Жураковский Евгений Дмитриевич
Нежное сердце и яркий талант

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Памяти В. И. Гаршина (1855-88).

   

Евгеній Жураковскій.

Симптомы литературной эволюціи.

КРИТИЧЕСКІЕ ОЧЕРКИ:

МОСКВА.
Типо-Литографія М. М. Тарчигина, Тверская. Брюсовскій пер., соб. д.
1903.

   

Нѣжное сердце и яркій талантъ.

Памяти В. И. Гаршина (1855--88).

Статья напечатана по случаю 35-лѣтія со дня смерти В. М. Гаршина.

   Всеволодъ Михайловичъ Гаршинъ -- это человѣкъ съ глубокими воспаленными вдумчивыми глазами, въ которыхъ отразился мучительный складъ жизни, полной страданій за ближнихъ. Больше всего на свѣтѣ онъ любилъ несчастныхъ, дѣтей и природу; больше всего на свѣтѣ онъ ненавидѣлъ зло и насиліе, онъ умѣлъ прощать и сожалѣлъ о тѣхъ, которые причиняли людямъ зло и горе. Это былъ человѣкъ, который всю жизнь страдалъ скорбями человѣчества. Это былъ идеалистъ, завѣщавшій любить людей, съ кроткимъ сердцемъ, съ чистою, пламенною и сострадательною душей, бывшій въ жизни "цвѣткомъ страданія", выросшимъ подъ темными и холодными небесами. Уроженецъ Малороссіи съ сочетаніемъ чувствительности и ума. съ повышенной воспріимчивостью, Гаршинъ находился въ жизни въ трагическомъ положеніи и этотъ трагизмъ его положенія выразился и въ его судьбѣ, и въ его разсказахъ.
   Отъ предковъ и родителей Всеволодъ Михайловичъ получилъ задатки душевной болѣзни. Съ юныхъ лѣтъ. онъ испытывалъ мученія психической болѣзни, и она не оставляла его до конца жизни. Учился онъ, какъ большинство дворянъ, и даже кончилъ въ Горномъ институтъ; лучше же всего онъ учился у прекраснѣйшихъ наставниковъ, кто только умѣетъ ихъ понимать,--у, самой жизни и у природы. Съ раннихъ лѣтъ онъ Пристрастился къ литературѣ, и любимѣйшими книгами его въ дѣтствѣ были тѣ, въ которыхъ наиболѣе живо отражались сострадательныя чувства автора. Въ жизни его привлекала картина беззащитнаго и безпомощнаго горя. Въ жизни Гаршинъ не оставался неподвижнымъ, онъ жертвовалъ собою, своей душой. Онъ, понимая сердцемъ безплодность насилія, умомъ отворачивался отъ него.
   Гаршинъ ненавидѣлъ войну, но считалъ нечестнымъ не, раздѣлить участь страдальцевъ, Война есть насиліе, но это насиліе не есть актъ личнаго, отдѣльнаго сознанія, это жребій, который можетъ пасть на долю каждаго, самаго незлобиваго человѣка. Всѣ эти главные моменты внутренней жизни Гаршина отразились въ его разсказахъ. Умеръ Гаршинъ написавъ всего 17 разсказовъ, страдая отъ болѣзни сердца, изнывшаго и изболѣвшаго.
   Гаршинъ всегда считалъ, что идеализмъ, т.-е. вѣра въ добро и людей, долженъ быть постояннымъ спутникомъ человѣка. Но печаль Гаршина, его меланхолія не была, по его же словамъ, "мировою скорбью". Въ разсказѣ "Ночь" Гаршинъ обрисовалъ нравственное воскресеніе Алексѣя Петровича, человѣка, готовившагося было къ самоубійству послѣ мучительной ночи фаустовскаго раздумья надъ тщетой и безцѣльностью жизни подъ впечатлѣніемъ утренняго благовѣста церковнаго колокола и вдругъ возвратившагося къ радостямъ жизни. "Вѣдь есть же міръ! Колоколъ напомнилъ мнѣ (говоритъ герой разсказа) про него. Когда онъ прозвучалъ, я вспомнилъ церковь, вспомнилъ толпу, вспомнилъ огромную человѣческую массу, вспомнилъ настоящую жизнь. Вотъ куда нужно уйти отъ себя и вотъ гдѣ нужно любить. Вырвать изъ сердца этого, сквернаго божка, уродца съ огромнымъ брюхомъ, это отвратительное "я", которое, какъ глистъ, сосетъ душу и требуетъ все новой и новой пищи." Овладѣвшій имъ экстазъ радости устранилъ мысль о самоубійствѣ, но повлекъ за собою смерть, отъ разрыва сердца. Самоубійство Гаршинъ называлъ подлостью. Но волею злой судьбы, вслѣдствіе припадка наслѣдственной душевной болѣзни, онъ бросился съ площадки высокой лѣстницы, найдя смерть измученному организму.
   Любящее сердце Гаршина художественно воплощалось въ его скорбяхъ о всѣхъ убитыхъ на войнѣ, въ его идеализаціи падшей женщины, въ которой онъ -- въ разсказѣ "Происшествіе" -- раскрываетъ сокровища лірбви, въ осужденіи товарища -- въ разсказѣ "Встрѣча" -- учителемъ.гимназіи, узнавшаго, что отъ не честной наживы разбогатѣлъ инженеръ, измѣнивъ своимъ взглядамъ. Господствующій мотивъ въ этихъ разсказахъ -- состраданіе къ живущему.
   Испытывая вліяніе отчасти Достоевскаго, отчасти Виктора Гюго, Гаршинъ любилъ избирать темою своихъ произведеній грустныя и печальныя стороны жизни.
   Всеволодъ Михайловичъ рано постигъ, что литература грусти составляетъ его земное призваніе, святое святыхъ его сердца. Всѣ разсказы выстраданы авторомъ, и каждый изъ нихъ написанъ на случай. О чемъ бы онъ ни говорилъ, онъ говорила правду. Его разсказы скорѣе -- этюды, но пламенность его рѣчей и ясность образовъ создали ему читателей и за границей только горькую
   Современный нѣмецкій драматургъ Гауптманъ вспоминаетъ объ его разсказахъ въ драмѣ "Одинокіе". Это именно о разсказѣ "Художники". Два типа обрисованы, какъ противоположности. Поклонникъ формы, художникъ чистой красоты, пейзажистъ Дѣдловъ, воплощающій прекрасную сторону дѣйствительности, съ одной стороны, а съ другой -- художникъ-гражданинъ Рябининъ, затронутый печальной стороной дѣйствительности, которому симпатизируетъ авторъ. Содержаніе разсказа "Глухарь" послужило идеей для картины Ярошенко. Человѣкъ садится въ котелъ. и держитъ заклепку изнутри клещами, что есть силы, снаружи мастеръ колотитъ по заклепкѣ молотомъ и выдѣлываетъ шляпку.
   Война съ турками, въ которой Гаршинъ участвовалъ въ качествѣ добровольца, и прочитанный въ газетахъ изъ этой войны случай продиктовалъ Гар) шину разсказъ "Четыре дня", гдѣ изображены страданія" солдата, четыре дня пролежавшаго на полѣ сраженія. * Иногда творческій духъ Гаршина любилъ отдохнуть на фонѣ аллегорическаго повѣствованія; и тогда изъ-подъ его вдохновеннаго пера выливался поэтическій перлъ созданія символическаго повѣствованія "Attalea princeps". Здѣсь говорится о гордой г. вольнолюбивой пальмѣ, которая возмечтала подняться ввысь къ небу и солнцу, но не нашла отзыва въ своемъ призывѣ къ другимъ оранжерейнымъ растеніямъ и при выраженіи сочувствія только одной слабенькой травки, постигшей величіе помысла идеалистки и прижавшейся съ дѣтской довѣрчивостью къ ея стволу.-- эта пальма, обливаясь сокомъ и дрожа отъ нестерпимой боли, разбила крышу оранжереи. Но здѣсь ожидала ее погибель; Холода жизненной стужи безъ состраданья ее погубили. Жестокіе морозы убили растеніе. Тогда пальма была срублена и заброшена подъ снѣжные сугробы, гдѣ на нее вскорѣ навалены были полѣнья. Изящная аллегорія воплощаетъ здѣсь идею о тяжкой расплатѣ съ смѣльчакомъ, поднимающимъ руку на порядокъ жизни, она повѣствуетъ о столкновеніи идеалиста съ реальною дѣйствительностью и его разочарованіи.
   Гаршинъ въ разсказѣ о "Красномъ цвѣткѣ" изобразилъ бредъ несчастнаго, который возмечталъ уничтожить все зло міра и путемъ долгой борьбы захватилъ этотъ красный цвѣтокъ въ судорожныя объятія, видя въ этомъ исцѣленіе всего міра отъ зла, горя и несчастій. Толпа молодежи провожала гробъ Всеволода Гаршина. Въ память разсказа "Красный цвѣтокъ" на его гробъ возлагались цвѣты мака. Въ этомъ разсказѣ чувствуется пережитое и выстраданное самимъ авторомъ.
   

II.

   Иногда Гаршинъ съ грустью отмѣчалъ то обстоятельство, что почти каждый человѣкъ живетъ своимъ маленькимъ улиточнымъ міркомъ, мало помышляя о жизни другихъ людей, не думая о судьбахъ человѣчества, не волнуясь чувствами и мыслями за предѣлами своего житья-бытья, и размышленія не перелетаютъ "черезъ частоколъ забора, ограждающаго его жилище". И вотъ Гаршинъ разсказываетъ "О томъ, чего не было". Тонкая наблюдательность натуралиста, любовь къ природѣ, мягкій юморъ и высокая художественность сочетаются въ этомъ разсказѣ съ поэтическою умѣлостью въ сказанной оболочкѣ пересказать истину. Улитка ограничиваетъ представленіе о мірѣ своей раковиной, капустница -- листомъ капусты, жужелица -- лопухомъ, навозные жуки -- скатываемыми ими шарами, и весь этотъ мірокъ они завѣщаютъ своимъ дѣтямъ. Они счастливы пока нога прохожаго не растопчетъ ихъ мелкаго, низменнаго и жалкаго существованія. Только легкомысленныя мухи, видящія прелесть міра въ банкѣ съ вареньемъ, хотя тамъ погибаетъ ихъ мать, разносятъ по міру жужжанье о прелести существованія.
   Двадцать лѣтъ прошло съ тѣхъ поръ, какъ написалъ Гаршинъ разсказъ о мученіяхъ солдата, раненаго турками, мучительною жаждой томившагося въ лужѣ крови четыре дня на полѣ сраженія, видя надъ собою одно безпредѣльное небо, рядомъ фляжку воды и безпредѣльную зеленую степь, и найденнаго русскими въ ужасномъ состояніи. Съ тѣхъ поръ какъ написанъ этотъ разсказъ только картины Верещагина, изображающія эту войну, могутъ стать рядомъ по силѣ оказываемаго впечатлѣнія съ повѣствованіями Гаршина о войнѣ, если къ произведенію "Четыре дня" присоединить разсказъ съ ироническимъ заглавіемъ "Трусъ", "Денщикъ и офицеръ" и "Рядовой Ивановъ". Въ "Воспоминаніяхъ рядового Иванова" просвѣчиваетъ гуманная личность Гаршина, его слезы состраданія и снисходительное отношеніе къ людямъ черствымъ, сухимъ, какъ герой его Венцель. Это человѣкъ грубый и безчеловѣчный къ солдатамъ, фанатикъ дисциплины, образованный, знающій Шекспира и Гёте, въ которомъ, однако, авторъ съумѣлъ подмѣтить минуты горькихъ слезъ о павшихъ въ битвѣ.
   Въ глазахъ Гаршина не было виноватыхъ, а были только несчастные, и онъ ихъ сожалѣлъ. Надъ всѣмъ брало перевѣсъ любвеобильное сердце, способное до самозабвенія болѣть чужими страданіями.
   Современникомъ В. М. Гаршина былъ поэтъ Надсонъ, тоже мягкій, отзывчивый и изнывающій надъ зломъ міра, безъ энергіи къ борьбѣ. Оба эти писателя восьмидесятыхъ годовъ дали въ литературѣ нѣжный отпечатокъ боли сердца въ меланхолическихъ и трогательныхъ образахъ,-- одинъ въ стихахъ, другой -- въ реальной и аллегорической прозѣ. Они оба представляютъ страницу перевернутую и закрытую уже русскою жизнью, но не лишнее снова раскрыть и перечесть ее.
   Изъ западныхъ писателей, современныхъ Гаршину, къ нему ближе всего стоитъ Гюи-де-Мопассанъ. Пессимистъ, не уравновѣшенный психически, скорбящій о злѣ міра, Гюи-де-Мопассанъ ненавидѣлъ зло, страдалъ отъ него и чувствовалъ его преобладающее значеніе въ мірѣ. Нарушенная гармонія вселенной отъ торжества злыхъ силъ угнетала нѣжную душу французскаго новеллиста. Онъ также любилъ изображать ужасы войны, и если для Гаршина объектомъ изображенія служила Русско-Турецкая война, то для Гюи-де-Мопассана Франко-Германская. Гюи-де-Мопассанъ любилъ изображать пошлость общества и зло преступной любви и идеализировалъ душевныя сокровища падшихъ женщинъ. Оба они любили аллегорическую форму изображенія и брали поэтическіе перлы творчества изъ растительнаго міра, изъ царства цвѣтовъ. Оба они умерли, подточенные тяжелымъ психическимъ недугомъ.
   Но рядомъ съ этимъ сходствомъ еще рѣзче выступаетъ контрастъ, вытекающій изъ разницы въ складѣ славянской и гальской расы, и изъ разницы въ образованіи, въ степени и особенностяхъ ихъ талантовъ.
   Гюи-де-Мопассанъ больше всего страдалъ отъ одиночества, чувствовалъ гнетъ изолированности эгоистичнаго "я", Гаршинъ любилъ сливаться съ жизнью рисуемыхъ имъ персонажей; очевидно, пессимизмъ русскаго повѣствователя носитъ болѣе альтруистическій складъ, а пессимизмъ французскаго новеллиста философскій колоритъ.
   Гюи-де-Мопассанъ былъ воспитанъ на классическихъ образцахъ, и, поэтому, его стиль, стиль ученика Флобера, представляетъ образецъ французской прозы. Его творческіе пріемы разнообразны; это -- описаніе природы, это,-- картины биржевого, коммерческаго, медицинскаго, военнаго и буржуазнаго строя, въ рамкахъ не только маленькихъ разсказовъ, но и большихъ романовъ.
   Гаршину же особенно удаются разсказы отъ собственнаго лица героя, состоящіе изъ небольшихъ лирическихъ аккордовъ, сливающихся въ печальную гармонію, въ которой лейтъ-мотивомъ являются выстраданныя ноты автора.
   Гню-де-Мопассанъ объективенъ, и только мѣстами изъ устъ его героевъ срываются обрывки глубокихъ мыслей меланхолика, разочарованнаго жизнью, и оттѣнки горькихъ чувствъ, человѣка, не находящаго себѣ успокоенія, вѣчно одинокаго и страдающаго отъ неизлѣчимой, изолированности,-- оттѣнка, въ которомъ отпечатлѣлись черты французскаго генія.
   Гюи-де-Мопассанъ изъѣздилъ свѣтъ въ продолженіи своей болѣе чѣмъ полувѣковой жизни, извѣдалъ радости жизни и глубину ея мукъ и терзаній, и сфера его творчества глубже, оригинальнѣе и шире.
   Любовь изображаетъ Гюи-де-Мопассанъ какъ сладкій напитокъ съ горькимъ осадкомъ на днѣ янтарнаго кубка, и въ своемъ виртуозномъ искусствѣ можетъ быть названъ Боккачіо ХІХ вѣка.
   Гаршинъ, со свойственною славянской расѣ скромностью, не вдается въ воспѣванія блаженствъ любви, а съ суровою простотою, кратко и серьезно, едва касается этихъ проблемъ. Въ этомъ сказывается разница расъ, разница культуръ.
   Всеволодъ Гаршинъ имѣетъ очень много общаго съ Ѳедоромъ Михайловичемъ Достоевскимъ. Онъ можетъ быть названъ его ученикомъ, его послѣдователемъ, его прозелитомъ.
   Но оригинальныя черты Гаршина не поддаются сравненію, и то, что въ немъ является исключительно ему принадлежащимъ,-- особенно цѣнно и особенно дорого. Онъ неподражаемъ, и эта черта имѣетъ источника. въ его оригинальной психической организаціи и въ его исключительномъ талантѣ.
   Гуманное творчество чуткаго писателя преждевременно сгубила невеселая сторона жизни, какъ жаба, подползшая къ Розѣ въ сказкѣ Гаршина "О Жабѣ и Розѣ", въ которой онъ изобразилъ какъ бы свою судьбу.
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru