Эткинд Ефим Григорьевич
"Истина"

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Ефим Григорьевич Эткинд
"Истина"

   Третий роман тетралогии "Четвероевангелие", которому было суждено стать последним произведением не только этой серии, но и всего творчества Э. Золя, был написан с обычной для него быстротой: начатый 27 июля 1901 года, он был завершен через год -- последняя страница помечена 7 августа 1902 года. Если учесть, что объем романа -- сорок авторских листов, то окажется, что Золя писал около двух листов в месяц. Через три дня после того, как рукопись была завершена, 10 августа 1902 года, роман начал печататься фельетонами в газете "Орор" ("Aurore"). Золя так и не увидел свой роман опубликованным. В ночь на 29 сентября он умер от отравления угарным газом, и "Орор" в течение нескольких месяцев продолжала публиковать книгу уже покойного автора. В феврале 1903 года отдельное издание "Истины" вышло с траурной рамкой на обложке. Тираж романа в одном только 1903 году достиг пятидесяти тысяч экземпляров и впоследствии неуклонно возрастал.
   "Истина" не потребовала от автора больших предварительных исследований. Создавая этот роман, Золя был в таком же положении, как в пору работы над "Парижем", -- он оформлял в художественном повествовании мысли и жизненные впечатления последних лет. В центре "Истины" -- общественно-идеологическая проблематика, с которой столкнулся Золя с тех пор, как началось в 1894 году дело Дрейфуса, переросшее в 1898 году в дело самого Золя. Альфред Дрейфус был капитаном французской армии, офицером генерального штаба, обвиненным в шпионаже. Герой "Истины" -- учитель начальной школы Симон, обвиненный в надругательстве над мальчиком и зверском его убийстве. Однако движущие силы обвинения, причины массового психоза, соотношение противостоящих и борющихся лагерей в реальности и романе аналогичны. Золя придал сюжету романа большую обозримость и отчетливость, обнажил тайные пружины, выставил на всеобщее обозрение врагов республики и прогресса, заинтересованных в грязной провокации, которая была затеяна в 1894 году и окончательно погашена лишь двенадцать лет спустя: Дрейфус был реабилитирован и восстановлен в гражданских правах в 1906 году, через четыре года после опубликования "Истины" и смерти Золя, предрекшего в своем последнем романе эту победу правосудия над монархически-клерикальным произволом.
   Золя не только правильно моделировал соотношение сил, сражавшихся вокруг дела Дрейфуса, -- он с большой точностью отразил и самый ход знаменитого дела, потрясшего Европу конца XIX -- начала XX века. Почти все персонажи, созданные его воображением и так или иначе связанные с осуждением и поздним оправданием Симона, имели живых прототипов, участников дела Дрейфуса. Проследим параллельно некоторые эпизоды этих двух дел.
   Офицер генерального штаба капитан Дрейфус был предан суду военного трибунала по обвинению в государственной измене в пользу некоего, так ни разу и не названного, иностранного государства на основании одной-единственной улики -- найденного в мусорной корзине шпионского донесения, "бордеро", написанного рукой неизвестного разведчика. Подозрение пало на капитана Дрейфуса только потому, что этот офицер был евреем, которому, как писала антисемитская газета "Либр пароль" ("Libre Parole"), издававшаяся пресловутым Дрюмоном, не могут быть дороги интересы Франции: "евреи осуществляют от века созданный заговор "мирового еврейства" против всех христианских государств". Бордеро подверглось графологической экспертизе, порученной последовательно трем лицам. Первым из них был военный следователь майор Дю Пати де Клам -- он тотчас же, не затрудняя себя углубленным изучением, констатировал идентичность почерков. Второй -- графолог с многолетним опытом, Гобер, дал отрицательное заключение. Наконец, третий эксперт, чиновник, специализировавшийся на дактилоскопии (отпечатки пальцев), пришел к удивительному выводу, будто бы при написании текста бордеро Дрейфус исказил собственный почерк, введя в него элементы почерка своего брата Матье и жены последнего. Вывод графологической экспертизы и оказался единственным реальным материалом для обвинения Дрейфуса, который был предан военному суду.
   В романе Золя учитель начальной школы Симон обвиняется в убийстве мальчика Зефирена, в сущности, только потому, что он -- еврей; а как говорит служанка Пелажи, повторяющая слухи, раздуваемые газетой "Пти Бомонтэ", "когда имеешь дело с евреем, можно ожидать что угодно". Единственная реальная улика против Симона -- листок прописи, найденный во рту убитого и, видимо, использованный преступником в качестве кляпа. На этом листке -- неясные инициалы, в которых два эксперта-графолога, Бадош и Трабю, якобы увидели буквы Е и S. Фантастического вывода этих двух экспертов оказалось достаточно для обвинения Симона перед судом присяжных.
   В ходе процесса Дрейфуса для подтверждения весьма шаткой версии о виновности еврея-офицера, выдвинутой самим военным министром Мерсье, выступил сотрудник разведывательного отдела генштаба полковник Анри. Адвокат Дрейфуса Морнар так рассказывал об этом выступлении пять лет спустя на заседании кассационной палаты в 1899 году: "...только когда он видит, что дело проиграно, что Дрейфус ускользает из его рук, только тогда он просит вторичного вызова, только тогда он выступает, торжественно призывает Христа в свидетели и, обратившись к нему своей широкой грудью, украшенной орденом Почетного легиона, восклицает: "Изменник, вот он!"
   В романе, когда становится ясно, что для обвинительного приговора оснований мало, святой отец Филибен просит вызвать его свидетелем: "...он заговорил громоподобным голосом и кратко сообщил суду, что однажды видел письмо Симона, адресованное его другу и подписанное такими же инициалами. И когда Граньон (председатель суда) стал на него наседать, задавать ему бесчисленные вопросы, требуя подробностей, отец Филибен, театральным жестом указав на распятие, заявил, что связан тайной исповеди и больше ничего не может сказать" (кн. 1, гл. III).
   Полковник Анри оказался главным свидетелем по делу Дрейфуса. Святой отец -- главным свидетелем по делу Симона.
   Чтобы придать обвинению таинственность, председатель трибунала, судившего Дрейфуса, провел часть заседаний при закрытых дверях. Адвокат Дрейфуса Деманж заявлял протесты, мотивируя их необходимостью гласного обсуждения дела. "Что же могло оправдать такую таинственность?" -- спрашивал в 1898 году адвокат Золя Лабори, говоривший присяжным: это делалось ради того, чтобы французы считали, "что существовала измена доказанная, измена, установленная неоспоримыми вещественными доказательствами, воображали, что на самом деле произошел захват на месте преступления..."
   Точно так же, как Деманж, против закрытых дверей протестует в романе адвокат Симона Дельбо, но председатель суда Граньон, преследуя те же цели, что и его прототип, удаляет публику.
   Наконец, чтобы оказать решающее воздействие на членов военного суда, присяжным по распоряжению военного министра был показан некий фальшивый документ, неведомый защите и обвиняемому, документ, который якобы с несомненностью обличал Дрейфуса. Позднее лидер французских социалистов Жорес обратился на заседании палаты с запросом к правительству, гласящим: "Были ли членам военного трибунала, которым надлежало решать дело Дрейфуса, представлены документы, могущие установить или подтвердить виновность последнего, и притом так, что эти документы не были предъявлены обвиняемому и защитнику?" Председатель совета министров Жюль Мелин сказал на это: "Я вам отвечаю, что мы не хотим рассуждать об этом с трибуны, и я не желаю идти навстречу вашим расчетам". Однако это явное нарушение судебной процедуры оказалось впоследствии важнейшим мотивом для кассации, -- два члена трибунала рассказали об этом вопиющем давлении на присяжных со стороны правительства. Один из них, капитан Фрейстеттер, сообщил, что судей ознакомили с документом, согласно которому "этот каналья Дрейфус выдал иностранцам крепостные планы в районе Ниццы". Между тем в бумаге, которая имелась в виду, значилось -- "этот каналья Д.", а то, что речь в нем идет о Дрейфусе, было безответственным домыслом обвинения.
   Аналогичный эпизод имеет место в романе: председатель суда входит к присяжным в совещательную комнату и, продемонстрировав им некий сомнительный документ, до этого не представленный ни адвокату, ни обвиняемому, добивается обвинительного вердикта. И в романе тоже это нарушение судебной процедуры оказывается важнейшим поводом для кассации -- после того, как староста присяжных, архитектор Жакен, мучимый угрызениями совести, поведал об этом адвокату Симона.
   Как видим, история первого суда над Дрейфусом воспроизведена в романе со скрупулезной точностью. Почти то же относится и к последующему развитию событий. Дело Дрейфуса развивалось так.
   В 1897 году брат Альфреда Дрейфуса Матье подал заявление военному министру, что им обнаружен истинный автор бордеро и что таковым является пехотный офицер граф Эстерхази. Ведется расследование, затем состоится суд над Эстерхази, и ему при закрытых дверях выносится оправдательный приговор. После оправдания Эстерхази в газете "Орор" появляется письмо Золя президенту, следствием которого является суд над Золя, обвиненным в клевете на армию и правительство. Конечным итогом дела Золя (приговоренного к году тюрьмы и высокому штрафу) оказалось заседание кассационного суда (май -- июнь 1899 г.), который принимает решение о передаче дела Дрейфуса на новое рассмотрение другому составу военного суда.
   В "Истине" все развивается в основном так же, -- выведен даже брат осужденного Давид, прототипом которого является Матье; отсутствуют только сам Золя, его выступление в "Орор" и его судебное дело. Зато адвокат Золя Лабори действует в романе под именем Дельбо -- адвоката Симона. Заседание кассационной палаты принимает решение о пересмотре дела Симона, и созывается новый суд при новом составе присяжных.
   Второй суд над Дрейфусом (1899) не оправдал подсудимого, несмотря на очевидную невозможность поддерживать обвинение и на явную виновность Эстерхази. То же и в романе; второй суд выдвигает фантастические доводы -- будто бы Симон подделал подпись брата Горжиа, явно обличенного преступника, и выносит обвинительный приговор. В реальном деле Дрейфуса нелепый приговор объясняется нежеланием компрометировать армейский мундир, в романе -- нежеланием уронить достоинство католической церкви. Как уже говорилось, Дрейфус был оправдан и реабилитирован в 1906 году; и Симон в романе дождался полной реабилитации лишь много лет спустя.
   Итак, в деле Дрейфуса центральную роль играла армия, ее генералы и офицеры, которых правительство не хотело очернить в глазах общественного мнения. Золя подставил на место армии другую, еще более страшную реакционную силу -- католическое духовенство; с точки зрения республиканских властей, лучше сгноить на каторге ни в чем не повинного человека, чем признать преступность церкви и подорвать слепое доверие к ней народа. Переместив центр тяжести в сторону церкви, Золя смог широко развить тему, над которой думал уже много лет: он еще раз на материале современной французской действительности показал враждебность католицизма нации и прогрессу. Воюя против католицизма, Золя продолжал великую традицию французской литературы, начатую еще Рабле и продолженную Вольтером и другими энциклопедистами XVIII века, а также Беранже, Гюго и, если говорить о современниках Золя в конце XIX века, Анатолем Франсом. Сам Золя еще в "Ругон-Маккарах" обрушивался на церковь, которой Наполеон III был обязан своим возвышением ("Завоевание Плассана"), и поставил эту проблему в центр серии "Три города". Католическая церковь была для него символом невежества, главным оплотом идеологической и политической реакции.
   Тот факт, что в основе событий "Истины" лежали реальные происшествия, хорошо знакомые каждому французскому и, шире, европейскому читателю, усиливал непосредственное воздействие романа. Золя к этому стремился, и, создавая своих персонажей, он сознательно ориентировался на реальные прототипы. Как уже говорилось, Симон -- это Дрейфус, брат Симона Давид -- Матье Дрейфус, адвокат Симона Дельбо -- адвокат Золя Фернан Лабори. Список этот можно значительно расширить: Рашель Симон, жена Симона, -- жена Альфреда Дрейфуса, брат Горжиа -- граф Эстерхази, брат Фюльжанс -- Дю Пати де Клам, брат Филибен -- полковник Анри, Граньон -- председатель военного трибунала Делегорг, Луиза Фроман, дочь Марка Фромана, -- дочь Золя Дениза, сам Марк в значительной степени автобиографичен, -- Золя вложил в его уста свои переживания и мысли. Даже конфликт Марка с женой Женевьевой соответствует реальному факту: он повторяет историю отношений Жореса с его женой, "женщиной набожной, соблюдавшей требования церкви", как писал Золя в подготовительных материалах под общим заглавием "Персонажи". В этих характеристиках автор нередко сам ссылается на избранный им прототип. Так, о брате Горжиа говорится: "...он обладает духом подлинной религиозности, как Эстерхази -- духом военного... Это и есть преступник, мой Эстерхази... человек, который под покровом своей сутаны погряз в разврате... Я дам ему сообщника, нового Анри, монаха, как и он; между ними -- трупы; их показания погубят невиновного". В иных случаях характеристики, данные Золя в "Персонажах", содержат зерно образа, его идею. О Симоне он пишет: "Тридцать два года. Сам охвачен патриотическим пылом... Хочет, чтобы ему простили его расу... Маленький, сухопарый, жилистый. Голубые глаза, кроткие и умные. Нос еврейский, большой и тонкий. Изящный рот, но лицо некрасивое. Никакой внешней привлекательности, слабый и чуть надтреснутый голос. Вид щуплый... В глубине души легко ранимый человек, идеалист, мечтатель". О Рашели Симон: "Очень красивая, очень нежная брюнетка... Покорно позволяет себя обожать и сама обожает мужа. Нежный брак. Это обожание, эта женская красота нужны для того, чтобы преступление, в котором обвиняют Симона, было необъяснимым. Двое детей, которых он тоже обожает. Очень развитое чувство семьянина, очень узкий круг знакомств". В целом семья Симонов похожа на семью Дрейфусов, но Золя лишил своего героя дрейфусовского богатства; адвокаты постоянно подчеркивали, что Дрейфус получил большое наследство, умноженное огромным приданым, и видели в этом дополнительное доказательство того, что ему не было никакой надобности рисковать жизнью, продавая секретные сведения иностранным разведкам.
   Среди подготовительных материалов к "Истине" у Золя, как всегда, имеется развернутый "Набросок", занимающий более трехсот убористо исписанных страниц. В "Наброске" отчетливо формулированы важнейшие мысли, которые автор был намерен провести в своем романе. Приведем лишь отрывок: "Я исхожу из идеи, что если прогресс человечества идет медленно, то причина в том, что большинство людей не имеет достаточных знаний. Значит, в основе всего лежит образование. Знать, и прежде всего знать истину -- это позволило бы осуществить скорый прогресс, обеспечило бы всеобщее счастье. Недавний пример -- дело Дрейфуса. Если Франция не была с нами, то это потому, что она не знала, не могла знать, -- она питалась не только ложью, но и образом мысли, который не позволял ей методически рассуждать, приобрести разумные убеждения. Поэтому она оказалась неспособной на справедливость. Способ мышления должен быть изменен; экспериментальный метод должен быть предпочтен всему, и немедленное правосудие окажется возможным. Я должен, вследствие этого, сделать Марка учителем... Марк должен быть уверен, что только одна истина может сделать людей способными к справедливости и счастью, а отсюда его борьба за истину против церкви, борьба, кончающаяся освобождением от Рима..."
   "...Истина для Марка. Я уже устроил так, что он питает страсть к ней. Некоторое время он был оптимистом, убежденным, что истина обладает неодолимой силой, которой поддаются все души. Истина идет вперед, и ничто не может остановить ее. Даже когда он побежден в первой главе четвертой книги, он все же настаивает, что истина преуспевает, и в конце концов оказывается прав. В этом мой триумф". Последняя фраза свидетельствует, между прочим, о том, что Золя отождествляет себя со своим героем Марком Фроманом.
   В романе "Истина" Золя ставит множество политических, социальных и идеологических проблем, имевших для его времени важнейшее значение. На первый план он выдвигает проблему образования народа, которое призвано разогнать мрак векового невежества, поддерживаемого католической церковью (слово-метафора "мрак" -- ténèbres -- проходит через весь текст, и ему противостоит слово-метафора "свет", являющееся синонимом словосочетанию, тоже пронизывающему весь текст, "истина и справедливость" -- vérité et justice). С общей проблемой образования связаны подробно разработанные частные вопросы о соотношении церковного и светского обучения, о начальном образовании, которому Золя придает особое значение, о необходимости совместного обучения мальчиков и девочек и т. и. Важнейшую роль для современного общества имеет разрешение проблемы, к которой Золя возвращается неоднократно, -- о взаимоотношениях мужчины и женщины. С его точки зрения, католическая церковь стремится завоевать женщину и через нее осуществить свое влияние на все общество в целом: "Втереться в семью, встать между супругами, подчинить себе жену, воспитанную в благочестивых традициях, и таким образом довести до отчаяния, уничтожить мужа, от которого надо избавиться", -- вот крайне распространенная тактика, какую усиленно рекомендуют и применяют в темном, глухом мирке исповедален" (кн. 2, гл. III); "Весь разлад, весь тягостный спор в нашем обществе происходит именно из-за расхождения между наполовину освобожденным мужчиной и женщиной, оставшейся рабой агонизирующего католицизма, который ей льстит и распаляет ее болезненное воображение" (кн. 2, гл. IV). Золя убежден, что просветительская деятельность должна предшествовать политической. Устами Марка Золя со всей категоричностью формулирует конечный вывод, к которому он пришел, изучая современное ему общество: "Католическая церковь -- вот враг, которого мы должны прежде всего устранить со своего пути. Прежде вопроса социального, прежде вопроса политического необходимо разрешить вопрос религиозный, -- католичество встало нам поперек дороги. Нам не сдвинуться с места, пока мы не сокрушим церковь -- растлительницу, отравительницу, убийцу..." (кн. 2, гл. IV).
   С этой концепцией общественной борьбы и связано то, что Золя построил сюжет романа "Истина" вокруг судьбы учителя начальной школы и заменил армию католической церковью. В этом просветительском пафосе одновременно и пропагандистская сила романа, и его слабость; есть известная наивность в уповании Золя на учителя, от которого якобы зависят судьбы всей нации: достаточно воспитать несколько поколений в духе материалистической науки, чтобы установился земной рай, чтобы человечество достигло "истины и справедливости". Дальнейшее развитие истории убедительно показало, что для установления общественной справедливости недостаточно всеобщего распространения научной истины: требуется коренное переустройство социального организма, переустройство, необходимость которого Золя, остановившийся на идеях утопического социализма, не понимал. Его просветительские идеи привели к весьма ограниченной социально-политической программе, выразившейся в создании некоего "нового Евангелия".
   С этой просветительской установкой связаны важнейшие структурно-стилистические особенности "Истины". Прежде всего -- абстрактно-публицистические проповеди, составляющие значительную часть текста. Устами Марка, своего героя, Золя произносит большие поучающие монологи, которые в прямой форме выражают его идеологические выводы и порой ослабляют художественную целостность повествования. Сплошь и рядом Золя произносит афоризмы, формулирующие те или иные политические, социальные, философские истины. Вот несколько примеров:
   "Если Франция Вольтера вновь становилась Францией Рима, тут были повинны просветительные конгрегации, снова наложившие руку на школу" (кн. 2, гл. II).
   "Учитель и родители должны шагать рука об руку к единой цели -- к истине и справедливости" (кн. 2, гл. II).
   "Поп выигрывает то, что учитель проигрывает" (кн. 2, гл. II).
   С этой же проповеднической позицией связано и то, что нередко предметом рассуждений и размышлений становится Франция в целом, историческая судьба всей нации. Тогда перед читателем возникает длинная цепь публицистических абстракций: прогресс, истина, справедливость, мрак, свет, ложь и т. п. (ср. начало II главы кн. 3-й или III главы той же книги). Понятно, что публицистическая стихия такого рода, впечатляющая сама по себе, нарушает художественную цельность произведения, если начинает преобладать. Порою кажется, что персонажи, создаваемые воображением романиста, важны лишь как иллюстрации общих идей автора-публициста, что они как бы "разыгрывают" авторскую философскую или политическую программу.
   Одна из таких общих идей, лежащих в основе романа "Истина", -- необходимость борьбы против антисемитизма и прежде всего вскрытия причин зловещей социальной болезни. Эта идея несколько лет волновала Золя -- начиная с того октябрьского дня 1894 года, когда арест Дрейфуса положил начало разнузданной юдофобской кампании в клерикально-монархической прессе. В 1896 году газета "Фигаро" ("Figaro") опубликовала статью Золя "В защиту евреев", где впервые романист формулировал свое отношение к той "чудовищной несправедливости", как он выражался, которая стала национальным позором Франции: "Антисемитизм -- в тех странах, где он имеет какое-то значение, -- неизменно является оружием политической партии или следствием тяжелого экономического положения". Золя призывал своих соотечественников покончить с сеятелями антисемитизма: "Их пригвоздят к позорному столбу истории как врагов общества, чьи преступления могли родиться на свет лишь благодаря поразительной слепоте окружавшего их мира". Пять лет спустя, в романе "Истина", он многосторонне исследовал проблему антисемитизма, постарался показать его социально-политические корни. С еще большей убедительностью и категоричностью он заявил, что антисемитизм основан не на расовой или религиозной вражде, а на экономике: "Еврейского вопроса не было, был вопрос накопления денег, отравляющих и разлагающих общество". Золя тщательно прослеживает в романе, как рождается самая идея юдофобства, как эта идея распространяется среди широких масс мещанства лживой прессой, -- газета "Пти Бомонтэ", отравляющая своих многочисленных читателей ядом человеконенавистничества, соответствует таким популярным в те годы грязным листкам, как "Пти журналь" ("Petit Journal") и "Либр пароль" ("Libre Parole"). Золя исследует во всех деталях аргументацию антисемитов, обвиняющих евреев в якобы от природы присущих им космополитизме и антипатриотизме. Разбогатевший еврей банкир Натан, сам ставший одним из проповедников антисемитизма, заявляет: "Мы не можем отдать Францию в руки франкмасонов и космополитов". Антисемитизм, -- с точки зрения Золя, самое явное проявление политической реакции, -- возможен лишь благодаря дикому невежеству, насаждаемому католической церковью, которая стремится возродить средневековый строй сознания. И хотя Золя неоднократно заявлял, что антисемитизм вызван причинами политическими и экономическими, он и здесь видит только один путь борьбы -- просвещение народа.
   Такова важнейшая проблематика романа "Истина", его сила и его слабость.
   Последний роман Золя вызвал многочисленные отклики во французской прессе. Впрочем, отклики на роман оказались одновременно и откликами на смерть его автора. Реакционная печать продолжала лить грязь на писателя, -- теперь уже на его могилу. Например, через несколько дней после гибели Золя "Французское музыкальное издательство" (Edition Musicale franГaise) напечатало большим форматом листовку с мерзкой песенкой "Смерть Золя" (слова Э. Моделонда). В одном из шести куплетов говорилось: "Защитник еврейства, Золя до самой смерти оплевывал свою страну, поносил ее. И ради Дрейфуса-предателя он готовился напечатать роман "Истина"" [Текст этой листовки и многие другие столь же интересные материалы приведены в замечательной книге Д. Гран-Картере ("Zola en images", P. 1908)]. Почти в таком же духе высказались идейные враги Золя из круга "Пти журналь" и "Либр пароль", откровенные антисемиты и фанатичные клерикалы, платившие Золя ненавистью за ненависть. Зато прогрессивная печать отметила появление отдельного издания в начале 1903 года многочисленными статьями и рецензиями, отдававшими должное гражданскому мужеству автора "Истины". Большинство рецензентов сопоставляло роман с событиями дела Дрейфуса.
   Критик Мишель Кордэ утверждал, что Золя показал те самые силы, которые вступили в борьбу вокруг дела Дрейфуса, но что в романе эти силы более зримы, более отчетливы, чем они выступают в реальности. В частности, это достигнуто тем, что Золя вывел конфликт за пределы армии, что в романе антагонистами оказались учитель и монах: "Читая материалы Дела, нам нередко приходилось искать позади зримых персонажей, порою носящих тот же мундир, скрытые пружины и движущие ими противоречия. Здесь антагонистические силы свободно борются на наших глазах -- так видна работа мышц у человека, если содрать с него кожу" ("Лантэрн" -- "La Lanterne", 12 марта 1903 г.).
   Критик Густав Тери противопоставляет исторический труд Жозефа Рейнака, автора большого исследования о деле Дрейфуса, роману Золя. Первый представляет собой анализ событий, второй -- их синтез, причем достоверность романа оказывается не ниже достоверности исследования. Золя перенес действие в другую сферу и тем самым лишил себя возможности во весь голос осудить французский милитаризм, "диктатуру сабли". Автор "Истины" поставил перед читателями важнейшую проблему современности -- проблему воспитания, народного образования. Тери перечисляет чувствительные удары, нанесенные Золя по гнилому режиму Третьей республики; в романе показано тлетворное влияние исповедника на женщину, на семью; позорная для республики нищета учителя и т. д. Золя воспел героизм учителя, подняв деятелей начального обучения до уровня крупнейших деятелей общества ("Резон" -- "La Haison", 10 мая 1903 г.). Сходную оценку читаем в статье Люсьена-Виктора Менье, считающего, что главное в книге Золя -- это спокойное, уверенное утверждение триумфа истины, которую не сумеют удушить соединенные силы прошлого. "Я бы хотел, -- так кончается эта статья, -- чтобы завтра "Истина" была во всех школьных библиотеках; эта книга света и надежды, эта великолепная книга республиканского и светского образования принадлежит учителям, которые и должны стать ее толкователями" ("Раппель" -- "Le Kappel", 26 февраля 1903 г.).
   Наконец, приведем отзыв известного критика Жоржа Пелиссье, отмечавшего, что в "Истине" Золя далеко ушел от первоначальных натуралистических идей: начав как аналитик, он кончил великим лиро-эпическим сочинением, пророчеством светлого будущего. В "Ругон-Маккарах" Золя создавал "пессимистическую эпопею человека-зверя". Теперь он стал "певцом труда, миссионером прогресса, апостолом добродетелей, благодаря которым наше поколение постепенно освобождается от заблуждений и зла", ("Ревю" -- "La Bevue", 15 февраля 1903 г.).
   Этот отзыв Ж. Пелиссье был перепечатан в русском журнале "Беседа" (1904,  1) и оказался первой характеристикой "Истины" в России, где издание романа встретило значительные трудности. В 1903 году без предварительной цензуры вышло одновременно два перевода "Истины" (СПб. -- изд. О. Н. Поповой, перевод ее же, и М. -- изд. М. В. Клюкина, перевод Н. Вассина). Цензор, рассматривавший перевод Н. Вассина, отметил, что Золя "отрицает церковь и ее учение и обряды в деле воспитания и в жизни, приписывает религии развращающее влияние и проповедует вообще свободную жизнь без всякой религии". Петербургский же цензурный комитет, рассмотрев перевод О. П. Поповой, пришел к выводу, что "сочинение это обрисовывается вредным и вследствие его социалистического направления. Читаем, например, такие положения: "Скопляемые богатства развращают и губят все, что с ними соприкасается" (стр. 81), "Рабочий -- это жертва заработной платы" (стр. 51), "Буржуазия пользуется всякого рода средствами и весьма часто религией, чтобы удержать свою добычу; армия явилась воплощением грубой силы, которая своими штыками охраняла покой сытых" (стр. 198). Такими сентенциями настолько же переполнен роман, насколько проникнут антирелигиозной проповедью, и он, таким образом, является вредным и с религиозной и с социалистической стороны" [И. Я. Айзеншток, Французские писатели в оценках царской цензуры, "Литературное наследство",  33-34, М. 1939, стр. 842]. На основании этих отзывов оба перевода были запрещены и уничтожены -- по постановлению комитета министров. Только после революции 1905 года роман увидел свет в России. Он появился в издании И. Сытина в переводе Г. Сегель (М. 1905) под названием "Правда", а затем и в журнале "Вестник иностранной литературы", где публиковался в 1906 году, с января по декабрь, в переводе А. Н. Линдегрен. Названный уже перевод О. Н. Поповой был переиздан в 1906 году. Ни в одно из изданий собраний сочинений Золя в русском переводе "Истина" не входила. Русская критика мало писала о нем. Анонимная рецензия на перевод О. Н. Поповой, опубликованная в "Русском богатстве" (1906 г., июль), отмечала: "Этим романом жизнь как будто посмеялась над эстетическими теориями Эмиля Золя... Судьба заставила Золя закончить свою деятельность романом, насквозь субъективным, автобиографическим и откровенно тенденциозным". Затем, указав на совпадения сюжета "Истины" с перипетиями дела Дрейфуса и на то, что Золя в 1902 году предрек реабилитацию Дрейфуса, осуществленную лишь в 1906 году, критик заканчивает: "Роман велик, но не громоздок. Интересных фигур в нем, конечно, нет: его автор давно удовлетворяется несложными схемами... Самое привлекательное в нем (романе) -- его неколебимость, здоровый оптимизм, вышедший из широкого гуманитарного мировоззрения. Этот оптимизм приводит Золя на последних страницах его романа к социальной утопии всеобщего мира и благополучия. Если эта утопия не всем сообщает ту веру, которая диктовала ее автору, то всем внушит глубокое уважение к этой вере; она-то и творит чудеса..."
   Издававшийся под редакцией Ф. Д. Батюшкова журнал "Мир божий", в котором сотрудничали легальные марксисты, откликнулся на выход "Истины" любопытной статьей А. Богдановича, писавшего за несколько лет до того о романе "Париж" (см. наст, изд., т. 19, стр. 598). А. Богданович говорит о том, что Золя пытается разрешить пилатовский вопрос "Что есть истина?" в своем романе, "который, как и все идейные романы этого автора, не столько художественное произведение, сколько социологический трактат на тему, как водворить справедливость в общественные отношения". Интерес этого романа, как выражается критик, отрицательный, -- "то есть он заключается в отрицательном отношении Золя к современной буржуазной Франции, которую он бичует с бесконечной злобой. Более злой критики этого народа рантьеров мы уже давно не читали. Чтобы понять и представить себе, как может свободная нация поддерживать русское современное бюрократическое правительство, надо знать, что такое современная Франция. И Золя лучший для такого изучения источник..."
   А. Богданович перечисляет социальные классы и группы, отраженные в романе Золя, и приходит к выводу, что все они представлены здесь достаточно полно: капиталисты, парламентские деятели, чиновники всех родов, средние классы, крестьяне, рабочие, -- и что всех их объединяет мелкий, жадный, животный и бесконечно жестокий эгоизм. Франция, но мнению Богдановича, превратилась в нацию-ростовщика, нацию-рантьера. "Рантьер боится только бога и немного черта. Поэтому для французов святы лишь полиция и церковь, полицейский и патер". Богданович завершает свою темпераментную антифранцузскую инвективу следующим парадоксальным выводом: "Нас нисколько не должны смущать разные Золя, Мирбо и Жоресы, которые нападают на французских собратьев за эту их черту: они просто делают свое "дело", которое их кормит".
   Можно понять негодование А. Богдановича против Франции, вызванное тем, что французское правительство поддерживало займами русского царя в его борьбе против революционного движения. Можно согласиться с ним и в его оценке отношения Золя к французской буржуазии. Но его нападки на Золя и Жореса глубоко несправедливы. Золя был далек от всякого корыстолюбия, его ненависть к реакции и вообще капитализму была искренней ненавистью борца, в буквальном смысле этого слова отдавшего жизнь за свои антиклерикальные и антибуржуазные убеждения.
   Воинственный характер последнего романа Золя очевиден, и значение его выходит за пределы дела Дрейфуса, хотя на первый взгляд и может показаться, что "Истина" -- художественная иллюстрация знаменитого Дела. Как во всех своих лучших произведениях, Золя достигает в "Истине" символического обобщения: дело Дрейфуса -- Симона концентрирует в себе пороки общественного строя, в борьбе с которыми Золя видел цель жизни.
   О том, что позиция Золя -- защитника Дрейфуса оказалась по самой своей сути антикапиталистпческой, антиреакционной, говорил Арагон в известной речи, произнесенной в Медане в 1946 году и посвященной 45-й годовщине со дня смерти Золя. Арагон сказал о необходимости "расширить тему", ибо, по его мнению, -- "до чего же похожи все эти светские люди, от дамы под вуалью до фальсификаторов из генерального штаба, от банды подозрительных личностей, состряпавших "дело Дрейфуса", до Эстерхази, столь похожего на господина из ЛВФ (фашистская организация. -- Е. Э.), на эсэсовцев Дарнана; до чего же похож этот страшный мир на вишийцев" [Л. Арагон, Актуальность Эмиля Золя, в книге "Литература и искусство", Гослитиздат, М. 1957, стр. 43]. Арагон назвал свое выступление в Медане "Актуальность Эмиля Золя", подчеркивая тем самым обобщающее значение социальной критики великого романиста -- критики, высоко поднимающейся над конкретным фактом, который послужил поводом для сюжета "Истины".
   "Четвероевангелие" не было закончено Золя -- смерть помешала ему написать четвертую часть, "Справедливость". Все же важнейшие идеи, легшие в основу тетралогии, оказались выражены с достаточной полнотой. Теперь Золя выступил не только как критик современного ему мира, но и как проповедник нового общества. Он перешел от развенчания старого к утверждению нового, и тут обнаружилось, что, во-первых, его отрицание не столь радикально, как это могло казаться читателям "Ругон-Маккаров" и "Трех городов", и что, во-вторых, его положительные идеалы весьма расплывчаты. Отрицание капитализма не распространялось на самые корни этой формации, -- Золя не видел необходимости в отмене частной собственности на средства производства, он присоединился к фурьеристской утопии гармонического союза "капитал, талант, труд". Борьба Золя велась, главным образом, против религии, безнравственности, обскурантизма -- во имя науки, просвещения, высокой морали. Оценивая учение Золя с позиций марксизма, можно сказать, что автор новых "Евангелий" требовал отмены не буржуазного общества, а лишь буржуазной идеологии. Потому он и пришел в "Истине" к воспеванию школьного учителя, -- новое общество должно было родиться из правильной постановки начального образования. Читатель середины XX века не может не видеть наивности утопизма Золя, идеалистической неопределенности его общественных мечтаний. В то же время он не может не отдать и дани восхищения мужеству Золя, -- к концу своего творческого пути великий романист вплотную подошел к важнейшим социальным проблемам нового столетия, хотя он и не сделал из собственных реалистических произведений 70-90-х годов всех выводов, которые подсказывались самой логикой художественных образов.

-----------------------------------------------------------------------------

   Источник текста: Золя Эмиль. Собрание сочинений в 26-ти томах. Том 22: Истина. Роман. -- Москва: Издательство "Художественная литература", 1966.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru