Жураковский Евгений Дмитриевич
Супружеское счастье

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (у Льва Николаевича Толстого и его современников).

   

Евгеній Жураковскій.

Симптомы литературной эволюціи.

КРИТИЧЕСКІЕ ОЧЕРКИ:

МОСКВА.
Типо-Литографія М. М. Тарчигина, Тверская. Брюсовскій пер., соб. д.
1903.

   

Супружеское счастье

(у Льва Николаевича Толстого и его современниковъ).

   Вопросъ о семейномъ счастіи всегда живо интересовалъ русскаго великаго художника. Онъ съ глубокою задушевностью въ художественныхъ образахъ и картинахъ во многихъ своихъ произведеніяхъ воплощаетъ современную семейную жизнь. Русская литература вообще попреимуществу -- психологическая. Эта сторона и составляетъ господствующую стихію произведеній Толстого. При этомъ міровоззрѣніи художника -- прагматика даетъ освященіе его произведеніямъ. И въ вопросѣ о семейномъ счастіи онъ является пессимистомъ. Всѣ картины семейной жизни являются отрицательными явленіями съ точки зрѣнія того идеала, который носятъ въ душѣ страдательныя лица его повѣстей и романовъ. Этотъ пессимизмъ олицетворяется или въ той формѣ, что жена является исключительно матерью, всѣ интересы которой сосредоточены на дѣтяхъ и на заботахъ объ ихъ матерьяльномъ благополучіи и о здоровьѣ. Такова Доли въ романѣ "Анна Каренина".,Или же жизнь женщины замыкается въ предѣлахъ спальни и дѣтской, какъ въ женскихъ персонажахъ романа "Война и миръ". Если же жизнь женщины не замыкается въ. узкихъ интересахъ и заботахъ о семьѣ, то она попадаетъ въ ложное положеніе "Апны Каренины", живущей для любимаго человѣка, въ вѣчной боязни разонравиться ему и въ заботахъ о томъ, чтобы стоять на высотѣ умственныхъ интересовъ Вронскаго и поддержать хоть искусственно красоту своей внѣшности, въ постоянной тревогѣ и боязни имѣть дѣтей, которыя лишили бы ее наружной изящности и привлекательности и разорвали бы связь, которою держатся ея отношенія съ Вронскимъ.
   Въ романѣ "Воскресенье" Толстой опредѣляетъ тѣ фальшивыя основы, которыя приводятъ къ браку лицъ изъ великосвѣтскаго общества. Всевозможныя соображенія, кромѣ мыслей объ истинной любви, руководятъ обѣими сторонами. Искусство, съ которымъ ведется эта игра, изумительно по тонкости и'той лжи, которая тою или другою стороной, а иногда и обѣими пускаются въ ходъ.
   "Мизсй очень хотѣла выйти замужъ, и Нехлюдовъ. былъ хорошая партія. Кромѣ того онъ нравился ей, и она пріучила себя къ мысли, что онъ будетъ ея, не она будетъ его, а онъ ея, и она съ безсознательной и упорной хитростью,-- такою, какая бываетъ у душевныхъ больныхъ,-- достигала своей цѣли." "Нехлюдовъ,-- говорится въ другомъ мѣстѣ произведенія,-- испыталъ чувство, подобное тому, которое должна испытывать лошадь, когда ее оглаживаютъ, чтобы надѣть узду и вести запрягать."
   Въ свою очередь и Нехлюдовъ, взвѣшивая шансы въ пользу и противъ женитьбы, разсуждаетъ чрезвычайно холодно и эгоистично, не задумываясь надъ внутреннимъ содержаніемъ вопроса, не анализируя ея характера и не изучая ея души, а довольствуясь тѣмъ, что она выдѣлялась "породистостью" и "порядочностью", а женитьба, кромѣ пріятностей домашняго очага, давала возможность нравственной жизни, хотя противъ этого былъ страхъ за лишеніе свободы и предъ таинственнымъ существомъ женщины. Признаніе его высокихъ достоинствъ свидѣтельствовало для Нехлюдова объ ея умѣ и вѣрности сужденій, но вѣдь можно было найти дѣвушку, имѣющую еще гораздо больше достоинствъ, чѣмъ Мисси, и потому болѣе достойную его, да къ тому же у ней могли быть уже прежде увлеченія, а это все было уже противъ брака.
   Вотъ образецъ постановки супружеской проблемы въ великосвѣтскомъ обществѣ въ изображеніи Толстого. Анормальности свѣтскихъ супружескихъ отношеній часто изображались Толстымъ, напримѣръ, въ отношеніяхъ Андрея Болконскаго къ его женѣ, въ отношеніяхъ Пьера Безухова къ прекрасной и обворожительной Еленъ и въ отношеніяхъ Карениныхъ. Во всѣхъ этихъ случаяхъ Л. Толстой отмѣчалъ фальшь и ложь супружескихъ отношеній, разнообразныхъ во всемъ, исключая противорѣчія съ требованіями человѣческой души, которыя попираются во имя соображеній и разсужденій, ничего общаго не имѣющихъ съ вопросомъ о семейномъ счастіи, о духовной гармоніи.
   Въ романѣ съ аскетическими разсужденіями, касающимися съ отрицательной стороны семейнаго вопроса,-- въ "Крейцеровой сонатѣ",-- пессимизмъ доходитъ до своего апогея, и передъ читателями раскрывается семейная жизнь, не имѣющая никакого духовнаго связующаго начала и приводящая къ взаимной ненависти и той грубой звѣрской ревности, которая завершается неминуемой катастрофой.
   Великій художникъ-моралистъ съ полною безпощадностью раскрываетъ и олицетворяетъ въ пластическихъ образахъ глубокія язвы коренного вопроса жизни.
   

I.

   Въ болѣе ранней и болѣе спокойной повѣсти "Семейное счастье" пессимизмъ не проявляется еще въ такой безнадежной формѣ: художникъ приводитъ жизнь обоихъ лицъ къ гармоніи, которая примиряетъ ихъ въ общей любви къ дѣтямъ.
   "Съ этого дня, пишетъ героиня, кончился мой романъ съ мужемъ, старое чувство стало дорогимъ, невозвратимымъ воспоминаніемъ, а новое чувство любви къ дѣтямъ и къ отцу моихъ дѣтей положило начало другой, но уже совершенно иначе счастливой жизни, которую я не прожила въ настоящую минуту..." Однако, эта гармонія и примиреніе съ жизнью является не удовлетворительнымъ и грустнымъ отвѣтомъ на тревожный вопросъ. Отжившими являются тѣ глубокія требованія души, которыя волнуютъ героиню на всемъ протяженіи повѣсти и вырываются мѣстами въ формѣ мольбы съ оттѣнкомъ мучительной слабой надежды.
   На заявленіе Сергѣя Михайловича, ея мужа, что прошедшей любви нѣтъ и не можетъ быть больше, осталась любовь, но не та; прежняя "вся выболѣла, осталось ея мѣсто, нѣтъ уже въ ней силы и сочности, остались воспоминаніе и благодарность но..." Маша въ отвѣтъ его перебила: "Не говори такъ, опять пусть будетъ все какъ прежде. Вѣдь можетъ быть, да?" и въ это время она чувствовала уже, что невозможно то, чего желала и о чемъ просила его.
   Сергѣю Михайловичу не легко такое примиреніе съ жизнью и такая гармонія. "Нѣтъ, я не правду говорилъ, что не жалѣю прошлаго, нѣтъ, я жалѣю и плачу о той прошедшей любви, которой ужъ нѣтъ и не можетъ быть больше. Кто виноватъ въ этомъ, я не знаю." Тяжелое чувство невозвратной утраты слишкомъ горько, и оно вызываетъ стремленіе искать такихъ, оправданій и объясненій, которыя смягчили бы скорбь и душевную рану. "Да и полно, продолжаетъ Сергѣй Михайловичъ, такъ ли хорошо было то время, которое казалось мнѣ такимъ счастливымъ? И такъ давно, давно уже все это было." Этими мыслями приводитъ онъ себя въ спокойное и кроткое настроеніе духа. Но не заглушить въ себѣ ни Сергѣю Михайловичу, ни героинѣ повѣсти потребности семейнаго счастія, основаннаго на взаимномъ личномъ коренномъ чувствѣ, а не единственно на чувствѣ любви къ дѣтямъ.
   Психологическое явленіе, художественно воспроизведенное Толстымъ, крайне типично и обыденно въ современной жизни. Оно заслуживаетъ истолкованія, такъ какъ имѣетъ и общественный интересъ. Форма, въ которую облечена повѣсть, это пересказъ самой героини. Особенности этой формы должны постоянно имѣться въ виду. Изъ нихъ вытекаетъ субъективизмъ разсказа. Всѣ объясненія и мотивировка поступковъ и чувствъ носятъ отпечатокъ личности героини и вліяній, которыя она испытываетъ въ жизни. Другая особенность такой формы повѣсти обнаруживается въ томъ, что весь душевный міръ Сергѣя Михайловича и второстепенныхъ лицъ проходитъ чрезъ субъективную призму пониманія героини.
   Эти лица обрисованы въ повѣсти лишь такъ, какъ они обнаруживаются въ поступкахъ и словахъ. Толстой надѣляетъ Машу такою наблюдательностью и психическимъ пониманіемъ настроеній и чувствъ, какія свойственны только геніальнымъ писательскимъ натурамъ и являются не подходящими среднему ординарному человѣку, какова героиня повѣсти.
   Романъ разбивается на двѣ части,-- до и послѣ свадьбы. Явленія и событія, разсказанныя во второй части, находятъ себѣ объясненіе въ первой, гдѣ лежитъ залогъ и причины тѣхъ перемѣнъ, которыя произошли послѣ свадьбы. Главный интересъ описанія сосредоточенъ на психологическихъ моментахъ. Событій и происшествій очень мало, и они могутъ быть переданы въ немногихъ словахъ, тѣмъ не менѣе психологическій матерьялъ повѣсти очень обширенъ и заключается въ обстоятельномъ и топкомъ художественномъ описаніи чувствъ и душевныхъ движеній съ ихъ переливами и подробно и наглядно обрисованными оттѣнками.
   Жизнь въ деревнѣ, однообразная и замкнутая, мрачная, потому что тѣсно связана съ воспоминаніями еще свѣжаго событія -- смерти матери, оживляется пріѣздомъ сосѣда Сергѣя Михайловича, который сразу, какъ другъ покойнаго отца, становится "своимъ" человѣкомъ въ домѣ. Завязывается романъ, приводящій къ браку, и начинается семейная жизнь молодыхъ въ деревнѣ. По прошествіи двухъ безмятежно-счастливыхъ блаженныхъ мѣсяцевъ, понемногу даетъ себя чувствовать тягота безцвѣтной, монотонной и безцѣльной для героини жизни въ барскомъ домѣ. Тоска героини вынуждаетъ супруговъ къ поѣздкѣ въ Петербургъ. Неиспытанныя шумныя свѣтскія удовольствія и разнообразіе пестрой жизни захватываютъ Машу, и среди. изящества и новизны впечатлѣній затушевывается чувство тоски и одиночества.
   Иначе эта пустая свѣтская жизнь отзывается въ душѣ Сергѣя Михайловича, который тяготится ею и ждетъ нетерпѣливо конца. Частыя поѣздки въ деревню, смерть матери и рожденіе сына вносятъ новыя чувства и волненія въ его жизнь. На героиню эти событія производятъ мимолетное впечатлѣніе, едва скользя по поверхности душевной жизни, отуманенной угаромъ разнообразныхъ наслажденій и веселья. Поѣздка за границу заканчиваетъ это пустое, и веселое эпикурейское пользованіе минутными благами, и эпизодъ съ маркизомъ, доводящимъ свое ухаживаніе до крайней наглости, заставляютъ Машу вернуться къ семейному очагу и возвратиться съ мужемъ въ деревню.
   Вотъ и вся несложная и до-нельзя простая фабула разсказа. Въ мягкомъ изображеніи высоко-поэтической повѣсти безъ эффектовъ, и яркихъ внѣшнихъ событій и эпизодовъ ясно и прямо проводится идея невозможности семейнаго счастья для лицъ повѣсти.
   Этотъ пессимистическій колоритъ въ позднѣйшихъ произведеніяхъ Толстого все болѣе сгущается, и изображеніе семейной жизни въ повѣсти "Смерть Ивана Ильича" уже полно горькой безотрадности, которая въ "Крейцеровой сонатѣ" носитъ фатальный трагическій отпечатокъ и приводитъ къ полному отрицанію брачной жизни въ "послѣсловіи".
   Повѣсть "Семейное счастье", проникнутая элегическимъ тономъ, обрисованная мягкими, тихими и глубоко-поэтическими штрихами, является картиною безъ мрачнаго трагическаго колорита, и это дѣлаетъ се наиболѣе типичнымъ художественнымъ изображеніемъ жизни.
   "Толстой,-- говоритъ Брандесъ объ этой повѣсти,-- описываетъ будничную жизнь чуждыхъ ему натуръ въ прекрасной реально-грустной повѣсти "Семейное счастье", производящее на насъ глубокое дѣйствіе однимъ только изображеніемъ того, какъ возникаютъ жизненныя иллюзіи, какъ онѣ развиваются и утрачиваются. Здѣсь описывается ростъ любви, ея расцвѣтъ, а затѣмъ медленное превращеніе, понижающее любовь двухъ супруговъ до степени дружбы, и заставляющее, наконецъ, нѣжность къ дѣтямъ поглотить всѣ другія страсти. Это самая будничная жизнь безъ малѣйшаго романическаго дѣйствія."
   Поэтическая дымка полнаго эстетической прелести изображенія окутываетъ характерную черту отсутствія внутренней духовной коренной связи между любящими лицами, которая въ обнаруженномъ и неприкрашенномъ свѣтѣ въ "Крейцеровой сонатѣ" сведена къ исключительно-физіологической основѣ.
   

II.

   Съ первыхъ страницъ повѣсти рисуется полная неспособность героини разсказа найти въ самой себѣ духовные интересы, создать себѣ дѣятельность и сдѣлать жизнь цѣлесообразною и полною внутренняго смысла. Эта черта духовной нищеты обращаетъ на себя вниманіе и въ другомъ мѣстѣ повѣсти, когда героиня, чувствуя, что жизнь начинаетъ повторяться въ безсмысленныхъ, однообразныхъ и монотонныхъ формахъ, не находитъ въ самой себѣ духовной силы и энергіи для выхода изъ угнетающей тоски и не можетъ разсѣять страха предъ безысходнымъ, безцѣльнымъ будущимъ. Стремленія и взгляды обоихъ супруговъ на предстоящую семейную жизнь отличаются неопредѣленностью. Ему представлялась семейная жизнь въ будущемъ полною труда, любви къ людямъ и блаженства. Ее влекла тихая семейная жизнь, смыслъ которой въ любви и самоотверженности. Опредѣлить ближе задачу и характеръ будущей совмѣстной жизни они не считаютъ ни возможнымъ, ни необходимымъ. Въ ихъ взаимной любви особенно характерно отсутствіе духовнаго единенія. Его вліяніе на ея внутренюю психическую жизнь отмѣчено скудными ограниченными моментами и захватываетъ только частные ея взгляды и симпатіи. Оно не полно и не можетъ создать общаго духовнаго міра, который объединилъ бы ихъ будущую жизнь. Во взаимномъ вліяніи этихъ лицъ нѣтъ глубины, силы и жизненности. Она поддѣлывается подъ его вкусы и требованія, часто изъ боязни показаться въ его глазахъ не тѣмъ, что онъ хочетъ видѣть въ ней. По ея словамъ, онъ не знаетъ ея души, и поэтому ей легко его обманывать. Съ его стороны обнаруживается тоже боязливость и страхъ, побуждающій къ обману. Самое признаніе въ любви носитъ этотъ отпечатокъ, и герой повѣсти признается впослѣдствіи: "Я все лгалъ и мнѣ совѣстно." Между ними не существуетъ и религіознаго единенія; онъ относится съ должнымъ уваженіемъ къ ея проявленіямъ вѣры, не касаясь этой стороны ея духовнаго міра и не поддаваясь ея вліянію. Предоставивъ ей жизнь въ деревнѣ, замкнутую въ безжизненныя однообразно монотонныя формы, гдѣ все оцѣпенѣло подъ режимомъ, созданнымъ его старухой-матерью, онъ скрываетъ систематически и постоянно отъ нея свои духовные интересы, изолируетъ всѣ интересы своей дѣятельности, полагая, что этимъ онъ оберегаетъ ее отъ той возмущающей и раздражающей тяготы и трудности жизни, всю силу которыхъ онъ испыталъ на себѣ. Очевидно, дѣятельность его не имѣетъ широкаго идейнаго размаха, духовнаго высшаго интереса, который оправдалъ бы и возвысилъ тѣ мученія, съ которыми всякая дѣятельность неразрывно связана. Ожидая, что Сергѣй Михайловичъ пойметъ ея духовную пустоту и подскажетъ ей, что самоотверженіе съ ея стороны заключается въ покорности этой монотонной, скучной, заброшенной деревенской жизни, она была готова въ первый разъ -- не ѣхать въ городъ, а во второй -- вернуться изъ Петербурга въ деревню, но онъ не понимаетъ этого простого живого требованія любящей и тоскующей души,-- не постигаетъ того, что одна мысль о самоотверженіи, если не для общественной возвышенной цѣли, то для близкаго существа, освятила бы ея жизнь и лишила ея безцѣльной пустоты и мучительной, ничѣмъ неоправданной тоски. Не придавая своей дѣятельности широкаго идейнаго значенія, Сергѣй Михайловичъ предлагаетъ ей бросить все и ѣхать для развлеченія сначала въ ближайшій городъ, а затѣмъ въ Петербургъ, а впослѣдствіи самъ же обвиняетъ ее въ пустыхъ и суетныхъ требованіяхъ ея молодости. Въ концѣ концовъ онъ изъ эгоистическаго желанія освободиться поскорѣй отъ мученій неудовлетворяющей его любви самъ внутренно разрушаетъ въ себѣ это чувство любви къ ней. Она же находитъ рядъ удовольствій въ пустой, по разнообразной и блестящей пестрой свѣтской жизни, ослѣпившей мишурными, привлекательными и интересными сторонами мечту объ истинномъ счастьѣ. Она возвращается только тогда, когда совѣсть ея подсказываетъ ей, что дальше итти нельзя. Даже рожденіе ребенка не можетъ остановить ее и сообщить ея жизни серьезный складъ и нравственную цѣну. Ясно сказываются въ этомъ нравственные недочеты и непониманіе истинныхъ задачъ жизни; послѣднее обстоятельство обусловливается въ значительной мѣрѣ уродливымъ воспитаніемъ, которое въ данномъ случаѣ скрыто отъ наблюденія, оно обусловливается и общимъ характеромъ нашей общественной жизни, чуждой въ сферѣ дѣятельности серьезныхъ общечеловѣческихъ интересовъ и коренныхъ вопросовъ, въ особенности въ жизни провинціальной.
   Отсутствіе внутренней духовной гармоніи, характеризующее дальнѣйшія отношенія съ полной ясностью, не можетъ исчезнуть и въ дальнѣйшей жизни лицъ повѣсти изъ одного уразумѣнія своихъ обязанностей по отношенію къ дѣтямъ. Напрасно герои повѣсти, а вслѣдъ за ними и критики, объясняютъ этотъ духовный разладъ разницей лѣтъ и требованій, обусловленныхъ, съ одной стороны, кипучею, требующею движенія и разнообразія молодостью, а съ другой -- противоположными требованіями установившагося и уже состарившагося человѣка, ищущаго спокойствія и мирнаго отдыха.
   Эти черты являются только сопутствующими, а причина лежитъ глубже -- въ основномъ неправильномъ складѣ всей жизни и въ духовной немощи дѣйствующихъ лицъ повѣсти. Несовершенство супружеской жизни показалъ Толстой въ рядѣ художественныхъ произведеній. Въ "Крейцеровой сонатѣ" эти черты кристаллизированы въ крайнихъ предѣлахъ, и вотъ почему эта повѣсть производитъ такое тяжелое впечатлѣніе и кажется почти исключительною утрировкой. Она вѣрно воспроизводитъ жизнь, и всѣ основныя условія романа аналогичны съ условіями всѣхъ другихъ изображеній семейнаго счастья Толстымъ, но только они въ наиболѣе сильной и яркой степени освѣщены и трагически сконцентрированы въ "Крейцеровой сонатѣ". Здѣсь нѣтъ уже даже намековъ на душевную гармонію лицъ, и дѣйствуетъ одно физіологическое влеченіе; поэтому разладъ при совокупномъ дѣйствіи другихъ психическихъ причинъ приводитъ къ трагическому концу.
   Главное художественное достоинство повѣсти "Семейное счастье" -- ея высокая поэтичность. Элегическій тонъ сообщаетъ простому чуждому эффектовъ разсказу характеръ живого реальнаго изображенія, въ которомъ отразилась жизнь въ ея неподкрашенномъ видѣ со всею ясностью и правдивостью, свойственными таланту Толстого. Субъективная форма изложенія отъ лица героини сообщаетъ нѣкоторыя особенности художественной композиціи повѣсти. Это отражается и на психологическомъ анализѣ. Главные персонажи обрисованы только въ цѣляхъ выясненія основныхъ переходовъ ихъ чувства любви, сами же лица очерчены эскизными чертами,-- въ ихъ образахъ недостаетъ полноты и рельефности типовъ.
   Въ психическомъ складѣ Сергѣя Михайловича отмѣчены черты флегматическаго темперамента, и характеръ его приближается къ умственному типу, съ слабой иниціативой и недостаточною силой воли. Это простой, искренній, серьезный человѣкъ, съ постоянно-доброю улыбкой на лицѣ.
   Въ героини повѣсти черты сангвическаго темперамента перемѣшиваются съ чертами меланхолическими. Живость и легкомысленность сочетается съ глубиною чувствъ и впечатлительностью.
   Второстепенныя лица вовсе не имѣютъ въ повѣсти опредѣленной нравственной физіономіи, такъ какъ разсказчицу мало интересуютъ ихъ личности, и они выставлены только какъ персонажи, причастные описываемой жизни. Мѣстами растянутость, мѣстами бѣглость обусловливается интересами героини повѣсти. Особенность эта сообщаетъ художественной сторонѣ повѣсти характеръ передачи событій скользящей иногда только по поверхности жизни, и скальпель анализа углубляется лишь тамъ, гдѣ нужно охарактеризовать чувства и внутренніе мотивы,-- въ этихъ мѣстахъ психическаго обнаженія художественный талантъ Толстого достигаетъ полнаго расцвѣта силы и красоты. Параллели между волнующими героиню чувствами и картинами природы полны художественнаго очарованія и эстетической прелести. Природа какъ бы сама переживаетъ этотъ періодъ любви и нѣги, чувствуется благоуханіе и прелесть въ этой гармоніи чувствъ и обстановки. Отсутствіе романическихъ обстоятельствъ замѣнено въ этой поэтической новеллѣ подробною передачей психическихъ колебаній и настроеній. Въ художественномъ отношеніи эта повѣсть занимаетъ видное мѣсто въ творческой дѣятельности Толстого; она переведена на многіе европейскіе языки и пользуется особеннымъ распространеніемъ въ Италіи.
   Повѣсть "Семейное счастье" имѣетъ крупное общественное значеніе. Реальное изображеніе основного симптома семейной жизни является отраженіемъ всего русскаго соціальнаго строя. Бѣдная духовными интересами при общей слабости общественнаго сознанія и развитія русская, въ особенности провинціальная, жизнь отличается особенною безсодержательностью и безцвѣтностью. Въ большинствѣ даже высоко развитыхъ въ интеллектуальномъ и нравственномъ отношеніи лицъ наблюдается отсутствіе живой дѣятельности, вытекающей изъ ясныхъ и возвышенныхъ идеаловъ. Женщинѣ обыкновенно чужды задачи общества и вопросы о прогрессѣ и благѣ народа; большинство женщинъ высоко даже развитыхъ въ духовномъ смыслѣ не находятъ ни интереса, ни духовнаго удовлетворенія въ разработкѣ общественныхъ вопросовъ. Мелкіе будничные интересы засасываютъ семейную жизнь, порождаютъ пустоту, взаимное непониманіе и въ результатѣ -- рознь.
   Характерною чертою семьи является отсутствіе духовнаго матерьяла, способнаго быть прочнымъ цементомъ внутреннихъ отношеній. Въ тѣхъ случаяхъ, гдѣ привычка -- "замѣна счастья" -- не вступаетъ въ свои безсмысленныя и безцвѣтныя права, жизнь нерѣдко готовитъ катастрофы, которыя вытекаютъ изъ духовнаго разлада липъ, изъ отсутствія у нихъ нравственныхъ связей, необходимыхъ для духовной гармоніи.
   Вопросъ о семейномъ счастія является кореннымъ вопросомъ жизни, въ атмосферѣ семейнаго очага приходится жить и воспитываться подрастающимъ поколѣніямъ; этотъ вопросъ вызвалъ цѣлую литературу, интересъ которой главнымъ образомъ направленъ на вопросъ о правахъ мужа и жены, неизбѣжное слѣдствіе печальнаго явленія -- супружескаго разлада.
   Имѣетъ ли женщина, неудовлетворенная семейною жизнью, право любить или она обязана всѣми чувствами жертвовать семейнымъ обязанностямъ и долгу,-- этотъ вопросъ съ разными рѣшеніями, въ художественныхъ образахъ ставимый современною литературой, допускаетъ рѣшеніе только по отношенію къ опредѣленнымъ условіямъ жизни, согласно общему характеру отдѣльныхъ явленій. Трагическимъ слѣдствіемъ, во всякомъ случаѣ, является семейная катастрофа,-- глубочайшее изъ человѣческихъ несчастій. Основа этого явленія заключается въ самомъ строѣ семьи, въ характерѣ взаимной любви лицъ, въ недостаткахъ духовной связи, которая объединила бы ихъ, во всемъ моральномъ строѣ семейной жизни и, наконецъ, въ тѣхъ неправильныхъ отношеніяхъ, которыя слагаются между супругами съ самаго начала ихъ сближенія.
   Всѣ эти черты въ мягкихъ, тонкихъ, задумчиво-нѣжныхъ тонахъ съ глубиною психическаго анализа и съ неуловимыми тонкостями наблюденій надъ чувствами, волненіями, смѣнами впечатлѣній, мечтаній и настроеній, въ элегической, субъективной формѣ, безъ эффектныхъ сценъ и потрясающихъ событій, но съ безпощаднымъ реализмомъ изобразилъ Толстой въ своей высоко-талантливой, полной трогательной поэзіи повѣсти "Семейное счастіе".
   

III.

   Вопросъ семейнаго счастья -- это "eine alte Geschichte, doch bleibt sie immer neu". Но этотъ вопросъ въ особенности занимаетъ умы писателей послѣднихъ вѣковъ. Это объясняется углубленіемъ литературы въ область психологическую но преимуществу.
   Въ русской литературѣ Пушкинъ большею частью освѣщалъ жизненные вопросы съ идеальной точки зрѣнія и искалъ въ дѣйствительности прекрасной ея стороны, художественно ее воплощая. Но на семейное счастье онъ смотрѣлъ очень пессимистически, почти безнадежно. Въ "Евгеніи Онѣгинѣ" онъ,-- устами своего скучающаго героя, въ той назидательной рѣчи, которую должна была выслушать Татьяна въ отвѣтъ на свое длинное, наивное, поэтичное, дѣвичье письмо,-- говоритъ:
   
   "Что можетъ быть на свѣтѣ хуже
   Семьи, гдѣ бѣдная жена
   Груститъ о недостойномъ мужѣ,
   И днемъ и вечеромъ одна;
   Гдѣ скучный мужъ, ей цѣну зная,
   (Судьбу, однакожъ проклиная)
   Всегда нахмуренъ, молчаливъ,
   Сердитъ и холодно ревнивъ."
   
   Эту картину семейной жизни можно назвать у Пушкина типичною, и геній русской поэзіи мѣтко, точно и иронически изобразилъ тѣ особенности въ супружескихъ отношеніяхъ, которыя наблюдаются въ достаточной дворянской семьѣ; среди картинъ изъ семейной жизни другихъ слоевъ русскаго народа эта картина имѣетъ опредѣленное цѣнное мѣсто.
   Гоголь осмѣялъ грустнымъ смѣхомъ супружескія отношенія въ "Старосвѣтскихъ помѣщикахъ" и въ изображеніи четы Маниловыхъ.
   Этого вопроса мало касался Тургеневъ, потому что, выводя преимущественно дѣвушекъ, а не женщинъ, онъ смотрѣлъ на бракъ безъ радости. Изображеніе идеальнаго брака въ романѣ "Наканунѣ" очень калейдоскопично, такъ какъ у художника для этого не хватало красокъ на его палитрѣ, и у поэта -- мажорныхъ тоновъ въ лирѣ. Въ тѣхъ рѣдкихъ случаяхъ, когда Тургеневъ касался этого вопроса, онъ давалъ обществу большею частью неприглядныя картины супружеской дисгармоніи. Картины семьи въ "Дымѣ" и въ "Фаустѣ" несостоятельны съ точки зрѣнія семейнаго счастья.
   Глубже касался этого вопроса съ отвлеченной и конкретной точки зрѣнія Гончаровъ въ длинныхъ романахъ изъ жизни средняго класса русскаго общества.
   Писемскій разрабатывалъ проблему супружескихъ отношеній въ связи съ изображеніемъ пошлости и затягивающей тины провинціальной жизни вообще, и въ романахъ "Тюфякъ", "Двѣсти душъ" онъ говорилъ о тлетворномъ вліяніи брака безъ любви.
   Бытъ купеческой семьи обрисовывалъ въ художественной комедіи и драмѣ Островскій. Самодуры, Титъ Титычи создаютъ гнетущую атмосферу царства безправія и произвола въ которой меркнетъ свѣтлый лучъ живой души. Порабощенная деспотизмомъ семейнаго гнета, женщина въ этихъ пьесахъ въ большинствѣ случаевъ является безвольной и безропотной. Объ истинномъ бракѣ здѣсь не можетъ быть и рѣчи, такъ какъ на первомъ планѣ стоитъ имущественный вопросъ.
   Съ тѣхъ поръ бытъ купечества измѣнился значительно, и измѣненную картину семьи изобразилъ Найденовъ въ пьесѣ "Дѣти Ванюшина*. Это картина разложившейся семьи. Господство начала пошлости проникло въ нѣдра семьи и во всѣ уголки семейной жизни. Юные представители подростающаго поколѣнія заражены тлетворнымъ дыханіемъ пошлости, и это разлагающее начало приводитъ къ самоубійству отца въ крайній моментъ самообвиненія.
   Достоевскій изображалъ семью въ мрачныхъ краскахъ. Губительныя силы нищеты съ вытекающими изъ нея пороками, мрачныя начала гнуснаго сластолюбія, чудовищная похотливость, карамазовщина въ различныхъ проявленіяхъ, пассивное отношеніе къ торжеству зла,-- обусловливаютъ въ этихъ тяжелыхъ картинахъ жизни ту нездоровую атмосферу психической безурядицы, въ которой живутъ и дѣйствуютъ психопаты и неврастеники.
   Авторъ "Бурсы" -- Помяловскій изображалъ картины семейнаго счастья съ крайне отрицательной точки зрѣнія, указывая на безыдейность и безсодержательность русской буржуазной жизни.
   У Чехова въ изображеніяхъ семейной жизни преобладаетъ тягучее, "нудное" настроеніе. Жизнь истомившихся и изнывшихъ интеллигентовъ тянется какъ скучная, безпросвѣтная, монотонная капитель, безъ смысла, безъ значенія, безъ просвѣта. Въ большихъ повѣстяхъ, какъ напримѣръ "Дуэль", "Жена", въ крупныхъ пьесахъ, какъ напримѣръ "Ивановъ", "Дядя Ваня", Чеховъ изображаетъ такую безсвязную супружескую жизнь, которая приводитъ въ унылое, мрачное состояніе наблюдателя ея тягучаго и пасмурнаго теченія. Мутная, сумеречная жизнь рисуется въ мелкихъ разсказахъ и пьесахъ Чехова; она окутана густымъ, удушающимъ смрадомъ скуки, тоски и безпричинной усталости. Въ разсказѣ "Скучная исторія", созданномъ подъ вліяніемъ "Смерть Ивана Ильича" Толстого, обрисована семья, состоящая изъ людей, совершенно другъ для друга чуждыхъ. За этими изображеніями супружескихъ отношеній чувствуются иныя требованія отъ жизни, иныя желанія и стремленія, иные идеалы и свѣтлыя представленія, которыхъ нѣтъ въ жизни, по которые необходимы для нея, какъ необходимъ кислородъ для воздуха, которымъ могутъ дышать люди. Скрытый идеализмъ Чехова заставляетъ задуматься надъ тягостными явленіями современныхъ супружескихъ отношеній людей, чуждыхъ другъ для друга и только внѣшнимъ образомъ связанныхъ брачными цѣпями.
   По этому вопросу рядомъ съ изображеніемъ своеобразныхъ устоевъ крестьянской семьи имѣются интересныя картинки иногда въ аллегорической формѣ у Глѣба Успенскаго.
   У Горькаго рельефно обрисована картина супружескихъ отношеній въ буржуазномъ строѣ жизни.
   Двѣ пьесы современныхъ западныхъ драматурговъ представляютъ освѣщеніе семейнаго вопроса съ двухъ противоположныхъ точекъ зрѣнія; это пьеса "Тиски" ("Les tenailles") -- Поля Эрвье и "Права мужа ("Les droits de l'homme") -- Макса Нордау. Гауптманъ въ своей драмѣ "Одинокіе" ("Die Einsahmen"), Ибсенъ въ большинствѣ пьесъ изъ современной жизни касаются этого вопроса. Освѣщеніе супружескаго вопроса у Зудермана во многихъ отношеніяхъ оригинально. Вопросы экономическіе нерѣдко у него представляютъ основу опредѣляющую строй семьи и анормальность супружескихъ отношеній. Супружескіе конфликты и ихъ разрѣшеніе -- являются узломъ его пьесъ.
   Нѣкоторые романисты пытались теоретическимъ путемъ разрѣшать запутанный семейный вопросъ.
   Альфонсъ Доде излагаетъ свой взглядъ въ догматической формѣ: "нужно лишь, чтобы связь между мужемъ и женой была не только физіологическая и стяжательная, но и идейная, основанная на совмѣстной выработкѣ міровоззрѣнія и совмѣстной дѣятельности для воплощенія его въ жизнь, и чтобы кровное родство между отцами и дѣтьми было одухотворено преемственностью идеала. Надо чтобы члены семьи взаимно выводили себя именно за предѣлы узкой семейной сферы и пріучали другъ друга обуздывать свирѣпый эгоизмъ родственной ячейки указаніемъ на великое цѣлое,-- свою страну и все человѣчество, благодаря которому только и можетъ существовать сама семья."
   

IV.

   Для семейнаго счастья необходима духовная основа въ жизни, объединяющая сердца въ общемъ стремленіи. Эти высшія стремленія могутъ быть двухъ родовъ. Стремленія, вытекающія изъ самочувствія и чувства жизни, основанныя на интересахъ самосовершенствованія, саморазвитія и развитія духовной силы. Если эти стремленія чужды культа жестокости, безсердечности и узкаго, черстваго эгоизма, если они не раздѣляютъ проповѣди Ничше о презрѣніи къ слабымъ, о необходимости подтолкнуть падающаго, словомъ; если идеаломъ ставится идея приближенія къ Божеству,-- то эта возвышенная мораль можетъ стать надежною основой семейнаго счастья, и бракъ, какъ стремленіе двухъ существъ къ самосовершенствованію, можетъ покоиться на твердыхъ устояхъ и породить семейное счастье. Картину подобнаго семейнаго счастья, хотя немного и омраченнаго многими обстоятельствами, но достаточно рельефно обрисовалъ Гончаровъ въ романѣ "Обломивъ".
   Другое стремленіе, способное стать основою семейной жизни, способное объединить сердца и волю двухъ людей, связанныхъ узами брака, это -- стремленіе, вытекающее изъ альтруизма, какъ высшей добродѣтели. Люди, смыслъ жизни которыхъ опредѣляется формулой активнаго служенія народу, интересамъ общаго блага и вытекаетъ изъ представленій религіозныхъ, соціальныхъ или идейныхъ вообще,-- могутъ, пренебрегая личными счастья семейнаго, но какъ и въ стремленіи перваго рода, крайнимъ выразителемъ которыхъ явился въ наше время Ничше, замѣтны уродливыя крайности, такъ и въ стремленіи альтруистическомъ могутъ обнаружиться уродливыя черты, приводящія къ дисгармоніи. Если альтруизмъ въ итогѣ своей проповѣди имѣетъ наклонность обезсилить сильныхъ въ угоду слабымъ, или если онъ вытекаетъ изъ мученій у слабыхъ при созерцаніи высокой духовной жизни сильныхъ, или изъ зависти при сравненіи ничтожнаго внутренняго міра самостоятельной духовной жизни, сравнительно съ людьми, надѣленными природой и обстоятельствами чрезвычайно щедро,-- словомъ, если это приводитъ къ желанію уравнивать, понижая строй возвышенной жизни,-- то подобный альтруизмъ можетъ привести только къ упадку, и никогда не можетъ явиться гарантіей семейнаго счастья, основой духовной гармоніи. Но если альтруизмъ избѣгаетъ чертъ, уродующихъ самый смыслъ стремленій, то въ этомъ случаѣ онъ является базисомъ возможнаго счастья людей.
   Максимъ Горькій, въ основѣ творчества котораго наблюдается колебательная неустойчивость двойной морали, Ничшеанской и христіанской, становится то защитникомъ "морали господь", призывающей къ воплощенію на землѣ идеала сверхчеловѣка, то апостоломъ гуманности и самоотверженнаго служенія людямъ. Первое теченіе, однако, преобладаетъ въ этомъ сильномъ, иногда жестокомъ и необузданномъ пѣвцѣ свободнаго босяка-бродяги, не скованнаго цѣпями условностей интеллигентной жизни. Но среди поэтическихъ и вольныхъ картинъ жизни людей внѣ общества, находящихъ счастье въ проявленіяхъ своей натуры, обрисованы Максимомъ Горькимъ и иныя картины съ другимъ колоритомъ, съ противоположнымъ оттѣнкомъ.
   Среди произведеній этого рода вырисовывается своею художественностью и правдивостью картина удобствами и наслажденіями, обладать твердыми устоями мимолетнаго, но истиннаго семейнаго счастья, промелькнувшаго, какъ метеоръ, надъ несчастными обездоленными людьми, чтобы погрузить ихъ семейную жизнь въ еще болѣе густой мракъ и окончательно безысходную личную обособленность. Эта картина -- "Супруги Орловы". Мужъ сапожникъ, жена -- красивая, трудящаяся и славная женщина,-- вотъ пара, жизнь которой переходитъ отъ мрака къ свѣту и возвращается въ еще большій мракъ. Грязь жизни, нищета, запои мужа, и безотрадныя сцены, гдѣ мужъ бьетъ жену, превращаютъ гнилое подземелье въ грязное и жалкое обиталище человѣческихъ бѣдствій. Безобразная ненависть и мелкое, мучительное презрѣніе окутываютъ ихъ жизнь ѣдкимъ угаромъ. Густой слой человѣческой безпомощности обнаруживается въ жалобныхъ крикахъ двухъ несчастныхъ.
   Внезапно эта картина мѣняется. Появляется, какъ солнечный лучъ въ подвалѣ, идеалистъ-студентъ, членъ санитарной комиссіи. Онъ вноситъ живую струю любви въ омертвѣлую обстановку супруговъ Орловыхъ во время господства холеры въ ихъ кварталѣ. Нищіе духомъ, загубленныя существа воспрянули; наивное и чистое воодушевленіе молодого дѣятеля передалось въ ихъ загрубѣлыя сердца и объединило ихъ въ общемъ стремленіи придти на помощь больнымъ въ холерныхъ баракахъ. Преодолѣвая страхъ заразиться и голодъ, становясь мужественными и дѣятельными, они обрѣли семейное счастье, озаренное свѣтомъ простой безпритязательной гуманности.
   Жизнь, переполненная горечью, оросилась теплыми каплями, смывшими накипь безпомощныхъ страданій и освѣжившихъ душную атмосферу семьи. Оба супруга становятся на время полезными и счастливыми дѣятелями общаго дѣла, но порочность мужа вносить дисгармонію въ семейную жизнь, и страсть къ безпробудному разгулу сметаетъ тѣ благотворныя смѣна альтруизма, которыя дали ростки, сѣмена, такъ счастливо брошенныя юною рукою хорошаго человѣка. Жена одна уже пробиваетъ себѣ разумную дорогу на свѣтломъ дѣятельномъ пути состраданія къ людямъ.
   Максимъ Горькій хотя и очень мимолетно, по вполнѣ правдиво отмѣтилъ возможность семейнаго счастья на началахъ истиннаго альтруизма, одухотворяющаго жизнь супруговъ и создающаго возможность приблизиться къ семейному счастью.
   
   Другія стремленія, именно стремленія основать семейное счастье на идеѣ самосовершенствованія находятъ соотвѣтствіе съ тѣмъ нѣсколько искусственнымъ идеаломъ, который начертанъ у Гончарова при изображеніи семейныхъ отношеній Штольца и Ольги. Хотя Ольга не была вполнѣ счастлива, по причинѣ тяготившихъ ее воспоминаній о покинутомъ ею Обломовѣ и по причинѣ ея раздумья философскаго склада, а также и по причинѣ холодной, разсудочной дѣловитости узкаго и практичнаго Штольца, по самое изображеніе возможности семейнаго счастья, какъ его представлялъ Гончаровъ, имѣетъ значительный теоретическій интересъ.
   
   "Вопросъ, что Штольцъ будетъ дѣлать въ семейномъ быту -- уже улегся, разрѣшился самъ собою. Ему пришлось посвятить ее даже въ свою трудовую, дѣловую жизнь, потому что въ жизни безъ движенія она задыхалась, какъ безъ воздуха. Какая-нибудь постройка, дѣла по своему или Обломовскому имѣнію, компанейскія операціи,-- ничто не дѣлалось безъ ея вѣдома паи участія. Ни одного письма не посылалось безъ прочтенія ей, никакая мысль, а еще менѣе исполненіе, не проносилось мимо нея, они знала все, и все занимало ее, потому что занимало его.
   Сначала онъ дѣлалъ это потому, что нельзя было укрыться отъ нея. Писалось письмо, шелъ разговоръ съ повѣреннымъ, съ какими-нибудь подрядчиками -- при ней ни ея глазахъ, потомъ онъ сталъ продолжать это по привычкѣ, а, наконецъ, это обратилось въ необходимость и для него.
   Ея замѣчаніе, совѣтъ, одобреніе или недобреніе стали для него неизбѣжною повѣркою; онъ увидѣлъ, что она понимаетъ точно такъ же, какъ онъ, соображаетъ, разсуждаетъ не хуже его. (Многіе обижаются такою способностью въ своей женѣ, а Штольцъ былъ счастливъ). А чтеніе и ученіе -- вѣчное питанье мысли, ея безконечно г развитіе! Ольга ревновала его къ каждой непоказанной ни книгѣ, журнальной статьѣ, не шутя сердилась или оскорблялась, когда онъ не заблагоразсудитъ показать ей что-нибудь, но его мнѣнію слишкомъ серьезное, скучное, непонятное ей, называла это педантизмомъ, пошлостью, отсталостью, бранила его "старымъ нѣмецкимъ парикомъ." Между ними по этому поводу происходили живыя раздражательныя сцены. Она сердилась, а онъ смѣялся, она еще пуще сердилась, и тогда только мирилась, когда онъ перестанетъ шутить и раздѣлитъ съ ней свою мысль, знаніе или чтеніе. Кончалось тѣмъ, что все, что нужно и хотѣлось знать, читать ему, понадобилось и ей. Онъ не навязывалъ ей ученой техники, чтобы потомъ съ глупѣйшею изъ хвастливостей гордиться "ученой женой".
   Еслибъ у нея вырвалось въ рѣчи одно слово, даже намекъ на эту претензію, онъ покраснѣлъ бы пуще, чѣмъ когда бы она отвѣтила тупымъ взглядомъ невѣдѣнія на обыкновенный въ области знанія, но еще недоступный для женскаго современнаго воспитанія вопросъ. Ему только хотѣлось, а ей вдвое, чтобъ не было ничего недоступнаго -- невѣдѣнію, а ея пониманію. Онъ не чертилъ ей таблицъ и чиселъ, по говорилъ обо всемъ, многое читалъ, не обѣгая педантичности и какой-нибудь экономической теоріи, соціальныхъ или философскихъ вопросовъ, онъ говорилъ съ увлеченіемъ, съ страстью; онъ какъ-бы рисовалъ ей безконечную живую картину знанія.
   Послѣ изъ памяти ея изчезали подробности, но никогда не сглаживался въ воспріимчивомъ умѣ рисунокъ, не пропадали краски, и не потухалъ огонь, которымъ онъ освѣщалъ творимый ей космосъ. Онъ задрожитъ отъ гордости и счастья, когда замѣтить, какъ потомъ искра этого огня свѣтится въ ея глазахъ, какъ отголосокъ переданной ей мысли звучитъ въ рѣчи, какъ мысль эта пошла въ ея сознаніе и пониманіе, переработалась у ней въ умѣ и выглядываетъ изъ ея словъ, не сухая и суровая, а съ блескомъ женской граціи, и особенно, если какая-нибудь плодотворная капля изъ всего говореннаго, прочитаннаго, нарисованнаго опускалась, какъ жемчугъ, на свѣтлое дно ея жизни.
   Какъ мыслитель и какъ художникъ, онъ ткалъ ей разумное существованіе, и никогда въ жизни не бывалъ онъ поглощенъ такъ глубоко, ни въ пору ученія, ни въ тѣ тяжелые дни, когда боролся съ жизнію, выпутывался изъ ея изворотовъ и крѣпчалъ, закаливая себя въ опытахъ мужественности, какъ съ этой неумолкающей, вулканической работой духа своей подруги!...
   Вдали ему опять улыбался новый образъ, не эгоистки Ольги, не страстно любящей жены, не матери-няньки, увядающей потомъ въ бесцвѣтной, никому ненужной жизни, а что-то другое, высокое, почти небывалое... Ему грезилась мать -- создательница и участница нравственной и общественной жизни цѣлаго счастливаго поколѣнія."
   
   Гончаровъ со свойственною ему художественною кистью фламандской школы подробно, детально, шагъ за шагомъ, съ мелочною обстоятельностью обрисовываетъ почти счастливую жизнь супруговъ, Если оставить въ сторонѣ многое слишкомъ искусственное, то эта картина можетъ служить художественною иллюстраціей къ взгляду, высказанному Альфонсомъ Доде. Это картина тѣхъ сторонъ жизни, которыхъ недоставало для полноты "Семейнаго счастья" у Л. Толстого.
   Глѣбъ Ивановичъ Успенскій въ аллегорическомъ разсказѣ "Не быль, да и не сказка" поясняетъ причину печальнаго разлада въ большинствѣ семействъ. "Въ нашемъ обществѣ,-- поясняетъ онъ разсказъ,-- "онъ" и "она" сходятся только до брака, т.-е. до брака они употребляютъ всевозможныя усилія найти между другъ другомъ что-нибудь общее,-- въ книгѣ, въ мнѣніи, во взглядахъ, и, стремясь къ этому общему подъ давленіемъ врожденнаго стремленія къ полнотѣ существованія, дѣлаютъ другъ другу всевозможныя уступки, выравниваютъ обоюдные общіе взгляды и, теоретически однородные, наконецъ, образуютъ изъ себя "мы"; но тотчасъ начинается жизнь, практика жизни, и роли того и другого опять расходятся совершенно въ разныя стороны и постепенно между ея и моимъ дѣломъ образовалась пропасть...
   "Тамъ зубки, родимчики, у меня же интриги, какіе-то авансы... "страхъ потерять мѣсто"... "иногда бываютъ минуты, когда мы опять "мы" въ самомъ дѣлѣ; но -- увы!-- это уже не въ счастливыя минуты сознанія полноты жизни, но въ минуты горькаго сознанія, что мы оба несчастны, и что всѣ наши страданія для будущихъ яко-бы поколѣній ровно ничего не означаютъ, что поколѣнія будутъ страдать, такъ же, какъ и мы."
   

V.

   Гауптманъ обрисовываетъ семейныя отношенія, отягощенныя духовнымъ одиночествомъ въ пьесѣ "Die Einsahmen" съ героями, обособившимися каждый на своемъ дѣлѣ; это создаетъ удручающую атмосферу семьи, гдѣ одинъ сосредоточенъ на стремленіи создать серьезный научный трудъ, другая поглощена заботами о дѣтяхъ; супруги сдѣлались неравными по развитію, появилось презрѣніе мужа къ женѣ, и на этомъ фонѣ разыгрывается трагедія. Пріѣздъ образованной русской курсистки, умѣющей понять его умственные запросы, его стремленія и воодушевлять его къ труду и къ интеллектуальной жизни и привлекающей его симпатіи, создаетъ трагическое положеніе супруговъ; это обстоятельство при вмѣшательствѣ энергичныхъ родителей, удаляющихъ русскую пріѣзжую барышню, приводитъ къ самоубійству молодого мужа. Одиночество -- вотъ результатъ современнаго брака, говоритъ Гауптманъ своею унылою пьесою, подмѣчая основную черту въ современныхъ супружескихъ отношеніяхъ.
   Въ драмахъ Эрвье и Макса Нордау, посвященныхъ вопросу семьи, разсматриваются послѣдствія неудавшагося семейнаго счастья. Эрвье беретъ подъ свою защиту женщину въ ея правѣ -- любить, при охлажденіи супружескихъ отношеній, другого; Максъ Нордау защищаетъ "права мужа" и не допускаетъ нарушенія семейнаго долга. Но въ данномъ случаѣ интересенъ не столько самый сюжетъ пьесъ, который подъ вліяніемъ противоположныхъ тенденцій, сообразно личнымъ взглядамъ, распланированъ авторами, интересны не обвинительныя и защитительныя рѣчи сторонъ, которыя имѣютъ различный перевѣсъ, смотря по точкѣ зрѣнія автора,-- гораздо важнѣе тѣ причины, которыя породили "Тиски" у Эрвье и заставили мужа у Нордау защищать "Права мужа".
   Эти причины раскрываются въ жалобахъ женщинъ на неудовлетворенность въ семейной жизни; эти жалобы выражены отчасти въ изящномъ, но слишкомъ дидактичномъ стихотвореніи Маріи Конопницкой "Къ женщинѣ", гдѣ польская поэтесса требуетъ въ любви не преклоненія предъ красотою, а общности идеаловъ, а также въ тѣхъ обвиненіяхъ, которыя "Нора" у Ибсена возводитъ на своего мужа, съ горечью говоря при разставаніи, что мужъ смотритъ на жену, какъ на прелестную куклу. Умѣнье заглянуть въ душу и жить жизнью другого лица, по словамъ Норы, замѣняется восхищеніемъ предъ изящною игрушкою которою является красивая молодая жена для пожившаго и разсудительнаго мужа-дѣльца.
   Героиня въ пьесѣ Эрвье говоритъ: "я не считаю себя высшимъ существомъ. Во мнѣ нѣтъ тщеславія, и я не требую, чтобъ мой мужъ былъ великимъ человѣкомъ. Можетъ быть я чувствовала бы себя счастливѣе, если бы онъ былъ бѣднякомъ, пожалуй съ недостатками, даже пороками, но за то сколько волненій, страданій, жизненныхъ заботъ!... А моего мужа и пожалѣть нельзя, нельзя выказать предъ нимъ и частичку той нѣжности, которою такъ полно мое сердце."
   Какъ много въ этихъ словахъ общаго съ тѣмъ, что говоритъ героиня повѣсти Л. Толстого "Семейное счастье". Здѣсь тѣ же обвиненія въ отсутствіи совмѣстной духовной жизни, въ отсутствіи интеллектуальныхъ и сердечныхъ заботъ, въ разобщеніи интересовъ, въ чрезмѣрномъ раздѣленіи труда въ отсутствіи вдумчиваго отношенія къ внутренней жизни, вытекающаго изъ эгоизма супруговъ, изолирующихъ свой внутренній міръ и обособляющихся каждый на своихъ интересахъ, въ отсутствіи сотрудничества т.-е. такой формы совмѣстнаго труда, когда лица принимаютъ въ немъ товарищеское непосредственное участіе и струны ихъ сердецъ звучатъ въ унисонъ.
   Если всѣ эти условія находятся въ наличности, то даже сильная чувственная страсть къ третьему лицу, порывъ неудержимаго влеченія ослабѣваетъ и становится побѣжденнымъ. Эта идея проводится Зудерманомъ въ его драмѣ "Das Glück im Winckeb--"Счастье въ уголкѣ". Мужъ -- бѣдный труженикъ -- мягкостью и великодушіемъ, нѣжною привязанностью и самоотверженною заботливостью одерживать побѣду надъ необузданнымъ чувственнымъ влеченіемъ его жены къ богатому красавцу, къ которому ее влечетъ слѣпая страсть. Самопожертвованіемъ и согласіемъ покориться судьбѣ мужъ побѣждаетъ внезапный и сильный порывъ жены. Семейное счастье возстановлено.
   Если же нѣтъ духовныхъ основъ семейной жизни, то является "романъ въ клѣткѣ".
   Въ шестидесятыхъ годахъ романистъ Помяловскій въ повѣсти "Мѣщанское счастье" обрисовалъ безцѣльное прозябаніе супруговъ. Это уже не "Старосвѣтскіе помѣщики* Гоголя, у которыхъ трудно рѣшить -- привычка или меркантильная любовь лежитъ къ основѣ семьи, къ которой черезъ частоколъ забора не проникаетъ ни одна живая мысль изъ Божьяго міра. "Мѣщане" считаютъ, что удовлетвореніе насущныхъ потребностей дороже осуществленія мятежныхъ стремленій человѣческаго духа. Ихъ жизнь проходитъ какъ-бы въ ретортѣ, изъ которой выкачаны высшіе элементы воздуха жизни. Изо-дня въ день они тянутъ лямку жизни, умѣренно и аккуратно пользуясь ея скудными дарами, не порываясь вверхъ и не опускаясь въ ея пучппы и извилистые пзгибы. Они избѣгаютъ вмѣшаться "въ гущу жизни", зная, что существуетъ много овраговъ и омутовъ, и предпочитаютъ мертвое, филистерское, мѣщанское прозябаніе -- борьбѣ и порывамъ, сопряженнымъ съ паденіями и увѣчьями. Это мѣщанское, филистерское прозябанье, очень типично обрисованное Помяловскимъ, не удалось вполнѣ изобразить Горькому въ его пьесѣ "Мѣщане" въ современной обстановкѣ, съ "нуднымъ" настроеніемъ у дряблыхъ "мѣщанъ" и бодрымъ у "цѣльныхъ" простолюдиновъ.
   Филистерство -- типичная русская болѣзнь, и семья нерѣдко становится разсадникомъ этого явленія, распространеннаго повсемѣстно. Это явленіе крайне обыденно, какъ для провинціи, такъ и для столицы, какъ для чиновничьяго, такъ и для военнаго улиточнаго мірка русской дѣйствительности. Это явленіе создаетъ отчужденность супруговъ, предполагающихъ ошибочно будто охрана семейной ячейки -- единственное связующее звено въ супружескихъ отношеніяхъ.
   Нерѣдко является крахъ мѣщанскаго филистерскаго счастья; онъ приходитъ большею частью со стороны, подъ давленіемъ внѣшняго толчка, во почва для него уже подготовлена, и все складывается такъ, чтобы онъ наступилъ. Въ рѣдкихъ случаяхъ одна изъ сторонъ не погружается окончательно въ трясину и липкій илъ семейнаго филистерскаго болотца, и тогда крахъ происходитъ изнутри, силою активнаго начала, со стороны лица, не замуравленнаго окончательно силою косныхъ началъ, тиной безсодержательной и комфортабельной жизни. Тогда одинъ изъ супруговъ убѣгаетъ изъ семейной клѣтки, безъ цѣли, безъ увлеченія, безъ оглядки, лишь бы не жить тупой, безсмысленной, филистерскою жизнью.
   Крайне опредѣленны взгляды на семейное счастье у Ибсена, хотя въ его взглядѣ можно наблюдать переходы и измѣненія. Отрицая бракъ изъ разсчета, Ибсенъ всегда настаиваетъ на идеальной основѣ супружескихъ отношеніи, для того, чтобы бракъ не сдѣлался, по выраженію Провансальскихъ трубадуровъ, "могилой любви".

-----

   Въ душѣ каждой женщины неумолкаемо звучитъ волшебный, чарующій голосъ "пѣсни торжествующей любви", голосъ демона, загадочный и могучій, прекрасный, какъ небесный ангелъ, и коварный, какъ адскій духъ. Этотъ голосъ манитъ сердце женщины отъ реальной жизни, отравляетъ ей дѣйствительность и влечетъ къ неиспытаннымъ радостямъ и неизглаголанному блаженству. Не у всѣхъ одинаково сильно звучатъ струны сердца, но властный призывъ невѣдомаго, таинственнаго заоблачнаго существа волнуетъ грудь.
   Чѣмъ прозаичнѣе женская натура, тѣмъ слабѣе оглашается въ ней этотъ чудовищный призывъ, заглушаемый словами "долгъ, обязанность" нерѣдко, онъ едва достигаетъ до слуха, занятаго звуками житейскаго шума, заботъ, печалей и радостей текущаго момента. Иногда онъ не тревожитъ души, слишкомъ невинной и наивной и незнакомой съ жизнью, и тогда ее ожидаетъ катастрофа при внезапномъ пробужденіи какъ бы отъ младенческаго сна, какъ только ея коснется жизнь.
   Поэты нерѣдко воспроизводятъ это явленіе,-- то въ образѣ гигантскаго символа, какъ Лермонтовъ въ поэмѣ "Демонъ", то въ образѣ волшебника-мага, какъ Тургеневъ въ повѣсти "Пѣснь торжествующей любви", то въ символическомъ образѣ чужестранца, какъ Ибсенъ въ пьесѣ "женщина съ моря". Въ этомъ образѣ преобладаютъ то волшебныя черты сказочнаго вымысла, то музыкальные аккорды поэтическаго вдохновенія, то элементы ужаснаго, т.-е. привлекающаго и пугающаго.
   Иногда этотъ голосъ еще въ ранней юности звучитъ за порогомъ сознанія у дѣвушки и выражается въ ея одинокихъ мечтахъ и сказочныхъ грёзахъ, какъ, напримѣръ, у дочери Ибсеновской "Фру Ингеръ изъ Эстрота"; онъ влечетъ и волнуетъ, какъ вечерняя звѣзда. Иногда, какъ въ повѣсти "Фаустъ" у Тургенева, онъ парализованъ воспитаніемъ, и горе -- вызвать его, взволновать бурными чувствами размѣренное дыханіе замуравленной жизни. Катастрофа ждетъ загубленную жизнь.
   Этотъ голосъ нерѣдко побуждаетъ къ обману, и люди, умѣющіе поддѣлаться подъ его тонъ, побѣждаютъ волю женщинъ, которыя уподобляются путешественникамъ, плывущимъ къ миражу и разочарованнымъ внезапно исчезновеніемъ иллюзіи. Сказочные узоры женской фантазіи разлетаются, какъ пушистыя облачка, отъ дуновенія жизненнаго вихря, и различнымъ образомъ, нерѣдко трагически, обрывается волшебный мотивъ обманутой любви.
   Этого фатальнаго голоса долженъ опасаться спутникъ жизни женщинъ, и только крѣпкая духовная связь удержитъ отъ увлеченія. Въ пьесѣ Ибсена "Женщина съ моря" мужъ Элиды, наблюдая за властнымъ призывомъ чарующаго "иностранца", предоставляетъ ей или остаться "добровольно, подъ собственною отвѣтственностью", или итти вслѣдъ призыву,-- это отношеніе побѣждаетъ ее.
   Иногда, какъ въ "Крейцеровой сонатѣ", магнитный образъ облекается въ пошлый обликъ скрипача-позёра, который, пользуясь духовнымъ разладомъ супруговъ, разыгрываетъ любовную симфонію, кончающуюся катастрофой.
   Но и на долю женщины выпадаетъ исполненіе величайшаго долга. "Женщина, говоритъ Ибсенъ, всесильна на землѣ, и отъ нея всецѣло зависитъ направить мужчину такъ, какъ того желаетъ Богъ." И дѣйствительно, лучшія героини Ибсена исполняютъ это. Тильда въ пьесѣ "Строитель Сольнесъ" направляетъ любимаго человѣка къ осуществленію идеала; Реббека Вестъ въ "Росмерегольмѣ" влечетъ Росмера отъ толпы "злонамѣренныхъ" къ борьбѣ за свои убѣжденія; Агнеса идетъ вслѣдъ за Брантомъ, заглушая даже голосъ сердца и повинуясь только голосу суроваго, аскетическаго, жестокаго долга; Ирена вдохновляетъ художника Рубека, пока онъ не оттолкнулъ ее; даже Гедда Габлеръ, губя Левборга, имѣетъ ввиду услышать голосъ его призванія и испытать устойчивость его служенія этому призванію. Если женщина препятствуетъ осуществиться голосу души, призванію мужчины, то она дѣлаетъ преступленіе, и, отталкивая его, губитъ супружеское счастье.
   Только если они вмѣстѣ борятся противъ темныхъ силъ жизни, идя по пути предопредѣленному свыше,-- ихъ семейное счастъе обезпечено, и въ стремленіи къ идеалу они достигаютъ возможности стремиться къ счастью и освящать постоянно союзъ любви.
   Въ обратномъ случаѣ семейная жизнь превращается или въ комедію любви, или въ трагедію любви, смотря по преобладанію элемента пошлости или элемента страсти. Поэтому столь рѣдки идеальныя супружества, столь часты низменныя картины житейской грязи. Большая часть преступленій вытекаетъ именно изъ нарушеній супружескаго долга подъ вліяніемъ безсмысленно, фатально и грубо пробудившейся страсти. Осуществленіе истиннаго брака столь же рѣдко встрѣчается, какъ и реализація истинной морали:
   
   "Тьмы низкихъ истинъ намъ дороже
   Насъ возвышающій обманъ."
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru