Чертков Леонид
В. А. Зоргенфрей - спутник Блока
Lib.ru/Классика:
[
Регистрация
] [
Найти
] [
Рейтинги
] [
Обсуждения
] [
Новинки
] [
Обзоры
] [
Помощь
]
Оставить комментарий
Чертков Леонид
(
yes@lib.ru
)
Год: 1967
Обновлено: 30/09/2014. 37k.
Статистика.
Статья
:
Критика
Об авторе и его творчестве
Скачать
FB2
Ваша оценка:
шедевр
замечательно
очень хорошо
хорошо
нормально
Не читал
терпимо
посредственно
плохо
очень плохо
не читать
Л
еонид
Чертков
В. А. Зоргенфрей -- спутник
Блока
В записной книжке Александра Блока, есть запись, датированная 28 июня 1916 года: "Мои действительные друзья: Женя (Иванов), А. В. Гиппиус, Пяст (Пестовский), Зоргенфрей"
[6]
. Личность и творчество В. А. Зоргенфрея до сих пор не были предметом специального научного исследования. А между тем, Зоргенфрей, будучи незаурядным, хотя и мало высказавшимся, поэтом, был в то же время близок к Блоку и творчески. Ему посвящено стихотворение Блока "Шаги Командора", имя его часто встречается на страницах дневников и записных книжек Блока, наконец, ему принадлежат интересные воспоминания о Блоке. И все же творчество В. А. Зоргенфрея не является лишь частной проблемой блоковедения, а представляет интерес и само по себе. Настоящая статья и является первой попыткой свести воедино материалы, относящиеся к Зоргенфрею, и дать им общую оценку.
Наследие В. А. Зоргенфрея количественно невелико. Зоргенфреем опубликован всего один сборник стихотворений (еще 25-30 стихотворений рассеяно в периодической печати), три рассказа, десятка три различных статей и значительное число переводов в стихах и прозе. Архив Зоргенфрея, к сожалению, в большей своей части погиб во время его необоснованного ареста в 1938 году и позднее -- во время блокады Ленинграда. В государственных хранилищах (ЦГАЛИ, Пушкинский Дом и др.) имеется небольшое количество материалов Зоргенфрея: часть переписки, рукописи ряда стихотворений и переводов, корректуры "Страстной Субботы", три неопубликованные автобиографии (1922, 1924 и 1929
[7]
). Мы ими и будем пользоваться по мере изложения. Отдельные сведения и материалы были сообщены нам вдовой поэта -- Александрой Николаевной Зоргенфрей -- и хорошо знавшей В. А. Зоргенфрея бывшей сотрудницей изд-ва "Всемирная литература" и Госиздата -- Верой Александровной Кюнер-Сутугиной. Выражаем им обеим искреннюю благодарность.
I
Вильгельм Александрович Зоргенфрей родился 11 сентября (по старому стилю) 1882 г. в г. Аккермане. Его отец был военным врачом, по происхождению лифляндским немцем; мать его была армянка. "Различные культуры и характеры совместились во мне, но не слились" -- пишет В.А. Зоргенфрей[8]. Семья была многодетной. Вскоре после рождения Вильгельма умер отец, и с 1889 г. В.А. Зоргенфрей жил и воспитывался в Пскове у родственников, содержавших там аптеку. Здесь же Зоргенфрей в 1900 г. закончил классическую гимназию и уехал в Петербург, где поступил на математический факультет университета (Зоргенфрей обладал незаурядными математическими способностями). Однако через год он перешел в Технологический институт, который закончил в 1908 году. Краткое время после этого он учительствовал, а потом, вплоть до революции, служил в учебном отделе Министерства торговли и промышленности. После революции Зоргенфрей работает инженером-технологом.
Стихи Зоргенфрей, по собственному его признанию, любил с детства, и сам он начал писать с 9 лет. Некоторое влияние на его литературные склонности оказал его кузен -- известный впоследствии педагог Г. Г. Зоргенфрей. "В ранней юности повлияли на меня решающе Некрасов и Жуковский, затем Мережковский и Блок. Интонации Некрасова оказались, пожалуй, непреоборимыми"[9].
Литературную деятельность Зоргенфрей начал как рецензент в библиографическом журнале "Литературный вестник". В 1902-03 гг. он поместил там (за своей подписью и под псевдонимом В. А. Зор) 7 рецензий. В некоторых из них (на издание Ф. Шиллера в серии "Библиотека великих писателей" 1 No 7 за 1902 г., на "Часы жизни" А. Шницлера -- No 4, за 1902 г.) обращает на себя внимание повышенный интерес автора к вопросам стихотворного перевода, который, как известно, займет значительное место в творческой деятельности Зоргенфрея. В рецензии на сборник стихотворений П. Якубовича[10] В. Зоргенфрей резонно отмечает противоречие между собственной гражданской лирикой Якубовича и символистской поэзией Бодлера, чьим пропагандистом и переводчиком был Якубович. "И непонятно, -- пишет Зоргенфрей, -- каким образом в душе переводчика так мирно ужились вполне искреннее увлечение преходящими вопросами современности и не менее искреннее, по-видимому, сознание их тленности и ничтожества". Следующая ступень в литературной деятельности Зоргенфрея тесно связана с событиями 1905 года, в которых он принял участие как поэт и публицист. С марта по октябрь 1905 г. Зоргенфрей напечатал в газете "Неделя" (приложение к "Вестнику Знания" В. В. Битнера) 8 статей и фельетонов на темы "О забастовках в России", "о крестьянских беспорядках", "О церковной реформе и свободе совести" и т. д. В них Зоргенфрей стоит на либерально-демократических позициях. Он резко критикует "гнет беспочвенной и омертвевшей бюрократии", выступает против религиозных преследований, за реформы и Земский Собор, отмечает "количественный и интеллектуальный" рост пролетариата. В эти же годы он (под псевдонимом ZZ и Гильом ZZ) начинает активно выступать как сатирический поэт. Первым его опубликованным произведением в этом роде было "Пробуждение Потока", напечатанное в газете "Наша жизнь" [11]. Целый ряд его сатирических стихотворений был опубликован в таких изданиях, как "Зритель", "Молот", "Маски", "Альманах", "Прометей", "Неделя", "Сатирикон". Большинство этих журналов, вскоре после выхода, подверглись запрещению за их явную оппозиционность. Ряд лирических стихотворений Зоргенфрей напечатал в 1905-1907 гг. в приложении к газете "Наша жизнь", в газете "Псковская жизнь", в символистских журналах "Золотое руно", "Вопросы жизни", "Перевал". В последнем же журнале[12] был напечатан его, по-видимому, не лишенный автобиографических черт, рассказ "Болезнь", где в несколько бунинской манере повествовалось о непрояснившемся чувстве лирического героя к провинциальной барышне Ирочке. Сотрудничество в символистских журналах было связано с существенным поворотом в личной и творческой биографии Зоргенфрея. Весной 1906 г. у С. Городецкого он знакомится с Ал. Блоком, который производит на него сильное впечатление. Первое время они часто встречаются и беседуют (см. "Записные книжки" Блока). Позднее в своих воспоминаниях о Блоке Зоргенфрей запишет: "Личные обстоятельства надолго затем отвлекли меня от литературной жизни, и с 1909 по 1913 гг. встречи мои с Блоком были редкими и случайными"[13]. Действительно, в 1909 г. Зоргенфрей женится на Александре Николаевне Кирпичниковой, дочери псковского мирового судьи. Уход в личную и служебную жизнь был связан, в первую очередь, с мучительным кризисом в сознании Зоргенфрея, с разочарованием, вызванным поражением революции и осложненным тяжелой болезнью -- "черной меланхолией". За эти годы Зоргенфреем был опубликован лишь один рассказ -- "Санкт-Петербург. Фантастический пролог", заслуживший почетный отзыв на 2-ом Всероссийском литературном конкурсе редакции "Биржевых ведомостей"[14]. В какой-то мере в рассказе отразилось болезненное состояние Зоргенфрея. Написанный под явным влиянием "Петербургских повестей" Гоголя и с эпиграфом из "Невского проспекта", рассказ рисует некое странное происшествие, имевшее место в Петербурге. В рассказе главную роль играет дьявол в образе Варфоломея Венценосного[15]. Здесь мы находим и сатирические картины из жизни департамента неотложных мероприятий, где Зоргенфрей, видимо, широко использовал опыт своей чиновничьей деятельности (отразившейся и в стихотворении "Был как все другие...", 1913). Рассказ интересен, хотя и производит несколько незавершенное, эскизное впечатление, т. к. возможно, действительно является прологом к какой-то большой вещи.
Это же время отмечено политическим "поправением" Зоргенфрея. Резко усиливается и его болезнь; 1914 г. он проводит на излечении в неврологическом санатории на ст. Крюково под Москвой. Именно о болезни он говорит в автобиографии 1929 г.: "Пишу мало -- основная причина, вероятно, нервная связанность, а затем требовательность к себе"[16]. Из Крюкова Зоргенфрей присылает Блоку письмо от 4 июня 1914 г., где, между прочим, говорится: "Ничего не пишу, ничего не читаю -- со мною только сборник Ваших стихов и несколько латинских авторов. Мир мой далёк от меня, но Вы мне снитесь постоянно, и только Ваши стихи помнятся мне и говорят о жизни"[17]. В начале 1915 г. Зоргенфрей возвращается в Петербург. Несмотря на большое личное сближение его в этот период с Блоком, по-видимому, большого идейного родства между ними нет. Общее разочарование в либерализме, толкнувшее Зоргенфрея вправо, привело Блока к "Возмездию". Не случайно в этот период Зоргенфрей находит больше общего с В. В. Розановым (см. письма Зоргенфрея к Розанову[18], 1916-17, с пометкой: "Один из прекрасных русских немцев"). В. В. Розанов был очень сложным человеком, не лишённым демократических устремлений и в то же время нередко докатывавшимся до крайнего мракобесия. Но, во всяком случае, он был человеком умным и чутким к вопросам дня. И не случайно даже люди далёкие и даже враждебные его политической позиции, нередко обращались к нему в эти годы за советом. В своих письмах Зоргенфрей пишет о своём разочаровании в либеральной интеллигенции и "общественном мнении", подчас сетует на позиции и взгляды Блока. Во всяком случае, из писем явствует, что при всём своём разочаровании в либерализме, Зоргенфрей был всё же далёк от нововременской позиции Розанова. 17 октября 1916 г. Блок записывает: "Встреча с Зоргенфреем. Он просил посвятить ему "Шаги Командора"" (стихотворение написано в 1910-1912 гг.). Примерно в это же время Блок передаёт в "Русскую мысль" несколько стихотворений Зоргенфрея, в том числе одно из лучших его произведений -- "Горестней сердца прибой..."[19]. В июле 1916 г. Зоргенфрей, пользуясь своими служебными связями, устраивает Блока, призванного на военную службу, в сравнительно привилегированные части Земско-городского Союза. В феврале 1917 года вспыхивает революция. Отношение Блока к ней общеизвестно. Зоргенфрей же, активно сочувствовавший революции 1905 г., встречает 1917 год сомнениями, отягощенными памятью о жертвах 1905 г. свидетельством этих настроений служит его неопубликованное стихотворение, посвященное России:
Мы о твоём не молились спасении --
Вспомнить, покинуть, вздохнуть.
В чёрную пору, в тоске и борении
Твой потеряли мы путь.
Пали любившие, встали лукавые,
Тени легли на поля, --
Вот и пришли они, льстивые, ржавые,
Скудные дни февраля...[20]
Однако Октябрь Зоргенфрей встречает в целом сочувственно. С первых же дней революции он работает в Смольном и в Рабоче-Крестьянской инспекции. С этого времени он и воспринимается современниками как спутник Блока. Он поддерживает настроения автора "Двенадцати", вызвавшие такое негодование в среде его вчерашних друзей. Вместе с Блоком, читающим "Возмездие", он выступает в "Доме искусств" 4 сентября 1920 года (несмотря на свою нелюбовь к публичным выступлениям вообще). Вместе с Блоком же он выходит из Союза поэтов, в 1921 г. принявшего гумилёвскую ориентацию. Ещё в 1919 году Блок привлекает Зоргенфрея к работе в издательстве "Всемирная литература" в качестве переводчика и редактора отдела немецкой литературы. За время работы во "Всемирной литературе" Зоргенфрей выполнил и издал ряд значительных переводов в стихах и прозе. Это, в первую очередь, -- "Сид" И. Г. Гердера (с предисловием Зоргенфрея), переводом которого он гордился, "Путевые картины" и др. произведения Г. Гейне, "Герман и Доротея", "Торквато Тассо" и др. произведения Гёте, драмы Ф. Грильпарцера ("Любуша", 1919, с его предисловием, неопубликованное "Счастье и гибель короля Оттокара"), Г. Гауптмана, книги современных немецких писателей: Ф. Верфеля ("Человек из зеркала", 1922) и К. Штернгейма ("4 новеллы", 1923). Кроме того, Зоргенфрей редактировал издания сочинений Новалиса и Клейста, книги Л. П. Локнера ("Генри Форд и его "Корабль мира"", 1925) и Г. Форда "Моя жизнь и мои достижения" (7 изданий в 1924--26 гг.). Между прочим, к изданию Клейста Зоргенфреем написано большое предисловие -- первая серьёзная работа о Клейсте на русском языке, завершающаяся любопытным сравнением его с Лермонтовым[21]. В записных книжках Блока встречаются оценки его переводов Гейне и Грильпарцера: "Хорошо переведено", "Перевод Зоргенфрея кажется блестящ". В эти же годы Зоргенфрей публикует свои лучшие стихотворения в журнале "Записки мечтателей", в "Петербургском сборнике" и выпускает сборник "Страстная Суббота" (март 1922). После смерти Блока, глубоко его потрясшей, Зоргенфрей печатает о нём некролог[22] и воспоминания[23]. В последующие годы продолжается интенсивная работа Зоргенфрея в качестве переводчика для Госиздата, издательств "Время" и "Academia", где он, кроме того, пишет ряд внутренних рецензий (см. РО ИРЛИ).
Из его работ 20-30-х гг. можно отметить переводы С. Цвейга, драм Ф. Шиллера и Ф. Геббеля, редакцию перевода романа Г. Фаллады "Что же дальше?", редактирование и переводы в Собрании сочинений Томаса Манна, выходившем в 30-е годы (в том числе перевод таких произведений, как "Будденброки", "Волшебная Гора", ряд новелл). Надо отметить также переводы Зоргенфрея с французского -- из А. де Ренье и П. Клоделя[24], с английского -- С. Хетчисон "Когда наступает зима" (редакция перевода), а также неопубликованный перевод стихотворений поэта-лауреата Д. Мэйзфильда (ЦГАЛИ, ф. "Academia"), перевод со староголландского стихотворений из книги И. Масса "Краткое известие о Московии в нач. XVII в."[25]. Последняя по времени его работа -- перевод с финского языка[26]. В начале 1938 г. Зоргенфрей был подвергнут необоснованному аресту и 21 сентября того же года трагически погиб. В настоящее время Вильгельм Александрович Зоргенфрей реабилитирован.
II
Несмотря на разнообразие его литературной деятельности, Зоргенфрей -- прежде всего и по преимуществу поэт. Стихи являются основным в его литературном наследстве. Большинство его значительных произведений объединено в сборнике "Страстная Суббота"[27], посвященном "благословенной памяти Александра Александровича Блока". За пределами сборника осталось около 30 известных нам стихотворений. Такие ранние произведения, как "Вечерняя песня"[28], "Вождь"[29], "Этой тропой проходили..."[30] не включены ввиду их очевидной художественной слабости. Большой же цикл сатирических стихотворений остался за пределами сборника ввиду их злободневного характера, противоречившего общему построению "Страстной Субботы". В своей автобиографии 1922 г. Зоргенфрей указывает, что писал в сатирических журналах "под различными псевдонимами, которых нет надобности открывать". Поэтому мы уверенно можем говорить, как о написанных Зоргенфреем, лишь о стихотворениях, подписанных ZZ, Гильом ZZ, В. Зор. Эти псевдонимы были неоднократно раскрыты в списках сотрудников этих изданий и им самим. В цикл стихотворных сатирических произведений входят такие, как "Пробуждение Потока", "Погром", "Зритель", "Прощание", "Город и деревня", "Ой, полна тюрьма...", "Парламент "Нового Времени"", "Думы нет, но дума соберётся...", две серии эпиграмм -- "эпитафий". В некоторых из этих стихотворений Зоргенфрей откровенно следует А. К. Толстому и Некрасову. Наибольший интерес представляют "Погром, отрывок из эпической поэмы"[31], написанный гекзаметром и обличающий черносотенцев и их сановных покровителей; "Парламент "Нового Времени"", дающий сатирические портреты журналистов-мракобесов В. П. Буренина, И. О. Меньшикова и кончающийся словами:
Покуда "Новое" выходит "Время",
По-старому мы будем с вами жить[32],
и, наконец, "Думы нет, но дума соберётся..." с такими строками:
Ждёт добра от Думы вся Россия.
Мужичок от Думы ждёт землицы,
Иудеи -- права жить в столице,
Дворянин -- особых преимуществ,
Коммунист -- раздела всех имуществ.
.................................................
Публицисты ждут свободы слова,
Частный пристав -- права бить любого,
А поляк не меньше и не больше,
Как свободы автономной Польши.
.............................................
Пролетарий, мрачный и угрюмый,
Вообще добра не ждёт от Думы.
Как-то Дума обо всём рассудит?
Что-то будет? Что-то, право, будет?[33]
Своеобразный характер носят литературные эпиграммы Зоргенфрея, написанные в форме эпитафий, что придаёт их юмору мрачноватый характер. Было опубликовано две серии таких эпитафий: "Эпитафии (на случай кончины)" -- Арцыбашев, А. Каменский, Кузмин, Муйжель, Г. Чулков, Брешко-Брешковский[34] -- "Литературный некрополь" -- Е. Замятин, Пильняк, Ахматова, Шкловский, Маяковский, Пастернак, А. Толстой[35] под псевдонимом Moriturus. Несколько неопубликованных эпитафий: на Брюсова, И. Груздева, М. Шкапскую, братскую могилу и себе -- сохранилось в архивах М. Шкапской в ЦГАЛИ[36]. Там, между прочим, сохранился и рукописный подлинник коллективного стихотворения (с Блоком и др.) "В магазине готового платья...", опубликованного в воспоминаниях Н. Павлович[37]. В некоторых из эпитафий Зоргенфрей проявляет незаурядное пародийное мастерство. Таково, например, начало эпитафии на Пастернака:
В осколки рта, звенит об зымзу, споря
Со смертью, дождик, крещет гроб вода...
В альбоме Э. Ф. Голлербаха имеется стихотворение известного пушкиниста Н. О. Лернера от 9 (22) июня 1922 года[38]:
В. А. Зоргенфрею
Тебя "пронзительно унылым"
Назвал покойный Гумилёв,
С поэтом, сердцу вечно милым,
Я согласиться был готов.
Но знаю, есть в твоей природе
Лихая резвость -- веселей
Что может быть твоих пародий!
Ведь в них ты истый Sorgen-firei[39].
Однако более значительна лирика Зоргенфрея. Сборник "Страстная Суббота" состоит из разделов: "Кладбище", включающего стихотворения 1904-07 гг., и "Милосердная дорога", со стихами 1913-1921 гг.[40] "Оба отдела, -- пишет в своём предисловии Зоргенфрей, -- связаны некоторым единством поэтического восприятия жизни и смерти, образным выражением этого единства служит наименование книги -- "Страстная Суббота"" (т. е. канун Светлого Воскресения).
Хотя подбор текстов в сборнике сделан с большой тщательностью и вкусом, в нём встречаются и явно юношеские стихотворения. В то же время за пределами книжки осталось одно из лучших произведений его первого периода. Это -- стихотворение "Грозен тёмный хаос мирозданья...":
Грозен тёмный хаос мирозданья,
Чужды звёзды дальние земле...
Я дымящим факелом сознанья
Озарил свой путь во мгле.
Прихотлив, неверен, робок тусклый свет
Тлеет факел и дымится;
От предмета на предмет
Тень уродливо ложится.
Душный мрак в борьбе с лучом дрожащим
Вызвал к жизни сонмы тёмных сил
И своим молчаньем леденящим
Слабый стон мой заглушил.
Изнемог я, покорен, подавлен тьмой...
Кто поймёт? Чьё сердце встрепенётся?
Кто на голос одинокий отзовётся мой?
[41
]
Стихотворение интересно, между прочим, своим своеобразным ритмом, особенно во второй строфе, где оно точно передаёт зыбкость света факела. Вообще, первый раздел книги, многозначительно названный "Кладбище", во многом связан с тяжёлыми настроениями, вызванными поражением революции и отягощёнными общим меланхолическим складом поэта. Здесь видно, что Зоргенфрей -- поэт классического склада. Тяготение к строгим формам, чёткому графическому рисунку стиха, герметичность настроения, скупость и выверенность художественных средств сближают его с Баратынским и Тютчевым, а из современников -- со школой Брюсова, В. Ходасевичем. У Зоргенфрея отсутствует общесимволистская тональность, субъективность и разорванность образной системы. Близость к символистам у него скорее тематическая (темы смерти, религиозного отречения). Первое стихотворение цикла "Кладбище" построено на контрасте солнечного дня с холодом могилы, на которую принесли венок:
Уходя, ты крест поцеловала...
Миг свиданья беден был и краток,
Но на влажном зеркале металла
Детских губ остался отпечаток.
[42]
Наиболее интересно третье стихотворение цикла, интонационно близкое к Тютчеву (ср. "Родной ландшафт..."):
Я слышу: путник бродит меж холмами,
Минувшего отыскивая весть,
И надпись, полустёртую годами,
Припав к земле, пытается прочесть.
И не найдя ответного призыва,
В могильных снах прозрев свою судьбу,
Встаёт с земли и думает тоскливо
Об имени уснувшего в гробу.
Из общей минорной настроенности лирики тех лет выделяется стихотворение "Сентябрь", светлое, оптимистическое -
Сумрак сердца не встревожит,
Вьюга снов не замутит.
Отдельные стихотворения производят впечатление фрагментов, лирических отрывков ("И понеслися они...", "Из мрамора, звенящего победно..."). Непосредственно связаны с революцией 1905 г. стихотворения "Кровь", "Мёртвым", "День сгорел..." -- картинка из быта древней Руси с царём, идущим к вечерне, и шутом, мигающим "в сторону толпы" (1906), и опять -- мотив умирания в одном из лучших стихотворений раздела "Близко то, что давно загадано..." -
В этот миг наяву свершается,
Что беззвучно таили дни,
Кто-то светлый ко мне склоняется
И, целуя, гасит огни.
Влияние Блока сказывается в том, что некоторая скованность интонаций сменяется вещами, написанными как бы одним дыханием: "Сердце ещё не разбилось...", "Близко то, что давно загадано...", "Я стучался в сердца людские...", "Страшно. Ушли, позабыли...", "Выйди в полночь. Площадь белая...".
Второй раздел -- "Милосердная дорога", -- как бы намечает выход из безысходности "Кладбища". Он начинается со стихотворения "А. Блоку", посланного ему Зоргенфреем из Крюкова, но написанного судя по дате, раньше. Стих Зоргенфрея делается более зрелым отточенным:
Молчание я не нарушу,
Тебе отдаю я во власть
Мою воспалённую лущу,
Мою неизбитую страсть.
Вершина лирики Зоргенфрея -- "Горестней сердца прибой...". Лаконизм, предельная выверенность слов, леденящая обстоятельность рассказа как бы подчёркивают надрыв, глубокую душевную боль, отразившиеся в этом стихотворении. Попробуем показать на нём, с помощью каких художественных средств это достигается.
Горестней
сердца
прибой
и бессильные
мысли короче
,
Ярче
взвивается
плащ
и
тревожнее дробь
кастаньет.
Холодом
веет
от стен, и сквозь плотные пологи ночи
Мерной
и
тяжкой
струей
проникает
щемящий рассвет.
Скоро
зажгут
на столах
запоздалые низкие
свечи
,
Взвизгнет
румынский
смычок, оборвётся
ночная
игра
.
Плотный блондин в сюртуке, обольщающий мягкостью речи,
Вынет
часы,
подойдёт
и
покажет
на стрелки: Пора!
Ветер
ворвался
и
треплет
атлас твоего покрывала.
В мутном проходе у стен
отразят
и
замкнут
зеркала
Тяжесть усталых колонн
и
тоску опустевшего зала
,
Боль затуманенных глаз
и
покорную бледность чела
.
Гулко
стучит
у подъезда,
трепещет
и рвётся машина,
Мутные пятна огней на
предутреннем чистом
снегу,
К запаху
шелка
и
роз примешается гарь
от бензина,
Яростно
взвоет рожок
и
восход заалеет
в мозгу.
Будут кружиться
навстречу
мосты
, и
пруды
, и
аллеи
,
Ветер засвищет
о том, что
приснилось, забылось, прошло
.
В утреннем свете --
спокойнее, чище, бледнее
--
Будем смотреть
в занесённое снегом стекло.
Что же, не жаль, если за ночь
поблекло лицо молодое
,
Глубже запали глаза
и
сомкнулся усмешкою рот
--
Так загадала судьба, чтобы нам в это утро слепое
Мчаться по краю
застывших, извилистых
вод.
Скоро расступятся ели и станет кругом молчаливо
,
Вяло блеснут камыши
и
придвинется низкая даль
,
Берег сорвется вперёд
, в снеговые поляны залива...
Так загадала судьба.
И не страшно. Не нужно. Не жаль
.
(Жирным шрифтом выделены парные согласования, курсивом отмечены более сложные).
Художественный эффект предельно усилен за счёт увеличения и нарастания динамики к концу стихотворения. Сначала идут два парных согласованных звукосочетания. Во второй строфе уже идут тройные; на первой половине третьей строфы -- возвращение к парным уравновешивается четвёркой словосочетания во второй половине. Четвёртая, пятая и начало шестой строфы проходят в тройных словосочетаниях. И перебив в начале шестой сменяется сложным, поистине симфоническим пятерным crescendo в последней строфе, законченной тройной фигурой -- сквозь зубы. Это же стихотворение интересно близостью отдельных образов к "Шагам Командора" ("Горестней сердца..." написано 28 апреля 1916 г., а 17 октября, как указывалось выше, Зоргенфрей просит Блока посвятит ему "Шаги Командора"). Ср.: "Тяжкий плотный занавес у входа" -- "сквозь плотные пологи ночи мерной и тяжкой струёй", "в снежной мгле поёт рожок" -- "яростно взвоет рожок", "ночь мутна" -- "мутные пятна огней", "утреннем тумане" -- "утреннем свете", а также темы пустоты, холода, зеркал, огней мотора, боя часов, тяжести, рассвета, бледности, смерти за сценой и т. д.
Строки, не несущие в себе перекликающихся словосочетаний, играют роль как бы нервной и дыхательной разрядки. К концу стиха нефункционирующих строк уже почти не остаётся; прихотливый узор звукописи пронизывает всё стихотворение сверху донизу.
Сатирическое стихотворение "Был как все другие..." (1913) -- гротескный портрет либерального интеллигента, он "ждёт реформ", "как и все другие либералы, просто так с подругою живёт". О нём после его смерти "заметку тиснет "Речь"" и будет "лития особая, другая и особый либеральный поп". Здесь же болезненная "Чёрная магия", античная реминисценция "Терсит" и напоминающее "Стихи о России" Блока "Пытал на глухом бездорожье..."
Грызёт и скребётся у щели,
И точит кору, не спеша,
И в скользком, отверженном теле
Ликует живая душа.
Из стихов послереволюционного цикла особо выделяются три стихотворения, наиболее сильные и оригинальные и отразившие в то же время то, что сам Зоргенфрей назвал в "Воспоминаниях о Блоке" "сетованиями обывательского свойства". Таково стихотворение "Над Невой", написанное в бойком раёшном и отчасти даже маршевом ритме, близком "Двенадцати" и иронически контрастирующем с мрачной картиной опустевшего, разрушенного Гражданской войной зимнего Петрограда:
Крест вздымая над колонной,
Смотрит ангел окрылённый
На забытые дворцы,
На разбитые торцы.
Затем возникает образ Петра -- одновременно библейского и исторического, как символ отречения от прошлого, разрыва с ним. Ритмический перебив окончательно переводит повествование в план фантастического гротеска:
-- Что сегодня, гражданин,
На обед?
Прикреплялись, гражданин.
Или нет?
-- Я сегодня, гражданин.
Плохо спал.
Душу я на керосин
Обменял.
В этих стихах происходит синтез трёх стихий, ранее присутствовавших в творчестве Зоргенфрея раздельно: лирической, сатирической и фантастической ("Санкт-Петербург"). Появляются и какие-то новые стилистические моменты. Более спокойные эпические тона -- в следующем стихотворении, отразившем начало НЭП'а:
Ещё скрежещет старый мир,
И мать еще о сыне плачет,
И обносившийся жуир
Ещё последний смокинг прячет,
А уж над сетью невских вод,
Где тишь -- ни шелеста, ни стука --
Всесветным заревом встаёт
Всепомрачающая скука.
Кривит зевотою уста
Трибуна, мечущего громы,
В извивах зыбкого хвоста
Струится сплетнею знакомой,
Пестрит мазками за окном,
Где мир, и Врангель, и Антанта,
И стынет масляным пятном
На бледном лике спекулянта...
Последнее стихотворение сборника -- "Вот и всё..." -- один из вариантов эпитафии самому себе. Другой, неопубликованный -- "Умер и иду сейчас за гробом..." -- хранится в архиве М. Шкапской. Приведём его здесь:
Умер и иду сейчас за гробом --
Сам за гробом собственным иду --
То ныряя, лёжа по сугробам,
То соображая на ходу --
Как теперь свести концы с концами?
Тяжела ты, смертная стезя, --
Сто мильонов надо бы с чаями, --
Даже больше -- а не дать нельзя.
Трудно умирать нам, бедным людям,
Что имел -- то обменял давно.
Взять аванс под книгу "Все там будем?"
Кто же даст покойнику? -- Смешно!
Дождь-то как по крыше колошматит.
Мародеры! Семь мильонов крест!
Напишу-ка в "Правду" -- пусть прохватят
Всероссийский похоронный трест.
Холодно. Пронизаны ознобом,
Понемногу разбрелись друзья,
Вот теперь нас двое -- я за гробом,
И в гробу покойник -- тоже я.
Всё ещё не видно Митрофанья.
Вот Сенная. Вот Юсупов сад
Надо торопиться. Отпеванье
Ровно в шесть. А вечером -- доклад.
Из периода после "Страстной Субботы" нам известно лишь несколько произведений Зоргенфрея. Это -- "Воспоминание" -- большое по объёму, посвященное безрадостным воспоминаниям детства
[43]
, шуточное стихотворение "Сид", адресованное собаке, и, наконец, незаконченное стихотворение 1925 года, где, видимо, действует трансформированный пушкинский Герман (оба последних произведения хранятся у вдовы поэта). Приводим его:
Герман
От утреннего режущего света
В глазах темно. И вижу наяву
Такое же удушливое лето,
Такую же пустынную Неву.
Канал, решётка, ветхие колонны.
Вот здесь, сюда! Мне этот дом знаком.
Но вдруг опять: трамвай идёт бессонный,
И очередь стоит за молоком.
Не хорошо. Без крова, без работы,
Без родины. И время мне судья.
..........................................
Это -- очень характерные для Зоргенфрея стихи. Чувство бесперспективности, безродности и бездомности, выпадения из времени в какой-то мере пронизывает всю его поэзию. Можно предполагать, что поражение революции 1905 г., с которой он связывал большие надежды, навсегда надломило его, и он уже как-то так и не смог оправиться в дальнейшем, воспринимая всё окружающее в мрачном, пессимистическом, "похоронном" аспекте. И, вместе с тем, Зоргенфрея никогда не покидала вера в лучшее счастливое будущее родины, России, патриотическое чувство стихийной спаянности с нею. В его автобиографии 1924 г. есть такие строки о родине:
"Моему отношению к России больше всего отвечают слова Блока "О Русь моя! Жена моя". Хочу сказать, что жена моя -- Россия. Та, которую любят, не понимая, которой изменяют любя, которая сама изменит и утешится"
[44]
. В этом, пусть очень субъективном понимании Родины, есть большое оправдание всей деятельности этого не до конца высказавшегося, но честного и искреннего поэта и человека -- поэтического спутника Блока.
Примечания
Леонид Натанович Чертков (1933, Москва -- 2000, Кельн) -- поэт, прозаик, литературовед, переводчик.
6. Александр Блок, Записные книжки, М., 1965, с. 309.
7. Четвертая краткая автобиография, от 1926 г., хранится у автора статьи.
8. Автобиографические данные -- ПД., ф. 172. ед. 528.
9. В. А. Зоргенфрей, Автобиография, ЦГАЛИ, ф. 1068, оп. 1, ед. хр. 65. В автобиографии, хранящейся в Пушкинском Доме, Зоргенфрей называет также Н. В Гоголя, А. Белого, И. Бунина, Н. Гумилева и римских поэтов, в первую очередь -- Овидия. (ПД., Р. 1, оп. 10, ед. 43).