Емельяников Сергей Павлович
"Творчество"

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Емельяников Сергей Павлович.
"Творчество"

   Четырнадцатую книгу серии "Ругон-Маккары" роман "Творчество" Эмиль Золя начал писать 12 мая 1885 года и закончил через девять месяцев. 23 февраля 1886 года он сообщает своему другу Анри Сеару: "Мой дорогой Сеар, лишь сегодня утром разделался с "Творчеством". Это книга, в которой я запечатлел свои воспоминания и выплеснул душу..." В течение 1886 года роман был напечатан дважды, сначала в газете "Жиль Блас", а затем отдельной книгой в издательстве Жоржа Шарпантье.
   Тема -- "роман об искусстве" -- присутствует во всех трех сохранившихся планах "Ругон-Маккаров". Следуя своему уже сложившемуся методу работы, Золя, прежде чем приступить к непосредственному написанию романа, собрал обширный материал; Он глубоко изучил ряд книг и исследований, в которых освещалось состояние французской живописи середины XIX века, отчеты газет, журналов и другие документы о деятельности жюри Салона -- ежегодной официальной выставки изобразительного искусства.
   Подготовительные материалы к роману, хранящиеся в Национальной библиотеке в Париже, составляют объемистый том в четыреста семьдесят пять страниц. Они содержат: план романа, характеристики персонажей, набросок, заметки о Салоне, заметки о торговцах картинами, о художниках, скульпторах, архитекторах, о жюри и др., заметки о музыке и музыкантах, заметки о Париже, о кладбище.
   Весь этот материал, собранный и систематизированный писателем, свидетельствует о его огромном и кропотливом предварительном труде.
   Рамки "Творчества", как определил это Эмиль Золя в плане, представленном издателю Лакруа в 1869 году, -- "художественный мир; герой -- Клод Дюваль (Лантье), второе дитя рабочей четы. Причудливое действие наследственности, передающее гениальность сыну неграмотных родителей. Влияние нервной матери. Интеллектуальные потребности Клода неудержимы и исступленны, как физические потребности других членов его семьи. Безудержность, с которой он удовлетворяет страсти своего мозга, поражает его бессилием. Картина характерного для эпохи лихорадочного увлечения искусством -- того, что называют упадочностью и что представляет собою лишь продукт бешеной работы умов. Захватывающий физиологический анализ художественного темперамента наших дней и потрясающая драма интеллекта, пожирающего самого себя".
   По мысли Золя, гениальность и вместе с тем психическая ущербность героя предопределены психическим складом и физиологическими особенностями его родителей. Эту же идею он проводит и в характеристиках Клода и его матери Жервезы в "Родословном древе Ругон-Маккаров". Жервеза Маккар, героиня романа "Западня", "родилась в 1828 г., прижила трех сыновей с любовником Лантье, в роду которого встречаются случаи паралича. Он увозит ее в Париж и там бросает; в 1852 г. она выходит замуж за рабочего Купо, из семьи алкоголиков, имеет от него дочь; умирает в 1869 г. от нищеты и пьянства. (Линия отца. Зачата среди пьянства. Хромает) Прачка". Ее сын Клод Лантье "родился в 1842 г., в 1865 г. женится на Кристине Альгрен, отец которой страдал параличом нижних конечностей. До выхода замуж она была шесть лет любовницей Клода, и он прижил с ней сына Жака. Пяти лет, в 1869 г., Жак умирает, а в 1870 г. Клод повесился. (Смешение путем полного слияния. Преобладают свойства матери, физическое сходство с ней. Наследственный невроз выразился в гениальности.) Художник".
   Приведенные характеристики свидетельствуют о ложных натуралистических посылках Золя, суть которых сводилась к тому, что люди не властны над своими страстями и поступками, которые фатально предопределены заложенным в человеке биологическим началом. Но, как это случилось и с рядом других романов серии, в "Творчестве" надуманные первоначальные схемы в процессе работы над книгой рухнули под напором жизненного материала. Золя-художник оказался выше Золя-теоретика.
   В основу сюжета "Творчества" легли некоторые реальные события и факты из жизни писателя и друзей его юности -- Поля Сезанна и Батистена Байля, а также Эдуарда Мане, Клода Моне и других. Содержание романа связано с той полемикой, которую в 60-х годах писатель вел в защиту группы молодых живописцев.
   В 1866 году, в канун открытия традиционной выставки изобразительного искусства, в печати появились две нашумевшие статьи тогда еще мало кому известного критика Эмиля Золя. Первая была опубликована 27 апреля, вторая -- два дня спустя. В этих статьях, объединенных общим названием "Жюри", Золя рассказал о необъективном отношении жюри к работам некоторых художников. Он упрекал жюри в том, что оно не пожелало пропустить в Салон "смелые, полнокровные картины и этюды, взятые из самой действительности". Критик открыто заявил, что "искусству нечего делать в этом Салоне, который благодаря стараниям жюри захлестнуло убожество мысли. Прикрываясь неограниченными правами и авторитетами, жюри показывает публике лишь изуродованный труп искусства". На выставке, указывал Золя, не представлены полотна талантливых живописцев только потому, что их творчество отрицает окостеневшие традиции академической школы и тем самым подрывает престиж влиятельной касты.
   Выступление Золя было направлено против искусства "отлакированного и старательно прилизанного", против его устаревших канонов и мертвых форм, которые не только перестали кого бы то ни было вдохновлять, но сковывали индивидуальность художника.
   Редактор газеты "Эвенман" Вильмессан, заинтересовавшийся идеями, высказанными Эмилем Золя, предложил ему написать несколько статей о Салоне. Золя охотно принял предложение. В обзорах, отмеченных убедительной профессиональной аргументацией и глубиной анализа материала, он еще более определенно изложил свое отношение к новому направлению в живописи, и прежде всего к творчеству Эдуарда Мане и его последователей. Золя причислил Мане к крупнейшим художникам Франции и заявил, что его картины, которые были ошельмованы, рано или поздно займут место в Лувре.
   Эти обзоры взбудоражили общественное мнение, вызвали негодующие протесты со стороны задетых за живое поборников академической школы. "Утонченные ценители" литературы и искусства были потрясены "бесцеремонностью" Золя, они требовали, чтобы Вильмессан прекратил "издевательства" над читателями и выгнал "сумасброда" Золя, грозили объявить бойкот газете. Но оскорбления и нападки не устрашили критика. В том же году он объединил свои статьи о живописи в сборнике "Мой Салон" и издал его отдельной книгой с посвящением "Моему другу -- Полю Сезанну", где он писал: "Я чувствую вокруг себя такую ненависть, что силы часто покидают меняли перо готово выпасть из моих рук". Но Золя не пал духом, он продолжает защищать молодых художников -- в январе 4867 года он поместил в "Обозрении XIX века" очерк о творчестве Эдуарда Мане, а в 1872 году принял предложение И. С. Тургенева и стал печататься в русском журнале "Вестник Европы".
   "В страшные дни материальной нужды и отчаяния Россия возродила мои силы и веру в самого себя... -- писал Золя в предисловии к сборнику "Экспериментальный роман", вспоминая эти годы. -- Это благодаря ей я стал в области критики тем, чем я сейчас являюсь. Я не могу об этом говорить без волнения и сохраню вечную ей признательность".
   В "Вестнике Европы" Золя опубликовал наряду с другими статьями и несколько очерков об искусстве, которые на его родине изданы не были ("Выставка картин в Париже", 1875; "Две художественные выставки", 1876; "Французская школа живописи на выставке 1878 года" и др.).
   В 1875 году В. В. Стасов писал И. С. Тургеневу о Золя: "Еще в прошлом году я рассказывал Вам, как высоко ставлю его книжечку этюдов под заглавием "Mon Salon" и его брошюру о Мане, даром что кое с чем там и не согласен, а теперь, после его великолепного письма в "Вестнике Европы" (речь идет о статье Золя "Выставка картин в Париже", напечатанной в шестой книге журнала. -- С. Е.), и еще более убедился, что он просто самый лучший художественный критик последнего времени..."
   
   Выступления Эмиля Золя создали ему репутацию серьезного художественного критика и авторитет в среде художников-батиньольцев. Батиньольцами их называли потому, что кафе Гербуа, где они постоянно собирались, помещалось в квартале Батиньоль в Париже. Постоянными участниками этих встреч, во время которых велись жаркие споры о судьбах литературы и искусства, были Эдуард Мане, Теодор Фантен-Латур, Марселин Дебутен, Камилл Писсарро, Пьер-Огюст Ренуар, Альфред Сислей, а также литераторы -- Леон Кладель, Эдмон Дюранти и другие. Несколько позже к ним примкнули Поль Сезанн и Клод Моне. (Многие члены этой группы запечатлены на известной картине Фантен-Латура "Ателье в Батиньоле".)
   Художники-батиньольцы, и прежде всего Клод Моне и Эдуард Мане, осуждали отжившие традиции в живописи, которые прокламировались и всячески поощрялись реакционной критикой. Они подвергли сомнению освященные временем правила и признанные ценности, отрицали искусство вчерашнего дня. Их протест был протестом против академизма, против отрыва искусства от жизни. Поэтому особую остроту приобрела проблема выбора темы, трактовка образа. Природа сюжета становится объектом горячей полемики. Поборники нового направления в живописи решительно отказались от мифологических и исторических сюжетов, от их шаблонной интерпретации, от традиционного рисунка. Официальная критика ополчилась против художников, которые обратились к сюжетам из повседневной жизни и быта своих современников. Эти "прозаические" сюжеты рассматривались ею как "низкая" тема, как признак "вульгарности", оскорблявшей "утонченные" вкусы буржуазии. Однако в действительности обращение к этим "запретным" темам означало вызов официальному искусству.
   Оригинальность таланта Эдуарда Мане, особенно шумно заявившего о себе в батиньольский период, сыграла роль того бродильного фермента, который обострял схватку молодых художников с Академией. Первый раз Мане выставил свои работы в 1861 году. Салон 1863 года отвергает четыре его картины, среди которых известное полотно "Купание", впоследствии названное "Завтрак на траве" и послужившее поводом для ожесточенных споров. Говоря в романе об издевательствах над картиной Клода, Золя имел в виду отношение публики и критики к работам Мане. Писатель опирался на факты, которые подтверждаются многими современниками. В этот же Салон предложил свои работы Писсарро, Моне, Курбе, Фантен-Латур. Их картины были отвергнуты. Такое беспрецедентное по своей необъективности решение жюри вызвало бурю негодования в среде молодых художников. Дело дошло до императора Наполеона III, который согласился на компромисс: он разрешил организовать параллельно с официальным Салоном выставку картин, отвергнутых жюри, которую стали называть "Салоном Отверженных". Так зарождалось и начинало свой путь новое направление в искусстве, впоследствии получившее название "импрессионизма".
   В 60-х и 70-х годах XIX века группа французских импрессионистов была объединена некоторыми общими взглядами на искусство и творческими устремлениями, но прежде всего их сплачивала борьба против академической школы. Живописцы-новаторы, стремясь добиться совершенного отображения неповторимой в своей изменчивости натуры, точной фиксации оптических впечатлений, раскрепостили цвета и краски, расширили возможности художника. Однако все свои творческие искания -- выбор сюжета, его трактовку, композицию -- они подчинили стремлению достичь совершенного единства формы и цвета, которое соответствовало бы индивидуальному видению живописца. Распад группы начался в начале 80-х годов: Ренуар отошел от импрессионистов, в 1883 году умирает Мане, Писсарро и Моне переживают творческий кризис. Последняя выставка импрессионистов состоялась в 1886 году, в год выхода "Творчества".
   Прошло двадцать лет. И романист Эмиль Золя, известность и влияние которого давно перешагнули границы Франции, окидывая взглядом прожитые годы, был потрясен печальным концом плеяды даровитых художников, чьи творческие искания он так горячо поддерживал в пору своей молодости.
   Таков реальный подтекст романа.
   "Творчество" -- это трагическая история талантливого художника-новатора, рассказ о его мучительных и смелых исканиях, завершившихся творческим крахом и преждевременной физической гибелью. Работая над "Творчеством", Золя мысленно вновь пережил те годы, о которых он рассказывал в романе. 27 марта 1886 года Э. Гонкур записал в своем дневнике: "Обед у Золя. За кофе Золя и Доде говорят о нужде, которую они терпели в молодости. Золя вспоминает о том времени, когда брюки его и пальто частенько оказывались в ломбарде, а он сидел дома в одной рубашке... Он едва замечал "аварию" в своей жизни, увлеченный грандиозной поэмой "Рождение мира, человечество, будущее", циклической и эпической историей нашей планеты до появления человечества, в долгие годы его существования и после его исчезновения".
   В романе "Творчество" писатель Сандоз поглощен осуществлением давней мечты создать "грандиозное произведение, охватывающее генезис вселенной в трех фазах: сотворение мира, воссозданное при помощи науки; историю человечества, пришедшего в свой час сыграть предназначенную ему роль в цепи других живых существ; будущее, в котором живые существа непрерывно сменяют одни других, осуществляя завершающую мироздание неустанную работу жизни".
   Художник могучего таланта и неукротимого творческого темперамента, Клод Лантье, с которым Золя познакомил читателя еще в "Чреве Парижа", вступив в конфликт с официальной эстетикой, захвачен стремлением выразить свое собственное видение мира. Его воодушевляет идея запечатлеть на полотнах вселенную "во всем неповторимом многообразии ее проявлений и красок, в движении и времени, на плоскости выразить жизнь, ее течение, воссоздать природу, и все это подать с неповторимой оригинальностью и свежестью".
   Клод восхищается эмоциональной живописью романтика Делакруа, но отвергает ее, полагая, что она изжила себя; он не приемлет и самобытное творчество выдающегося реалиста Курбе, которое хотя и приблизилось к жизни современников, но все еще сковано традициями. Бурное развитие науки и техники, глубокие изменения в общественной жизни, в сознании людей, происходившие во второй половине прошлого века и очевидцами которых были Клод, Сандоз и их друзья, свидетельствовали о том, что XIX столетие подводит итоги большой полосе исторического развития человечества. "Это гибель старого общества, рождение нового, -- восклицает Сандоз, -- именно тут и лежит новый путь искусства... Да, скоро все увидят, как зародилась литература века науки и демократии". Клоду кажется, что именно ему дано внедрить, оттолкнувшись от Делакруа и Курбе, не оставивших учеников, "новую форму, которая пойдет дальше, неся в живопись солнечный свет, как ясную зарю, встающую в новых картинах, написанных под влиянием восходящей школы пленэра". Он мечтает создать пламенные и лучезарные фрески, запечатлеть на них "жизнь бедняков и богачей: на рынках, на скачках, на бульварах, в глубине переулков, населенных простым людом; все ремесла, включенные в один хоровод". Изменения, происходящие в живописи музыке и литературе, должны, по мысли Клода, произойти и в зодчестве. Он мечтает о новой архитектуре, которая создаст прекрасные, свободные, полные света и воздуха здания, удобные и красивые жилища. Клод не одинок в своем стремлении, его идеи разделяет целая группа друзей-единомышленников.
   День за днем, год за годом с изумительной глубиной психологического анализа раскрывается характер Клода, прослеживается его многотрудная жизнь.
   "В образе Клода Лантье, -- отмечает Золя в набросках, -- я хотел показать борьбу художника с природой, творческий порыв и искания художника в произведении искусства, усилия крови и слез, чтобы создать плоть, наполнить ее жизнью. Постоянная схватка и постоянное поражение. Я расскажу о своих собственных трудах и днях, о своих повседневных заботах".
   Годы мучительной творческой борьбы не приносят Клоду желанного успеха: его картины отвергает Салон, их отвергают пресытившиеся буржуа. Постоянные неудачи, холодное равнодушие толпы, не приемлющей его новаторства, а порой и открытое издевательство порождают у Клода сомнение в полноценности своего таланта. Собственные работы кажутся ему теперь слабыми, незавершенными. Он прибегает к усилению интенсивности красок, к причудливо подобранным цветовым сочетаниям, использует никем до сих пор не подмеченную нюансировку, вибрацию света, его постоянную текучесть. Но все попытки Клода охватить и воссоздать на полотне "неповторимое мгновение", запечатлеть вечно меняющуюся жизнь терпят неудачу. Буржуа оттолкнули его искусство. Друзья, которые прежде видели в нем главу школы, отрекаются от него. Окруженный злобной стеной молчания, он особенно остро ощущает одиночество, затерянность в этом большом и враждебном ему мире. Ненависть людей, чьи установившиеся вкусы оказались затронутыми, злоба завистников и посредственностей сломили волю художника. Изверившись в возможностях живописи и в своем таланте, так и не постигнув сути своих глубоких заблуждений, Клод кончает жизнь самоубийством перед картиной, отнявшей у него жизнь.
   Но дело не в физической смерти Клода Лантье, которой заканчивается роман: художник умер в Клоде значительно раньше. В неистовых исканиях новых путей в искусстве, в стремлении воссоздать на полотне природу реальнее, чем она есть, он пришел к отрицанию самой жизни: "Ничего не существует вне живописи, и пусть гибнет мир!" Увлеченный фиксацией мимолетных, субъективных наблюдений, он растворился в них, они затмили перед ним целое, чрезмерное внимание к цвету и форме привело его к созданию символа, к стремлению воплотить в детали все многообразие природы. Его творчество стало бесплодным, оно утратило жизнь, которая является душой подлинного искусства, источником правды и красоты.
   Прежний союз даровитых художников и литераторов, вдохновленный борьбой за новые пути в искусстве, союз, который скрепляла чистая юношеская дружба, распался. Не все оказались способными перенести суровые испытания судьбы. Одни, подобно Клоду Лантье, надломленные жизненными невзгодами и творческими неудачами, пришли к отрицанию своих же собственных формул, другие -- Фажероль, Жори, Дюбюш, Магудо -- попали под влияние растлевающей морали собственников, превратились в самых заурядных буржуа.
   Глядя на все это, Сандоз начинает понимать, к каким неожиданным результатам пришла когда-то свежая и эмоциональная живопись, к каким уродливым извращениям привели ее эпигоны.
   Отношение Золя к импрессионизму как к новому направлению в искусстве не было раз и навсегда установившимся и одинаковым. Оно менялось в связи с изменением импрессионизма, творческих устремлений его представителей, а также в связи с эволюцией эстетических взглядов самого Золя.
   Импрессионизм поры расцвета, 60-х и 70-х годов, когда он выступал против омертвевших форм в живописи, когда он оживлял ее современностью, выводил на дневной свет и тем расширял ее рамки и возможности, существенно отличался от того, что продолжали называть импрессионизмом в 80-е и особенно в 90-е годы. Золя горячо и страстно поддерживал художников-импрессионистов, когда они вступали в жизнь, будили умы. Идеи импрессионистов были сродни эстетическим взглядам Золя; и Золя и художники-импрессионисты в своем творчестве исходили из аналогичных установок: пристальное наблюдение природы, людей и событий, беспристрастный и объективный показ фактов, почерпнутых из общего потока жизни.
   Однако в дальнейшем пути импрессионистов и создателя "Ругон-Маккаров" разошлись. В творчестве художников-импрессионистов, пренебрегавших общественной ролью искусства, возобладал субъективизм. Движимые стремлением запечатлеть неуловимый "облик ощущения", они увлеклись формальной стороной живописи, демонстрацией своего виртуозного мастерства в передаче цвета и света. Импрессионизм созерцательный и бездейственный в отношении общественных явлений становился источником измельчания искусства, приводил его к социальной анемии.
   Любой художественный метод отображения действительности в искусстве покоится на определенной философской основе, на системе идейных взглядов художника. Истинное новаторство согрето и вдохновлено правдой жизни, потребностями общества, оно призвано отображать то, что является общим, исторически закономерным и прогрессивным... "При своих, столь важных, экспериментах по части колорита, краски, воздуха, светового освещения Мане и его школа "импрессионистов", -- отмечает В. В. Стасов, -- только и занимались что своими "импрессионами" (впечатлениями) и совершенно упускали из виду то, что было гораздо важнее внешних физических впечатлений. Они забывали и человека, и его душу, и события людские, и все, все, из чего состоит и сплетается наше существование". Художники-импрессионисты выступали прежде всего за формальное обновление живописи. Поэтому они пришли к утверждению самодовлеющего начала формы, а значит, к безыдейности, к отказу от художественной правды. Их мало заботили социальные проблемы современности, они мечтали быть в жизни только художниками.
   Эпигоны импрессионизма постепенно отказываются от сюжета, видя в этом новый этап в развитии живописи. Выставки заполняются ужасающими по своему однообразию бескровными холстами. "Не импрессионисты обеднили живопись, -- пишет Луи Арагон в статье "Импрессионизм", -- а те, кто поверхностно усвоили их творческий метод, не улавливая за их полотнами открывающиеся пути развития искусства, и остановились на бесплодном повторении уже достигнутого". Ухватившись за творческий прием, найденный их предшественниками, живописцами самобытными и оригинальными, они выхолостили и умертвили их идею, пошли по пути повторения, приспосабливая импрессионизм к салонным вкусам. Победу торжествовал фальсификатор Фажероль, "поверхностная и элегантная живопись" которого была состряпана с удивительной ловкостью на потребу вкусам пресытившихся тунеядцев.
   Иначе развивалось творчество Эмиля Золя. Преодолевая сковывавшие его талант псевдонаучные, условные нормы натуралистической эстетики, через глубокий реалистический анализ социальной действительности своего времени и совершавшихся в ней процессов, он пришел к созданию правдивой хроники общественных нравов эпохи Второй империи -- "Ругон-Маккаров".
   Обозревая пройденный путь, по-новому осмысляя происходящее, Золя в 1893 году в статье "Живопись" определенно и недвусмысленно оценил то, к чему пришли эпигоны импрессионизма: "Я видел, как были брошены в землю семена, теперь я наблюдаю всходы, осязаю чудовищные плоды..."
   В своем романе о судьбе художника в буржуазном мире Золя поднял также и коренную эстетическую проблему отношения искусства к действительности. Полемически роман "Творчество" направлен против критиков, которые, оспаривая за литературой и искусством функции познания действительности, тем самым пытались увести художника от насущных задач, порождали легенду о несовместимости искусства с живой жизнью. Искусство, утверждали они, -- откровение, оно не зависит от жизни и по своей природе враждебно ей, оно равнодушно к фактам и является продуктом фантазии, грез, произвола художника, выражая чувства, навеянные субъективным восприятием действительности. Высшим критерием искусства провозглашалась форма.
   В эпоху глубокого духовного кризиса буржуазного общества Золя выступил в защиту искусства жизненной правды. На трагическом примере судьбы художника Клода Лантье он показал, что "только творцы жизни торжествуют в искусстве; только их гений -- плодотворен..." Подлинное искусство служит жизни и истине. По существу этот вывод писателя утверждает несостоятельность субъективно-идеалистического взгляда на искусство. Книга Золя затрагивала вопросы, актуальные не только для Второй империи, которой посвящена серия его романов, но и для Третьей республики, в годы которой он ее создавал.
   Роман "Творчество" сразу же после выхода в свет вызвал оживленные споры, о нем было напечатано несколько статей в газетах и журналах самых различных направлений. Прогрессивная критика увидела в книге Золя правдивый рассказ о судьбе искусства в мире собственников, о жалкой участи художников, о чудовищной эксплуатации их таланта.
   Мопассан в очерке "Жизнь пейзажиста", опубликованном 28 сентября 1886 года в газете "Жиль Блас", писал: "Золя в своем изумительном романе "Творчество" рассказывает о страшной битве, о нескончаемой борьбе между человеком и мыслью, о величественном жестоком поединке художника с его идеей, со смутно провиденной и неуловимой картиной. Я вижу эту борьбу, я переживаю все это так же, как и Клод, я, жалкий, бессильный, но, как и он, терзаемый еле различимыми тонами, неуловимыми их сочетаниями, которых, быть может, не видит и не отмечает никто, кроме меня; и в течение долгах мучительных дней я смотрю на тень, отброшенную тумбой на белую дорогу, и говорю себе, что я не в состоянии ее написать".
   Поль Сезанн, получив книгу, писал Золя 4 апреля 1886 года: "Мой дорогой Эмиль, я только что получил роман "Творчество", который ты мне любезно послал. Я благодарен тебе, создателю "Ругон-Маккаров", за память. С мыслью о прошлом жму твою руку".
   Однако реакционная печать, стремясь извратить основную идею романа и использовать его для идеологической борьбы с демократическим искусством, усмотрела исключительную актуальность "Творчества" в том, что в нем якобы показана бесплодность попыток художника искать источник вдохновения в материализме: "Самоубийство -- вот последнее слово философии". Арман де Понмартен, стремясь скомпрометировать книгу, объявил ее произведением крайне безнравственным. "Жена, мать... превращена в бесплатную натурщицу... Мы оставили далеко позади даже сцены "Госпожи Бовари"", -- сетовал он в "Газетт де Франс" 16 мая 1886 года.
   Много велось споров по поводу прототипов основных персонажей "Творчества". Утверждали, что Сандоз -- это портрет самого Золя (в рукописных заметках к "Творчеству" Золя указывал, что "Сандоз введен для того, чтобы осветить мои идеи об искусстве"); в Фажероле видели воплощение одновременно Поля Бурже и Гиеме, в критике Жори -- портрет Поля Алексиса, в образе Бонграна находили многое от Мане, но еще больше от Флобера. Что касается Клода Лантье, то в своих рукописных заметках к "Творчеству" Золя пишет: "Клод, покончивший с собой перед своим незавершенным творением, это Мане, Сезанн, но больше Сезанн".
   Было бы ошибочным, однако, рассматривать "Творчество" как летопись импрессионизма, а именно так некоторые критики и пытались оценивать эту книгу. Для обрисовки героев романа Золя действительно использовал некоторые черты характеров своих друзей, однако он сумел создать в нем обобщенные и оригинальные образы. Дискуссия о прототипах дала основание Жюлю Леметру утверждать, будто Золя написал историческое произведение в духе Вальтера Скотта. В ответ на это Поль д'Армон совершенно справедливо заметил: "Все, кто окружают Клода Лантье, -- это живые люди, мы всех их знаем. Какое значение имеют их имена? Они молоды и бедны, они охвачены страстной любовью к искусству... радужны их мечты, они хозяева земли... Отсюда их презрение к деньгам, ко всему, что не связано с искусством. Слово "буржуа" для них -- ругательство".
   На русском языке роман Золя впервые был напечатан под названием "В мире художников" газетой "Биржевые ведомости" в 1886 году. В июне того же года В. В. Стасов опубликовал статью, посвященную "Творчеству", в которой писал, что еще ни в одном произведении о художниках "ни художник, ни художественные дела не выступали с такою правдою и глубиною, как в новом романе Золя". Несмотря на некоторые серьезные недостатки, присущие книге, русский критик назвал "Творчество" "великой художественной картиной" и "великим поучением".
   Один из недостатков книги Стасов видит в том, что ее герой Клод Лантье "ничем не хотел интересоваться, кроме своей живописи... Это, в отношении к нынешнему художнику, клевета. Но это еще во сто раз большая неправда и клевета в отношении к нынешнему художнику-реформатору..." Однако самую большую ошибку Золя Стасов усматривает в том, что прообразом Клода он взял Эдуарда Мане, который "для этой роли вовсе не подходил... Тут надобен был не такой художник, который только отрицает школьную рутину и неумолимо нападает на нее, а сам способен только писать верно с натуры, правдиво передавая формы, типы и краски, но нужен был такой, у которого была бы творческая способность, который из правдивых форм, правдиво взятых от натуры, способен был бы создать целые картины, целые сцены, с правдивым, глубоким, важным и нужным для всех содержанием. Для такой роли надо было взять себе оригиналом человека сильнее и полнее натурой..." И Стасов называет реалиста Гюстава Курбе.
   "Но зато, -- заключает Стасов, -- сколько в этом же самом романе правды, истины! Как верно изображен художественный мир нынешней Франции! Как верно представлены разнообразные характеры и личности современных художников..."
   Высокую оценку "Творчества" разделял и художник И. Н. Крамской, который по этому поводу писал Стасову: "Приговор ваш роману Золя не расходится ни с моим собственным, ни с большинством мнений, которые я слышал".

---------------------------------------------------------------------------------------------

   Источник текста: Золя Эмиль. Собрание сочинений в 26-ти томах. Том 11: Творчество. Роман. -- Москва: Гос. издательство худ. литературы, 1963.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru