности, и какъ бы дантевскій девизъ проклятія довлѣетъ надъ этимъ міромъ Горьковскаго ада..
   
   "Lasciale ogni speranza, voi cli'entrate"
   "Оставь надежду всякъ, сюда входящій".
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru