Федоров Александр Митрофанович
Стихотворения

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    "Мой отец был крестьянин-пастух..."
    "С тобою были мы вдвоем в старинной зале..."
    "Я запер все двери и ставни..."
    К солнцу
    Сумерки
    "С детской верой истинного счастья..."
    Кедр
    Зимняя дорога
    В одиночестве
    Прощание
    "Милый друг мой, не верь этим знойным ночам..."
    Из пророка Амоса

   

A. Ѳедоровъ

Стихотворенія

I.

             Мой отецъ былъ крестьянинъ-пастухъ.
             Я въ крови сохранилъ его духъ,
             По равнинамъ бродить я люблю,
             Пѣсни пѣть, да на небо глядѣть.
             Чуткимъ ухомъ я звуки ловлю,
             Звуки ночи и яркаго дня.
             Мнѣ пріятнѣй всѣхъ пѣсенъ земныхъ
             Сочный свисть перепелокъ степныхъ.
             Первый жавронокъ, трелью звеня,
             Беззаботно ласкаетъ мой слухъ.
             Мой отецъ былъ крестьянинъ-пастухъ.
   
             Я люблю просыпаться съ зарей,
             Видѣть травы въ росѣ голубой,
             Розоватый туманъ у воды
             И дрожанье послѣдней звѣзды.
             Полусонно, какъ дѣти, цвѣты
             Открываютъ душистые рты;
             Подъ бугромъ еще пахнетъ костромъ,
             Чистятъ гуси примявшійся пухъ.
             Звонко стадо скликаетъ пастухъ.
   
             Я люблю на низинахъ, на днѣ
             Умирающій снѣгь по веснѣ
             И сквозь снѣгъ -- полусонный побѣгъ.
             Въ чистомъ полѣ люблю я ночлегъ
             Подъ дрожащими искрами звѣздъ.
             Вижу травъ непосѣянныхъ ростъ,
             Слышу вздохи и трепетъ земли:
             Все земное я страстно люблю,
             О земномъ я и небо молю;
             Сердце мнѣ ея слезы зажгли.
   

II.

             Съ тобою были мы вдвоемъ въ старинной залѣ.
             Въ окнѣ свѣтила намъ осенняя луна,
             И свѣтъ ея блестѣлъ, какъ влага, на рояли,
             И пальцы тонкіе по клавишамъ блуждали,
             И звуки рѣяли, и пѣла тишина.
   
             Ты вся была въ тѣни. Взволнованный, влюбленный,
             Я замеръ у твоихъ тонувшихъ въ ткани ногъ,
             И въ сумракѣ ловилъ мой взоръ неутоленный
             Любимыя черты и этотъ взглядъ бездонный.
             Но ни лица, ни глазъ я разглядѣть не могъ.
   
             И ты казалась мнѣ воздушной и безплотной,
             Какъ этотъ лунный свѣтъ въ ночной осенней мглѣ.
             Ты вся была печаль о жизни мимолетной,
             Объ умершей веснѣ, о ласкѣ беззаботной.
             Земная, ты была душой не на землѣ.
   
             Я слушалъ, я глядѣлъ, охваченъ страстной дрожью.
             Дышать боялся я, чтобъ не спугнуть мой сонъ,
             Чтобъ думой не уйти опять по бездорожью
             Отъ этой музыки съ ея небесной ложью,
             Отъ счастья, что тобой любимъ я и влюбленъ.

Сборникъ товарищества "Знаніе" за 1908 годъ. Книга двадцатая

* * *

             Я заперъ всѣ двери и ставни,
             А нѣтъ ни покоя, ни сна.
             За окнами хмурая осень
             И ночь холодна и темна.
             Тамъ вѣтеръ, бездомный бродяга,
             Качаясь на вѣткахъ нагихъ,
             Поетъ заунывныя пѣсни
             О вѣчныхъ скитаньяхъ своихъ.
             Я слушаю ихъ поневолѣ,
             И тянутъ тѣ пѣсни меня
             Уйти въ непогоду и сумракъ
             Отъ близкихъ, тепла и огня,
             Въ безлюдной глуши затеряться
             И дикую пѣсню запѣть,
             Къ себѣ сожалѣнья не видѣть,
             Себя самому не жалѣть.
                                                               А. Ѳедоровъ.

Книгоиздательство "Міръ Божій".
Литературно-научный сборникъ. 1906

   

Къ солнцу.

             Ребенкомъ маленькимъ я помню
             Предмѣстье, пятна бѣлыхъ хатъ;
             За ними -- степь, каменоломню,
             И всю печаль и бѣдность помню,
             И помню солнечный закатъ.
   
             Подъ осень вѣрно это было,
             И вѣрно дѣтскій умъ впервой
             Сознанье робко озарило.
             Подъ осень вѣрно это было:
             Шаръ солнца, помню, огневой.
   
             Казалось солнце близко-близко.
             И, наконецъ, оно къ холму
             Склонилось такъ смиренно-низко.
             Казалось солнце близко-близко,--
             И вотъ я побѣжалъ къ нему.
   
             Лишь добѣжать бы мнѣ къ кургану,
             А тамъ я руки протяну
             И шаръ сіяющій достану.
             Лишь добѣжать бы мнѣ къ кургану,
             А тамъ я къ солнышку прильну.
   
             И унесу его съ собою,
             И буду имъ всю жизнь согрѣтъ --
             "И къ солнцу и бѣжалъ съ мольбою,
             Чтобъ унести его съ собою,
             Очнулся -- я почти что сѣдъ.
   
             Но какъ въ младенчествѣ далекомъ
             Все къ солнцу, къ солнцу я спѣшу
             Въ своемъ порывѣ одинокомъ.
             Но какъ въ младенчествѣ далекомъ
             Одной надеждой я дышу.
   
             И страстно вѣрю, вѣрю чуду,
             Что къ солнцу я свой путь найду
             И для людей его добуду.
             И буду страстно вѣрить чуду,
             Пока въ пути не упаду.
                                                               А. Ѳедоровъ.

"Современникъ", No 6, 1913

   
   

Сумерки.

             Погасъ послѣдній лучъ. Повѣяла прохлада.
             Надъ рѣчкой бѣлый паръ клубится полосой.
             Подпасокъ мальчуганъ сурово гонитъ стадо
             Съ луговъ, увлаженныхъ холодною росой.
             На небѣ палевомъ, какъ бѣлыя волокна,
             Застыли облака; въ отворенныя окна,
             Неслышною стопой, таинственно грустя,
             Вступили сумерки, какъ робкое дитя.
             Душа исполнилась невольно обаянья...
             Отъ книги медленно отвлекся грустный взоръ,
             Моментъ -- и дѣтскихъ дней плывутъ воспоминанья,
             Плывутъ, сплетался въ плѣнительный узоръ.
             Въ полутаинственныхъ и мягкихъ полутонахъ
             Воображеніе послушно создаетъ,
             Какъ въ грезахъ юности восторженно-влюбленныхъ,
             Родимыхъ образовъ неясный хороводъ...
   
             Темнѣе и темнѣй... Вотъ вѣтеръ полусонный,
             Покинувъ свой пріютъ между густыхъ вѣтвей,
             Минуя цвѣтники, изъ дремлющихъ аллей,
             Впорхнулъ ко мнѣ въ окно волною благовонной,
             Шепнулъ привѣтъ цвѣтамъ въ букетѣ на столѣ,
             Игриво шелохнулъ страницей книги бѣлой...
             Очнулся я: толпой неясной и несмѣлой
             Качнулись призраки и скрылись въ сонной мглѣ.
             Ушли и сумерки. Какъ бархатное поле,
             Весь въ золотыхъ цвѣтахъ лазурный небосводъ.
             Какъ лебедь, берега покинувъ поневолѣ,
             Багровая луна свершаетъ свой обходъ.
             Въ природѣ хоръ ночной, какъ музыка, невнятно
             Звенитъ, лаская слухъ. Ночь нѣгою полна.
             Въ душѣ моей звенитъ поэзіи струна,
             А съ высоты небесъ спокойная луна
             Бросаетъ на стѣну бѣлѣющія пятна.
                                                                                                       А. Ѳедоровъ.

"Русская Мысль", кн.XI, 1890

   

* * *

(Посв. Г. K -- ву).

             Съ дѣтской вѣрой истиннаго счастья
             Не проси у неба голубого:
             Ты не встрѣтишь проблеска участья
             Въ красотѣ лазурнаго покрова.
                       Небо, звѣзды, лѣсъ, равнины, волны
                       Красотой блистательною полны,
                       Полны мертваго безстрастья.
             У красавицъ въ чарахъ обаянья
             Не проси ты счастія, влюбленный:
             Какъ зари стыдливое мерцанье,
             Кратокъ мигъ, блаженствомъ озаренный.
                       Дни пройдутъ, любовь тебя обманетъ
                       И темнѣй въ усталомъ сердцѣ станетъ,
                       И больнѣй покажутся страданья.
             У друзей обманчивыхъ и ложныхъ
             Не ищи ты счастія съ довѣрьемъ:
             Нуженъ ты для цѣлей ихъ ничтожныхъ,
             И тебя лобзаютъ съ лицемѣрьемъ;
                       Нѣтъ, они безъ тѣни колебанья
                       Отойдутъ, не слушая рыданья
                       И моленій страстныхъ и тревожныхъ.
             У богатства, почестей и славы
             Не ищи ты счастья и отрады:
             Какъ миражъ, о, другъ, они лукавы,
             Холодны, какъ поцѣлуй наяды.
                       Высоко обманчивымъ сіяньемъ
                       Увлекутъ томимаго желаньемъ
                       И оттуда свергнутъ безъ пощады.
             Лишь въ душѣ, какъ солнце, одинокой,
             Какъ угрюмый океанъ, тревожной,
             Ты ищи съ надеждою глубокой
             Тотъ источникъ счастія возможный.
                       Презирая міра обольщенья,
                       Ты найдешь себѣ успокоенье,
                       Жизни цѣль и путь ея надежный.
                                                                                             А. Ѳедоровъ.

"Русская Мысль", кн.VIII, 1908

   

Кедръ.

             На одной изъ горъ Ливана,
             На вершинѣ горделивой,
             Кедръ зеленый и кудрявый
             Росъ, какъ юноша красивый.
             Онъ плѣнительной природой,
             Какъ любовницею нѣжной,
             Былъ заботливо взлелѣянъ
             Въ нѣгѣ, въ холѣ безмятежной.
             Каждый разъ въ часы заката
             Съ нимъ, разлукою волнуемъ,
             Солнца лучъ прощался грустно
             Лучезарнымъ поцѣлуемъ,
             И сіяньемъ блѣднымъ мѣсяцъ
             Обливалъ съ стыдливой лаской,
             И баюкалъ съ нѣжной страстью
             Соловей волшебной сказкой.
             Поутру, съ рѣсницъ свѣвая
             Рой плѣнительныхъ видѣній,
             Станъ его росой жемчужной
             Окроплялъ небесный геній,
             И дыханіемъ жасмина
             И фіалокъ напоенный,
             Разбиралъ густыя кудри
             Вѣтерокъ, въ него влюбленный.
             Росъ онъ долго, не знакомый
             Съ силой буйнаго ненастья,
             Окруженный ореоломъ
             Грёзъ и радужнаго счастья.
             Разъ, когда въ объятья властно
             Станъ его пріяла дрёма,
             Онъ внезапно пробудился
             Отъ грохочущаго грома.
             Вздрогнулъ кедръ и къ небу гордо
             Устремилъ онъ взоръ открытый;
             Въ небѣ быстро мчались тучи,
             Будто демонъ съ мрачной свитой;
             Громъ гремѣлъ, ревѣли дико
             Вѣтра буйнаго порывы,
             Опоясывали тучи
             Молній яркіе извивы,
             И до сердца пораженный
             Блескомъ молніи прекрасной,
             Обратился кедръ влюбленный
             Къ ней съ мольбой безумно-страстной.
             "О, царица грозъ полночныхъ!--
             Онъ молился въ упоеньи,--
             Дай твоимъ лобзаньемъ жгучимъ
             Мнѣ упиться на мгновенье!"
             И дрожа отъ страсти знойной,
             И дрожа отъ знойной муки,
             Онъ простеръ къ ней вѣтви нѣжно,
             Вѣтви тонкія, какъ руки.
             Донесли мольбы безумца
             Ей порывы урагана,--
             Обвилась она змѣею
             Вкругъ трепещущаго стана,
             И, въ блаженствѣ мимолетномъ,
             Отъ лобзанія сгорая,
             Юный кедръ шепталъ о счастьи,
             Необъятномъ счастьи рая.
             
             Вереницею крылатой
             Пронеслись за годомъ годы,
             Не воскресъ для грёзъ и счастья
             Юный баловень свободы
             И оплакиваетъ грустно
             Смерть его слезой горючей
                       Небо синее, скрывая
                       Ликъ тоскующій за тучей.
                                                               А. Ѳедоровъ.

"Русская Мысль", кн.VII, 1891

   

ЗИМНЯЯ ДОРОГА.

1.

             Спитъ пустыня сномъ безстрастнымъ.
             Даль сребрится въ лунной мглѣ...
                       Брилліанты въ небѣ ясномъ,
                       Брилліанты на землѣ.
   
             Мчится бѣшеная тройка,
             Пыль летитъ изъ подъ копытъ.
             Бубенцы смѣются бойко,
             Подъ санями снѣгъ скрипитъ.
   
             Что за ночь! Все небо въ звѣздахъ...
             Шумный городъ далеко...
             Умъ бодритъ морозный воздухъ,
             На душѣ моей легко.
   
             И, какъ звѣзды надъ пустыней,
             Думы искрятся въ мозгу...
                       Брилліанты въ безднѣ синей,
                       Брилліанты на снѣгу.
   

2.

             Ночь, морозная ночь. Дремлютъ своды небесъ;
             Звѣзды блещутъ алмазной трою
             И въ сіяньи луны, какъ серебряный, лѣсъ
             Спитъ, блистая холодной красою.
             Смолкла пѣснь ямщика, лишь въ нѣмой тишинѣ
             Колокольчикъ трезвонитъ пугливо...
             Въ этомъ снѣ, роковомъ, заколдованномъ снѣ
             Фантастичныя чудятся дива:
             Вонъ, какъ будто глаза изъ-за длинныхъ рѣсницъ,
             Замигали огни изъ-за вязовъ;
             И, купаясь въ лучахъ, рои тѣней и лицъ
             Мечутъ въ воздухъ милліоны алмазовъ.
             Знаю я: это свѣта и тѣней игра,
             Это звѣздъ и луны переливы, --
             Очарованный ей, я готовъ до утра
             Вѣрить въ сказки и дивныя дивы.
                                                                                   А. Ѳедоровъ.

"Сѣверный Вѣстникъ", No 2, 1893

   

Въ одиночествѣ.

I.

             Ты меня поцѣловала
             Въ первый разъ, когда за океанъ
             Уплывалъ я отъ родимыхъ странъ.
             Ты меня поцѣловала.
             Дико чайка въ морѣ закричала.
             Бойся, путникъ,-- будетъ ураганъ.
             Что мнѣ бури. Гордъ я, какъ титанъ:
             Ты меня поцѣловала.
             Гнулись мачты. Снасти разорвало.
             Закипѣли волны, какъ вулканъ.
             Пѣлъ я смерти гимнъ, какъ пеликанъ:
             Ты меня поцѣловала.
   

II.

             Поцѣлуй, твой первый поцѣлуй
             У меня волна его украла
             И на бѣломъ гребнѣ закачала.
             Онъ звучитъ мнѣ изъ хрустальныхъ струй,
             Онъ сіяетъ изъ вѣнца восхода,
             Онъ глядитъ изъза рѣсницъ звѣзды --
             Ласковой царицы небосвода
             Надъ вечернимъ зеркаломъ воды.
             Онъ въ прозрачной радугѣ мнѣ свѣтитъ.
             Ни къ землѣ, ни къ небу не ревнуй:
             Всюду взоръ мой, всюду сердце встрѣтитъ
             Поцѣлуй, твой первый поцѣлуй,
   

III.

                       Взойдетъ ли первая звѣзда,
                       Распустится-ль цвѣтокъ --
                       О, какъ мнѣ жаль, дитя, тогда,
                       Что я здѣсь одинокъ.
                       Всю ласку бездны голубой,
                       Всю красоту земли
                       Хотѣлъ бы я дѣлить съ тобой.
                       Но ты одна вдали.
                       Когда же горе, все губя,
                       День превращаетъ въ тьму,
                       Я радъ, что нѣтъ со мной тебя:
                       Мнѣ легче одному.
   

IV.

             Все не то, опять не то.
             Обмануть себя хочу напрасно,--
             Обмануть не могъ себя никто.
             А жить безъ радости ужасно.
             Закрываю я на все глаза
             И пою о счастьи, какъ счастливый.
             Сквозь рѣсницы падаетъ слеза,--
             Это риѳма къ пѣснѣ лживой.

* * *

             Я пою про дѣвочку съ синими глазками,
             Но ея вѣдь нѣтъ.
             Солнце воспѣваю я чуть не со слезами,
             Но далеко разсвѣтъ.
             Гимнъ пою свободѣ я за семью замками.
             Къ ней остылъ и слѣдъ.
             Дружбу воспѣваю я, преданный друзьями.
             Пѣсни мои -- бредъ.
   

V.

                       Я поздно вернулся домой.
                       Меня встрѣтили голыя стѣны
                       И тишина, тишина одиночества.
                       Заговоръ ужаса съ тьмой.
                       Слышался голосъ измѣны,
                       Вздохи и шопотъ пророчества.
                       Кто-то ходилъ за стѣной,
                       Нынче всю ночь, какъ вчера,
                       Тяжко, тоскливо, мучительно.
                       Выстрѣлъ! О, братъ мой родной,
                       Ты не дождался утра:
                       Ночь для несчастныхъ такъ длительна.
                                                                                   А. Ѳедоровъ.

"Современный міръ", No 2, 1907

   

ПРОЩАНІЕ.

             Осеннимъ вечеромъ, деревню покидая,
             Прощаясь съ ней, увы! быть можетъ, навсегда,
             Широкой улицей я брелъ Богъ вѣсть куда,
             Какъ очарованный, любуясь и мечтая.
             Былъ вечеръ такъ хорошъ, какъ будто вся краса
             Природы, все ея живое обаянье,
             Душа, отрада, міръ, раскрылось на прощаньи,
             Чтобъ завтра отлетѣть въ родныя небеса.
             Но не было ни слезъ, ни даже тѣни горя
             Въ земной покорности: былъ свѣтлой грусти мигъ.
             Я шелъ, и вдругъ, въ тиши услышалъ дѣтскій крикъ,
             Свободный, искренній... Гляжу,-- а на заборѣ
             Два мальчика; они безъ шапокъ, босикомъ
             На немъ, какъ на конѣ, держалися верхомъ
             Такъ ловко и легко! Ихъ гибкія фигуры
             Казались бронзовы; головки -- бѣлокуры;
             Глазенки устремивъ въ задумчивую высь,
             Руками черными махая, въ знакъ прощанья,
             Они кричали такъ, что плечи ихъ тряслись:
             "Прощайте, милые! Прощайте! До свиданья!"
             Кому? Я въ небеса взглянулъ, и вижу: тамъ,
             На фонѣ розовомъ, мечтательномъ и кроткомъ,
             Подобно змѣйкою разсыпавшимся четкамъ,
             Чернѣютъ журавли: привѣтъ былъ -- журавлямъ.
             Къ нестынущимъ морямъ, въ теплу и нѣгѣ юга
             Летятъ станицы ихъ и ласково другъ друга
             Скликаютъ... Этотъ кликъ изъ глубины небесъ
             Звучитъ гармоніей торжественной и чудной:
             Какъ будто тихій дождь какой-то изумрудный
             Чуть слышно падаетъ на желтый лучъ и лѣсъ.
             И въ этомъ воздухѣ, недвижномъ и хрустальномъ,
             Мнѣ чѣмъ-то дорогимъ, несказанно-печальнымъ
             Звучалъ прощальный крикъ играющихъ ребятъ.
             Ихъ лица, голоса,-- мнѣ дороги и милы;
             И если у дверей зіяющей могилы
             Я вспомню родину и осени закатъ,
             И дѣтскія черты, и нѣжность восклицанья,--
             Безъ муки проводивъ послѣднюю зарю,
             Я смерти улыбнусь и съ миромъ повторю:
             "Прощайте, милые! Прощайте... До свиданья..."
                                                                                   А. Ѳедоровъ.

"Міръ Божій", No 7, 1898

   

* * *

             Милый другъ мой, не вѣрь этимъ знойнымъ ночамъ,
             Такъ безумно зовущимъ куда-то,
             Этимъ звѣздамъ живымъ, этимъ луннымъ лучамъ,
             Этимъ вѣчно тоскующимъ синимъ волнамъ,
             Соловьямъ и струямъ аромата!
   
             Тѣни ночи плывутъ, какъ туманъ отъ ручья,
             Опьяняютъ волшебными снами,
             И волнуютъ, и жгутъ, и подъ пѣснь соловья
             Увлекаютъ съ собой въ золотые края,
             Трепеща надъ душою крылами.
   
             О, не вѣрь имъ, не вѣрь! Миръ души не тревожь,
             Не ввѣряйся мечтѣ необъятной!
             Двери сердца закрой и страданья не множь:
             Эти ночи -- обманъ, эти призраки -- ложь;
             Это -- грёзы земли ароматной.
   
             Лишь склони къ нимъ въ тиши очарованный слухъ,
             О несбыточномъ пѣть онѣ станутъ,
             Обольстятъ, оживятъ твой тоскующій духъ,
             Въ грудь, ласкаясь, вольютъ тайной страсти недугъ
             И бездушно, жестоко обманутъ.
   
             Да, обманутъ, какъ рабъ, какъ безсмысленный рокъ,
             Какъ предъ бурей волна въ океанѣ,
             Какъ пропитанный ядомъ роскошный цвѣтокъ,
             Какъ игра облаковъ, какъ ночной огонекъ,
             Промелькнувшій въ болотномъ туманѣ.
   
             Унылый другъ мой, не вѣрь этимъ знойнымъ ночамъ,
             Такъ безумно зовущимъ куда-то,
             Этимъ звѣздамъ живымъ, этимъ луннымъ лучамъ,
             Этимъ вѣчно тоскующимъ синимъ волнамъ,
             Соловьямъ и струямъ аромата!
                                                                         А. Ѳедоровъ.

"Русская Мысль", кн.XII, 1893

   

ИЗЪ ПРОРОКА АММОСА.

             Безпечнымъ на Сіонѣ, горе вамъ!
             Гора-ли Самарійская опора
             Вамъ, гордымъ, вамъ источникамъ позора!
                       Пройдите въ Калне, посмотрите тамъ
                       И на Емахъ великій перейдите,
                       Спуститесь въ Филистимскій Гедъ, скажите,
                       Что значитъ ваши царсіва! Ихъ предѣлы
                       Не дальше-ль вашего! Вы ужъ грозы Господней
                       Не чувствуете! Вамъ всего угоднѣй
                       Насилье явное и мерзость тайныхъ дѣлъ.
   
             Вамъ, возлежащимъ въ пурпурномъ нарядѣ
             На ложѣ изъ слоновой кости, вамъ
             Тельцовъ нѣжнѣйшихъ ищутъ по полямъ
             И лучшихъ агнцевъ выбираютъ въ стадѣ.
             Поете вы подъ звуки гуслей, мня,
             Что арфою Давида овладѣли.
             Изъ чашъ вино вы льете среди дня.
             Въ ревнивыхъ попеченіяхъ о тѣлѣ,
             Маслами ароматными себя
             Вы умащаете, о ближнемъ не скорбя,
             Покинувши Іосифа въ кручинѣ.
                       За то... Такъ я пророчествую нынѣ --
                       Вы, черви, въ плѣнъ пойдете прежде всѣхъ,
                       И кончится все ваше ликованье.
                       Самъ Богъ Господь клянется въ назиданье
                       Самимъ собой,-- васъ покарать за грѣхъ.
   
             Гнушаюсь я Іакова гордыней,
             И ненавижу я его чертогъ.
             Весь городъ, погрузившійся въ порокъ,
             Предамъ и мертвой сдѣлаю пустыней:
             Такъ Богъ-Господь, Богъ-Саваоѳъ изрекъ!
             И, если въ домѣ десять человѣкъ
             Останутся, умрутъ среди содома.
             И родственникъ иль сожигатель ихъ
             Возьметъ, чтобъ кости вынести изъ дома,
             И спроситъ: "Есть-ли кто еще въ живыхъ?"
             Отвѣтитъ тотъ: "Нѣтъ никого." И снова
             Сей изречетъ покорному: "Молчи.
             Да не помянутъ имя -- Іегова --
             Твои уста!"
                                 И молніи лучи
                       Господь пошлетъ и превратитъ повсюду
                       Чертоги ихъ въ безсмысленную груду.
                       Скакалъ-ли конь ретивый по скалѣ?
                       Распахивалъ-ли камень кто волами?
                       Вы ядомъ судъ питали на землѣ
                       И правду оковали кандалами!
                       Плѣняяся ничтожествомъ однимъ,
                       Высокомѣрно царствуя въ порфирѣ,
                       Вы хвастались: "Могуществомъ своимъ,
                       Однимъ себѣ обязаны мы въ мірѣ!"
   
             И вотъ сказалъ Господь Богъ Саваоѳъ:
             Я противъ васъ народъ воздвигну нынѣ --
             Онъ отъ воротъ Емаха въ глубь пустыни
             Васъ вытѣснитъ, въ нѣмую глубь песковъ.
                                                                         А. Ѳедоровъ.

"Современный Міръ", No 3, 1908

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru