Lib.ru/Классика: Попов Иван Васильевич. Тертуллиан

Попов И. В. Тертуллиан: (Опыт литературной характеристики) // Богословский вестник 1893. Т. 4. No 12. С. 432-446 (2-я пагин.). (Окончание.)

ТЕРТУЛЛІАНЪ.

(Опытъ литературной характеристики).

(Окончаніе).

Мы разсмотрѣли сочиненія Тертулліана съ точки зрѣнія матеріальнаго принципа. Теперь отмѣтимъ, какія формальныя особенности сообщила имъ страстность, свойственная характеру этого писателя.

Преувеличеніе и утрировка служатъ отличительною чертою, какъ теоретическихъ, такъ и нравственныхъ воззрѣній Тертулліана. Съ крайностями догматическихъ его воззрѣній мы уже знакомы. Когда рѣчь идетъ объ итихъ послѣднихъ, не должно упускать изъ виду, что всѣ онѣ были высказаны въ полемикѣ съ противоположными теченіями мысли. Если бы природа Тертулліана при всѣхъ своихъ реалистическихъ наклонностяхъ была чужда страстности, то его догматическая система, хотя и носила бы реалистическую окраску, но не переступала бы предѣловъ дозволенной церковію свободы мысли и была бы чужда многихъ странностей и крайностей.

Гораздо болѣе сказалась увлекающаяся натура Тертулліана въ ригоризмѣ его нравственныхъ воззрѣній. По своему характеру Тертулліанъ не могъ служить двумъ господамъ. Въ тотъ день, когда предъ нимъ открылись двери церкви, его душею овладѣли два чувства: безпредѣльная привязанность къ христіанству и глубокая ненависть ко всему языческому. Міръ языческій сдѣлался для него мрачнымъ порожденіемъ сатаны. Съ этихъ норъ удаляться отъ идолопоклонства во всѣхъ его видахъ сдѣлалось задачею жизни Тертулліана. Идолопоклонство хуже всего и не имѣетъ своего прототипа въ природѣ, ибо "Ной принялъ въ свой ковчегъ ворона и коршуна, принялъ волка, собаку и тигра; но не принялъ идолопоклонника... все, что не принято въ ковчегъ, не должно быть въ церкви" {De idol. 23.}. Блаженны заключенные въ темницѣ: они не видятъ ложныхъ боговъ, не встрѣчаютъ ихъ изображеній, не присутствуютъ на торжественныхъ языческихъ празднествахъ, не обоняютъ ихъ жертвенныхъ куреній, не оглашаются безумными восклицаніями театра и цирка, но бываютъ свидѣтелями изступленной жестокости гладіатора и безстыдства комедіанта и т. д. {Art martyr. 2.}.

Христіанское общество, въ которое вступилъ Тертулліанъ, держалось.такихъ-же воззрѣній на язычество. Мнѣнія расходились только въ вопросѣ о томъ, гдѣ кончается христіанство и начинается язычество. "Большая часть людей полагала, что тотъ только идолопоклонникъ, кто ходитъ въ храмы для куренія ѳиміама, кто приноситъ тамъ жертвы и дѣлаетъ возліянія" {De idol. с. 15.}. Притягательной силѣ театра не могли противостоять даже христіанскія женщины {De speet. с. 20.}. Но богатству и роскоши костюмовъ христіанки не уступали язычницамъ {De cult, foem. II, 1.}. Ремесленники изъ христіанъ занимались фабрикаціей идоловъ {De idol. 4.} и строили ниши для языческихъ храмовъ {Ibid. 8.}, торговцы продавали куренія, употреблявшіяся язычниками {Ibid. 11.} и пр. И такіе люди избирались даже въ іерархическія степени {De idol. 7.}. Тертулліанъ не могъ дѣлиться подобно "типъ людямъ между христіанствомъ и язычествомъ, но онъ впалъ въ противоположную крайность. Онъ объявилъ недостойнымъ для христіанина все, что имѣло хотя отдаленный намекъ на идолопоклонство и дошолъ до того, что почти въ каждомъ ремеслѣ нашелъ языческіе элементы. Онъ запретилъ даже заниматься преподаваніемъ словесности {Ibid. 10.}. Убѣждалъ оставить не только продажу предметовъ языческаго культа, но и всякую вообще торговлю, потому что "побужденіемъ къ торговлѣ служитъ сребролюбіе и страсть къ наживѣ, средствомъ-же ложь и клятвопреступленіе" {Ibid. 11.}. Большинство христіанъ не хотѣло видѣть язычества тамъ, гдѣ оно было очевидно, било, такъ сказать, въ глаза, за то Тертулліанъ часто только при помощи археологіи или натянутаго толкованія могъ поставить извѣстный обычай въ связь съ идолопоклонствомъ. Во время праздниковъ въ честь кесаря язычники, а вслѣдъ за ними и христіане украшали свои дома иллюминаціей и цвѣтами, Тертулліанъ дѣлаетъ историческую справку и находитъ, что возникновеніе этого обычая стоитъ въ связи съ древнимъ вѣрованіемъ Римлянъ въ боговъ дверей, пороговъ, косяковъ, вѣрованіемъ, уже угасшимъ къ этому времени, такъ что о немъ можно знать только изъ книгъ (De idol. 15). Такимъ образомъ и этотъ обычай онъ сводитъ къ идолопоклонству. Суетная и пустая христіанка употребляетъ духи и шафранъ для своей прически. Тертулліанъ объявляетъ ея голову жертвенникомъ, а духи и шафранъ -- жертвою нечистому духу {De cult. foem. II, 6.}.

Ригоризмъ Тертулліана проявлялся не только въ требовательности иногда излишней, по и въ отсутствіи снисходительности къ слабости другихъ и игнорированіи смягчающихъ обстоятельствъ. Его требованія одинаково строги и суровы и къ простому, свободному и независимому христіанину, которому сравнительно легко было избѣжать соприкосновенія съ язычествомъ, и къ государственному чиновнику, воину и даже рабу {De idol. 17.}, душа и тѣло котораго принадлежали по закону господину. Всѣ христіане вступили въ воинство Христово и всѣ должны быть готовы на страданія и смерть{Ad martyr. 2.}. Еще до перехода своего въ монтанизмъ Тертулліанъ неодобрительно отзывается о второмъ бракѣ, склоняется къ мнѣнію о повторяемости покаянія и стоитъ за перекрещиваніе еретиковъ. Правда на двухъ первыхъ мнѣніяхъ онъ но настаиваетъ, не желая идти противъ церковнаго авторитета, но уже теперь видно, что общепринятые церковные порядки ему кажутся не достаточно строгими. Онъ стремится къ полному осуществленію своихъ идеаловъ. Вотъ въ это-то время онъ сталкивается съ монтанизмомъ...

Въ одномъ изъ своихъ сочиненій Тертулліанъ высказалъ знаменательныя слова: "въ поведеніи или произволеніи любого лжеучителя до его отпаденія отъ церкви всегда можно усмотрѣть зародышъ его будущаго отпаденія. Нѣкоторыя умственныя и нравственныя предрасположенія приводятъ его наконецъ къ печальному концу"... Слова эти оправдались на самомъ авторѣ.

Все его предшествующее развитіе привело его съ логическою необходимостію къ монтанизму. Тертулліанъ глубоко ненавидѣлъ всякую ересь, но монтанизмъ не былъ ересью: онъ не заключалъ въ себѣ ни одного пункта, который въ смягченной степени не признавался бы церковію. Поэтому монтанизмъ не могъ отталкивать Тертулліана и поселять въ немъ недовѣріе къ себѣ. По въ монтанизмѣ все принимало крайнюю форму и преувеличенные размѣры, и это то должно было привлечь къ нему Тертулліана, для котораго въ пылу увлеченія казалось, что ни онъ, ни члены церкви все еще недостаточно христіане. Кромѣ того Тертулліанъ былъ экзальтированъ и проникнутъ мрачнымъ воззрѣніемъ на внѣхристіанскій міръ. Онъ видѣлъ въ немъ осуществленіе апокалиптическихъ пророчествъ о временномъ торжествѣ зла при кончинѣ міра. Я религіозная экзальтація, соединенная съ подобнаго рода настроеніемъ, всегда и вездѣ приводить къ ожиданію скораго пришествія Христа. Страсть нетерпѣливо ждетъ осуществленія идеала, къ которому съ такой тоской и жаждой стремится. Она хочетъ немедленнаго торжества своихъ идей, и если мрачный взглядъ на вещи позволяетъ е;і усмотрѣть въ окружающей дѣйствительности нѣсколько апокалиптическихъ признаковъ конца міра, она начинаетъ твердо вѣрить въ то, чего желаетъ со свойственнымъ ей жаромъ. Пророки монтанистовъ проповѣдовали скорую кончину міра и приближеніе втораго пришествія Христа. Ото вполнѣ совпадало съ настроеніемъ и ожиданіями Тертулліана и привлекало его къ монтанизму.

Суровость и ригоризмъ Тертулліана нашли въ монтанизмѣ благопріятную для себя почву и подъ его вліяніемъ достигли, своего полнаго развитія. Въ домонтанистическій періодъ своей жизни Тертулліанъ признавалъ первый бракъ законнымъ {Ad uxor. I. 3, 7.}, а второй слабостію и несовершенствомъ, однако терпимымъ. Теперь онъ безусловно запрещаетъ вторые браки. Онъ идетъ еще дальше и объявляетъ первый бракъ терпимымъ прелюбодѣяніемъ {Exhorf. ad cast. 9.}. Ранѣе отпаденія отъ церкви Тертулліанъ открывалъ дверь покаянія, хотя и однажды, для всѣхъ вообще грѣшниковъ {De poenit., 7.}. Сдѣлавшись монтанистомъ, онъ допускалъ разрѣшеніе такъ называемыхъ не смертныхъ {De pud. 19.} грѣховъ и былъ противъ принятія въ лоно церкви покаявшихся въ болѣе тяжкихъ преступленіяхъ {Ibid. 3.}. Церковь допускала бѣгство во время гоненій, Тертулліанъ запрещаетъ всякое уклоненіе отъ гоненій {Въ соч. de fugа in persee.}, въ какой бы формѣ оно не состояло -- въ бѣгствѣ или подкупѣ языческихъ властей. Въ церкви существовали посты обязательные и добровольные, Тертулліанъ требовалъ увеличенія принятыхъ постовъ и введенія новыхъ {Въ соч. De jejuniis.}.

Страстность Тертулліана ясно обнаруживается и во внѣшней формѣ его сочиненіи: въ пріемахъ полемики, въ характерѣ апологіи христіанства, въ манерѣ приводитъ цитаты и даже въ языкѣ. Въ полемикѣ онъ старается но столько о томъ, чтобы убѣдись своего противника, сколько принудить его согласиться съ своими воззрѣніями. Его любимымъ орудіемъ служатъ иронія и сарказмъ. Напр. въ книгѣ противъ Валентина онъ не столько опровергаетъ убѣжденіи этого гностика, сколько старается осмѣять ихъ и представить въ каррикатурномъ видѣ. "Многія нелѣпости, говоритъ онъ, и не заслуживаютъ иного опроверженія; всякій дѣльный отвѣтъ могъ-бы придать имъ только больше важности" {Adv. Valent. 6.}. Приступая къ разбору мнѣній своего противника, онъ обыкновенно прежде всего старается набросить тѣнь на его нравственное достоинство {Примѣчаніе. Книгу противъ Маркіана онъ начинаетъ описаніемъ родины итого еретика въ чертахъ самыхъ преувеличенныхъ и невѣроятныхъ, затѣмъ переходитъ къ нему самому, "ни нѣтъ ничего въ Понтѣ, продолжаетъ онъ, столь варварскаго и мрачнаго, какъ то обстоятельство, что тамъ родился Маркіонъ, человѣкъ болѣе угрюмый, чѣмъ какой-либо скиѳъ, болѣе безпокойный, чѣмъ странствующій кибитчинъ, болѣе безчеловѣчный, чѣмъ какой-нибудь Массагетъ болѣе безстыдный, чѣмъ амазонка, Маркіонъ, который мрачнѣе тучи, холодѣе зимы, коварнѣе Дуная, костлявѣй Кавказа. Онъ болѣе невыносимъ, чѣмъ дикіе звѣри этой варварский страны... Да, о Квасимъ, ты произвелъ чудовище болѣе достойное философовъ, чѣмъ христіанъ!" {Adv, Marc. I, 1.}. Далѣе онъ называетъ Маркіона отступникомъ, безсердечнымъ и безумнымъ человѣкомъ {Ibid. II, 4.}, а его послѣдователей "безразсуднымъ и злымъ отродьемъ" {Ibid. II, 5.}, "собаками, лающими на истиннаго Бога".}. Всюду приводится въ образецъ его полемическихъ пріемовъ начало первой книги противъ Маркіана. Здѣсь онъ бранитъ не только еретика, по и его родину и заканчиваетъ тираду патетическимъ восклицаніемъ: "да, о Евксипъ, ты породилъ чудовище, болѣе достойное философовъ, чѣмъ христіанъ"! Маркіонъ былъ страшный еретикъ, возмутившій міръ церкви, но Тертулліанъ не былъ сдержаннѣе и по отношенію къ православнымъ. Православные постились на нѣсколько часовъ меньше монтанистовъ и но принимали учрежденнаго ими двухнедѣльнаго поста. Этого было достаточно для того, чтобы заставить Тертулліана произнести слѣдующій не красивый и полный вульгарной силы отрывокъ. "Ты сдѣлалъ, обращается онъ къ православному, изъ своего брюха бога, изъ легкихъ -- храмъ, изъ желудка -- алтарь. Твой жрецъ -- поваръ, твой святой духъ -- паръ отъ кушаній; твои духовные дары -- приправы; твое пророчество -- иканіе послѣ обжорства. Если говорить правду, то ты ветхій человѣкъ, потому что такъ много занятъ ѣдою" {De jejun. 3.}. Конечно, чтобы правильно судить о Тертулліанѣ, нужно принять во вниманіе время и дурные вкусы тогдашней адвокатуры. И на страницахъ многихъ современныхъ изданій можно иногда встрѣтиться съ такими-же пріемами. Однако нужно замѣтить, что ни Кипріанъ, ни александрійцы не впадали въ такія крайности пера.

Къ доводамъ своего противника Тертулліанъ относился съ софистической гиперкритикой особенно въ монтанистическихъ сочиненіяхъ, когда ему приходилось на основаніи Св. Писанія доказывать такія положенія, которыя по самому существу своему не могутъ быть доказаны этимъ путемъ, Ему говорили напр., что Св. Писаніе не запрещаетъ носить вѣнки. Онъ отвѣчалъ, что оно и не разрѣшаетъ носить ихъ, а что ясно не позволено Писаніемъ, то уже запрещено {De cor. mil. 2.}. Чтобы судить о софистикѣ, къ которой былъ способенъ Тертулліанъ, достаточно указать на то, что онъ нашелъ возможнымъ истолковать слова Ап. Павла: "жена связана закономъ, доколѣ живетъ мужъ ея: если же мужъ ея умретъ, свободна выйти за кого хочетъ только въ Господѣ" (1 Кор. VII, 39) въ смыслѣ запрещенія втораго брака. Онъ утверждаетъ, что Апостолъ разумѣетъ моногамію въ христіанствѣ. Жизнь христіанина начинается собственно въ христіанствѣ, поэтому тотъ, кто лишился жены до вступленія въ лоно церкви, а послѣ крещенія женился вновь, не считается второбрачнымъ. Относясь съ придирчивой критикой къ чужимъ мнѣніямъ, Тертулліанъ часто обнаруживаетъ близорукую довѣрчивость къ тому, что можетъ служить основаніемъ для его собственныхъ воззрѣній. Онъ признаетъ подлинность книги Оноха. (Dе cult. foem. I, 3). утверждаетъ, что проблески истины, встрѣчающіеся въ сочиненіяхъ языческихъ философовъ, заимствованы ими изъ книгъ Св. Писанія {Apol. 47; De fost. anim. 3.}, допускаетъ, что животныя имѣютъ религію и молятся Богу. "Стада скота, говоритъ онъ, и лѣсные звѣри приклоняютъ колѣна, исходя изъ своихъ убѣжищъ: они поднимаютъ чело свое къ небу и привѣтствуютъ его своимъ мычаніемъ Птицы съ наступленіемъ утра направляютъ полетъ свой къ небу: вмѣсто рукъ простираютъ окѣ свои крылья въ видѣ креста, и щебечутъ нѣчто такое, что похоже на молитву {De orat. 28.}. Онъ видитъ въ I пс. ст. I: "блаженъ мужъ, иже... на пути грѣшныхъ не ста и на сѣдалищѣ губителей не сѣде" -- запрещеніе присутствовать на зрѣлищахъ, на томъ основаніи, что путями въ амфитеатрахъ назывались проходы, террасы и ступени, отдѣляющія народъ отъ патриціевъ, съ которыхъ можно было смотрѣть дѣйствіе стоя, а сѣдалищами мѣста для сенаторовъ {De spect. 3.}. О баснословномъ фениксѣ онъ говоритъ, какъ о дѣйствительномъ фактѣ {De resur. carn. 13.}. Желаніе склонить на свою сторону противника нерѣдко заставляетъ Тертулліана противорѣчить собственнымъ утвержденіямъ. Въ своемъ трактатѣ о крещеніи съ цѣлію доказать исконное свойство воды освящать и очищать имъ утверждаетъ, что въ началѣ творенія Духъ Божій носился надъ водой {De bapt. 4.}. А въ книгѣ противъ Гермогена, гдѣ такое истолкованіе не благопріятствуетъ его мысли, онъ объясняетъ этотъ текстъ въ томъ смыслѣ, что надъ водою носился престо "вѣтеръ или сотворенный духъ, производящій вѣтеръ" {Adv. Herm. 22.}. Опровергая обвиненіе христіанъ, состоящее въ томъ, будто они по предписанію своей религіи совершаютъ человѣкоубійство и кровосмѣшеніе. Тертулліанъ говоритъ, что никто не повѣрилъ бы въ божественность религіи, предписывающей такіе ужасы. "Скажите пожалуйста, спрашиваетъ онъ язычниковъ, согласились-ли бы вы купить безсмертіе такою цѣною? Конечно, нѣтъ. Вы не повѣрили-бы, что можно купить его такою цѣною. А если бы и повѣрили, то навѣрное не захотѣли бы его, а еслибы и захотѣли, то по могли бы его достигнуть" {Apol. 8.}. Здѣсь совершенно ясно признается полная автономія нравственности. Коли бы религія требовала поведенія, противнаго нравственности, обѣщая за это вѣчную жизнь, то слѣдовало-бы отказаться отъ вѣчной жизни ради добра, имѣющаго свою собственную внутреннюю цѣнность. Даже истинность самой религіи доказывается высотою ея нравственныхъ идеаловъ. Но это не было всегда всегдашнимъ вѣрованіемъ Тертулліана, а лишь случайною мыслію, пригодною для достиженія намѣченной цѣли. Въ дѣйствительности, Тертулліанъ признавалъ, какъ мы видѣли, единственнымъ мотивомъ нравственности страхъ наказанія и надежду на награду. Въ одномъ-же мѣстѣ онъ совершенно ясно проповѣдуетъ dceiet absolu. "Дерзко, говоритъ онъ, было-бы съ моей стороны разсуждать о благости или справедливости божественныхъ заповѣдей: мы должны любить вещь не потому, что она хороша, а потому, что она пріятна Богу" {De poen. 4.}.

Вслѣдствіе итого полагаться на историческія свидѣтельства Тертулліана можно лишь съ большою осторожностію. напр. онъ говоритъ: "мы имѣемъ все общее, кромѣ женъ" {Apol. 39.}, очевидно выдавая идеалъ за фактъ. Если-бы у христіанъ его времени было общеніе имуществъ, то ему, конечно, не пришлось бы писать трактаты противъ женскихъ украшеній и одеждъ. Изысканное франтовство и роскошь едва-ли можетъ имѣть мѣсто на ряду съ общеніемъ имуществъ.

Страсть и энергія Тертулліана, въ силу которыхъ онъ старался во чтобы-то ни стало вынудитъ согласіе у своего противника, были причиною полноты въ развитіи каждой темы. Онъ всегда доводилъ дѣло до конца, и не оставлялъ вопроса, пока не исчерпывалъ его окончательно. Онъ приводилъ доказательства изъ Св. Писанія, спорилъ о толкованіи текста, обращался къ преданію, по оставлялъ безъ опроверженія ни одного возраженія противника, наконецъ прибѣгалъ къ доводамъ разсудка. Убѣждая женщинъ не слишкомъ заниматься своей прической, Тертулліанъ приводитъ множество основаній, которыя заставляютъ его порицать этотъ обычай. Изысканный туалетъ прельщаетъ мужчинъ и служитъ причиною ихъ паденій. Нужно заботиться о томъ, чтобы больше нравиться Богу, а не мужчинамъ. Слѣдуетъ довольствоваться тою наружностію, какую далъ Богъ, а не стараться измѣнять его твореніе по собственному произволу. Противно Евангелію увеличивать свой ростъ. Одѣвая парикъ, приходится пользоваться волосами умершихъ и нечистыхъ людей. Перекрашивающія свои волосы въ бѣлокурый цвѣтъ измѣняютъ своему отечеству. Онѣ видимо сожалѣютъ о томъ, что рождены не въ Германіи, или Галліи. Духи и краски на головѣ христіанки есть жертва нечистому духу. Вслѣдствіе чрезмѣрнаго употребленія косметическихъ средствъ незамѣтно теряются полосы. Самый мозгъ слабѣетъ отъ постороннихъ влагъ и безмѣрнаго солнечнаго жара, на которомъ женщинамъ угодно налить и сушить свою голову. въ этомъ стремленіи сказать въ пользу своего мнѣнія все, что только можетъ годиться, Тертулліанъ впадалъ иногда въ большія крайности и натяжки. Такъ напр. истощивши всѣ доводы противъ украшенія драгоцѣнными камнями, онъ договаривается до того, будто камни эти берутся съ головы драконовъ. (De cult. foem. 6). Или напр. потративъ всѣ доказательства, основывающіяся на Св. Писаніи и преданіи, въ пользу того, что не должно носить на головѣ вѣнокъ, онъ находитъ, что обычай этотъ противенъ природѣ. Цвѣты созданы для того, чтобы любоваться ими и обонять ихъ ароматъ. Но то и другое невозможно, если положить ихъ себѣ наголову" {De coron. mil. 5.}.

Для этой-же цѣли Тертулліанъ охотно употребляетъ argumenta ad hommes. Чтобы убѣдить читателя, что вода служитъ вообще сродствомъ сообщенія міра духовнаго я физическаго онъ ссылается на общераспространенное въ народѣ мнѣніе, что нечистые духи носятся надъ водами, (конечно въ подражаніе Духу Божію!), на разсказы о тѣнистыхъ источникахъ, о мрачныхъ ручьяхъ, о купеляхъ и баняхъ, о чанахъ въ домахъ, о заколдованныхъ колодцахъ и водоемахъ, которые глотаютъ и душатъ людей силою злаго духа {De bapt. 5.}.

Во всѣхъ этихъ пріемахъ такъ и просвѣчиваетъ публичный дѣятель, человѣкъ партіи и страстнаго увлеченія. Кабинетный ученый не станетъ загромождать свой трактатъ множествомъ разнохарактерныхъ доказательствъ и употреблять argumentum ad hominern. Онъ пишетъ свое сочиненіе для аристократическаго кружка ученыхъ и образованныхъ людей, о которыхъ знаетъ, что они поймутъ дѣйствительна основаніе его мысли и качественную цѣнность доказательства всегда предпочтутъ скопленію аргументовъ, имѣющихъ лишь относительное, значеніе. Сверхъ того, для истиннаго ученаго, какъ сказалъ, если не ошибаюсь, Климентъ Александрійскій, всегда бываетъ достаточно одного слушателя. Онъ желаетъ единственно того, чтобы его поняли и самое уваженіе къ истинѣ не позволяетъ ему желать, чтобы его мнѣніе было непремѣнно принято, хотя бы общее согласіе было куплено цѣною софизмовъ. Другое дѣло адвокатъ, депутатъ въ парламентѣ, или фанатикъ идеи. Для него важно пріобрѣсти какъ можно больше сторонниковъ, чтобы образовать большинство. Поэтому онъ сыплетъ самыя разнохарактерныя доказательства, старается войдти въ кругъ идей своихъ слушателей и говорить языкомъ, понятнымъ для нихъ, въ той, быть можетъ, ясно и не сознаваемой надеждѣ, что на однаго будетъ дѣйствовать одинъ аргументъ, а на другаго другой.

Чрезвычайно характеристична для Тертулліана также его манера приводить цитаты. Въ его сочиненіяхъ трудно встрѣтить буквальныя выдержки изъ тѣхъ авторовъ, которыми онъ пользовался. Обыкновенно онъ приводитъ цитату или въ чрезвычайно сокращенной формѣ или-же передаетъ только ея мысль. Исключеніемъ въ этомъ случаѣ не пользуются даже тексты Св. Писанія. Часто онъ дѣлаетъ одни только намеки, которые могутъ быть понятны лишь чрезъ сопоставленіе съ параллельными мѣстами изъ сочиненій тѣхъ авторовъ, которыми онъ пользовался. Иногда онъ опускаетъ собственныя имена, а приводитъ лишь связанные съ ними факты {Apol. 6 и 22.}. Наконецъ, развивая извѣстное положеніе, онъ не пользуется однимъ какимъ нибудь источникомъ, особенно пригоднымъ для него, но для доказательства одной и той-же мысли ссылается на самыхъ разнородныхъ писателей. Напр. въ VI гл. Апологетика встрѣчаются цитаты изъ Плинія Старшаго, Авла Геллія, Тита Ливія; въ XI главѣ -- изъ Платона, Плинія Старшаго, Саллюстія и Тита Ливія. Подъ рядъ онъ обыкновенно не цитуетъ одного и того-же автора {Щегловъ. Апологетикъ Тертулліана. Труды К. Д. Академіи 1888. I, 431--435.}.

Всѣ эти особенности несомнѣнно доказываютъ, что Тертулліанъ писалъ свои сочиненія не съ открытыми источниками и не подыскивалъ каждый разъ въ нихъ факты ad hoc, а цитовалъ но памяти. Да иначе при данномъ характерѣ не могло и быть. Писатель, который отъ природы не способенъ увлекаться и глубоко чувствовать, или авторъ, работающій на тему, не имѣющую для него захватывающаго интереса, обыкновенно "сочиняютъ* и "составляютъ" свои труды, вымучивая каждую строку. Мысль движется вяло и съ трудомъ находитъ форму для своего выраженія. Автору приходится по необходимости прибѣгать къ источникамъ, и съ удовольствіемъ переводить духъ, когда представляется возможность списать откуда нибудь буквальную выдержку. Дѣло доходило до того въ тѣ отдаленныя времена, когда вообще меньше писали и меньше заботились развить съ дѣтства способность владѣть перомъ, что авторъ часто списывалъ самъ у себя. Наоборотъ, когда, какъ Тертулліана, страсть охватываетъ человѣка, мысли его текутъ съ необыкновенною ясностію, всѣ ассоціаціи оживляются, въ умѣ мелькаютъ сближенія, которыя едва-ли пришли-бы въ голову въ спокойномъ состояніи, мысль сама облекается въ формы, рука едва успѣваетъ заносить на бумагу ея теченіе. При такихъ условіяхъ рыться въ книгахъ значитъ охлаждать порывъ. Къ тому-же намять сама собою прекрасно воспроизводитъ прочтенное и дѣлаетъ излишними справки.

Чтобы еще яснѣе видѣть, какъ энергія и сила характера Тертулліана отражалась на внѣшнихъ свойствахъ его сочиненій, слѣдуетъ сравнить его апологетическія сочиненія съ апологіями греческихъ авторовъ. Греческіе апологеты просили у язычниковъ снисхожденія къ христіанству и пощады. Тертулліанъ требовалъ вѣротерпимости во имя справедливости. Онъ обращается съ апологіей къ язычникамъ не потому, что боится гоненій, а для того, чтобы снасти ихъ отъ грѣха. "Мы, говоримъ онъ, не знаемъ, что значитъ блѣднѣть и трепетать предъ тѣми бѣдствіями, которыя мы претерпѣваемъ отъ незнающихъ насъ. Въ тотъ день, какъ мы вступили въ церковь, наша жизнь стала битвой, при чемъ у насъ нѣтъ иного желанія кромѣ желанія благъ, обѣщанныхъ намъ Богомъ; у насъ нѣтъ иного страха, кромѣ страха наказаній въ будущей жизни. Мы непоколебимо боремся съ вашимъ варварствомъ. Нѣтъ, что я говорю! мы спѣшимъ ему на встрѣчу, радуясь больше своему осужденію, чѣмъ оправданію" {Ad Scap. 1.}. "Всѣ ваши утонченныя жестокости не служатъ ни къ чему: онѣ еще больше привязываютъ насъ къ нашей религіи. Мы умножаемся но мѣрѣ того, какъ вы насъ пожинаете: кровь наша служитъ сѣменемъ для христіанъ" {Apol. 50; Ad Scap. 5.}.

Восточные апологеты защищали христіанство отъ язычества. И Тертулліанъ называетъ свою апологію защитою христіанъ противъ язычниковъ, но на самомъ дѣлѣ его апологія есть нападеніе на язычество и язвительная критика его вѣрованій, обрядовъ и обычаевъ. Показавъ несостоятельность извѣстнаго обвиненія, взводимаго на христіанъ, онъ тотчасъ-же начинаетъ доказывать, что въ этомъ виновны язычники, а не христіане. Апологетическія сочиненія Тертулліана написаны на тему: "сначала выньте бревно изъ своего глаза, а потомъ уже беритесь за то, чтобы вынуть соломину изъ глаза сосѣда. Исправьте свои нравы прежде чѣмъ свирѣпствовать противъ нравовъ христіанъ. Узнайте, наконецъ, самихъ себя и вы сдѣлаетесь строже къ себѣ" {Ad nation. I, 19.}?

Даже языкъ и стиль сочиненій Тертулліана служатъ отраженіемъ его пламеннаго характера. Тертулліанъ не заботится о внѣшней формѣ своихъ трудовъ, объ изяществѣ и чистотѣ языка, а о силѣ и выразительности фразы. Если въ латинскомъ языкѣ не доставало слова для выраженія извѣстнаго понятія, онъ бралъ его цѣликомъ изъ греческаго языка, чтобы описательнымъ выраженіемъ не удлиннять и не ослаблять предложенія, напр. мы встрѣтимъ у него слова: νοῦς, βύϑoè, σιγή, αἴων, ἀρχή, и др. Онъ употреблялъ слова не въ томъ смыслѣ, въ какомъ они употреблялись раньше напр. misericordia въ смыслѣ добродѣтели, тогда какъ Сенека пользовался этимъ словомъ для выраженія порока. Онъ изобрѣталъ неологизмы напр. trinitas = tria unitas, angelificari, virginari, duricordia, multivorantia и др.-- и не чуждался даже африканскихъ провинціализмовъ {Щенерновъ. Тертулліанъ, пресвитеръ Карѳагенскій, стр. 5.}. Спеціальныя изслѣдованія о языкѣ Тертулліана утверждаютъ, что у него встрѣчается намѣренная неправильность языка и тривіальныя выраженія, допущенныя съ цѣлію импонировать на слушателей.

Мы видѣли, что реалистическія наклонности и страстность Тертулліана были причиною различнаго рода крайностей, преувеличеній, отклоненій отъ церковной доктрины и логическихъ промаховъ, замѣчаемыхъ въ его сочиненіяхъ. Но мы отмѣчали также и тѣ свѣтлыя стороны, которыми Тертулліанъ обязанъ тѣмъ-же чертамъ своего характера,-- именно ненависть къ ереси, нравственную строгость, здравые методы толкованія Писанія, ясное пониманіе общественныхъ отношеній и причинъ гоненія на христіанъ. Въ дополненіе къ этому послѣднему пункту сдѣлаемъ еще нѣсколько замѣчаній. Сочиненія Тертулліана пользовались громадною популярностію на западѣ. Кипріанъ стоитъ въ литературной зависимости отъ Тертулліана и называетъ его не иначе, какъ своимъ учителемъ, точно также, по мнѣнію нѣкоторыхъ изслѣдователей Минуцій Феликсъ. Евсевій, Лактанцій, Иларій, бл. Іеронимъ и бл. Августинъ отзываются о немъ съ большою похвалою. По свидѣтельству бл. Іеронима, въ его время очень интересовались трудами Тертулліана и пріобрѣтали "кодексъ" его сочиненій {Штерновъ. Тамъ-же стр. 9--10.}. Такая популярность вполнѣ понятна. Полная преданность православію и страшная ненависть къ его врагамъ: язычникамъ, іудеямъ и еретикамъ, вовлекли Тертулліана въ догматическіе споры того времени, заставили его высказаться вполнѣ и создать для Запада почти полную догматическую систему. Онъ ясно формулировалъ догматъ о Тройцѣ, о лицѣ I. Христа, о Его Божествѣ и человѣчествѣ, объискупленіи и его значеніи, о воскресеніи мертвыхъ, и пр. Сочиненія его оказывали громадное вліяніе на умы. Это видно изъ того, что Праксей, прочитавши трактатъ Тертулліана противъ своего ученія, торжественно отрекся отъ него, а его ученіе было подорвано въ самомъ своемъ основаніи и потеряло всякіе шансы на успѣхъ {Du-Pin Nouvelle Bibliothèque des auteurs ecclesiastiques. T. 1, p. 98.}. Этотъ успѣхъ стоитъ въ зависимости также отъ свойствъ характера Тертулліана. Если справедливо наблюденіе Ларошфуко, что les passions sont les seules orateurs qui porsuadeut toujours et l'homme le plus simple qui a de la passion persuad mieux, qui le plus eloquent qui n'en a point то сочиненія Тертулліана должны быть убѣдительны, потому что все въ нихъ дышеть страстію и увлеченіемъ. Обиліе аргументовъ, которое мы уже отмѣтили въ качествѣ производной чорты сочиненій Тертулліана, также имѣло не маловажное значеніе. Наконецъ, реализмъ Тертулліана, его практическій смыслъ и здравые методы толкованія Св. Писанія были лучшимъ антидотомъ противъ мечтательныхъ гностическихъ системъ, для опроверженія которыхъ необходимо было указать всю произвольность ихъ построеній и отсутствіе данныхъ въ пользу ихъ въ Си. Писаніи. Его нравственный ригоризмъ былъ здоровымъ средствомъ противъ начинающагося упадка христіанскихъ нравовъ и пониженія идеаловъ апостольскаго вѣка. Его смѣлое отношеніе къ латинскому языку обогатило его словами, необходимыми для выраженія христіанскихъ понятій, и положило начало образованію латинскаго богословскаго языка.

И. Поповъ

Оставить комментарий Попов Иван Васильевич (bmn@lib.ru) Год: 1893 Обновлено: 29/01/2020. 31k. Статистика. Статья: Критика, Религия Сочинения	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: (Окончание).

Попов Иван Васильевич Тертуллиан

ТЕРТУЛЛІАНЪ.

Попов Иван Васильевич
Тертуллиан